Донесся грохот поезда. Луна высветила железнодорожную насыпь, корпуса депо, крыши домов, но вскоре в сиреневом лунном свете опять засверкали звезды — огни поселка: электростанция возобновила подачу тока.

Юлька глядела на эти звезды. Одни из них гасли, но загорались другие, и каждая такая звездочка — чей-то дом, чьи-то радости и счастье.

«Мамочка хотела, чтобы из нас вышли люди…» Юлька сунула руку в карман вязаной кофточки и стиснула письмо. Оно пришло еще в феврале, холодным вьюжным утром. Юлька хорошо помнит это утро, помнит радостные глаза Лизы: «Ну вот, Юлька, и дождалась… Приедет из армии твой братишка, и заживешь ты припеваючи».

Но пришел февраль, март, наступил апрель… Грише пора демобилизоваться, а он ни звука…

Тревожное предчувствие, давившее на нее все эти дни, вспыхнуло с новой силой. Юлька взобралась на подоконник и распахнула форточку.

Еще совсем девчонкой — ей не было и пятнадцати лет — провожала она брата в армию. На вокзале Юлька плакала, а брат сердился, но глаза его смотрели ласково и тревожно. «Вернусь, — успокаивал он. — А пока в общежитии поживешь — веселее будет».

Юлька почувствовала, как сильно дует из форточки. Она спрыгнула с подоконника и легла на кровать.

«…Мамочка хотела, чтобы из нас вышли люди…» Милая мамочка, сухонькая, с большими испуганными глазами. Такою Юлька запомнила ее на всю жизнь. Когда была получена похоронная с фронта, она закутала их с Гришей потеплей и повела на вокзал. Душный, битком набитый вагон, бесконечные провода вдоль насыпи, снега и снега…

Однажды ранним утром — поезд стоял на полустанке — Юлька проснулась оттого, что за окном вагона какая-то женщина молодо спросила: «Куда едете?»

Сочный голос проводника, старого железнодорожника, неторопливо прозвучал: «К океану… к океану едем».

И столько было в этом голосе доброты, почти детской радости, что потом много дней и ночей Юлька слышала, как под дрожащим затоптанным полом вагона колеса выстукивали его голосом: «К оке-ану… к оке-ану».

И снова вокзал. Но уже не Брянск, а Владивосток… Скорбный взгляд бабушки, ее низенькая избушка. А мать по ночам кашляла все сильней и звала отца… Вскоре она умерла.

— Что же мне с вами делать, сироты вы мои? Война… — Бабушка не плакала, а только чуть шевелила морщинистыми губами.

Тревожным мартовским вечером военного года на краю села Дмитровка у подъезда большого дома остановилась машина. Юльку с Гришей повели сначала на кухню и накормили борщом и гречневой кашей. Это были обыкновенные борщ да каша, но на всю жизнь Юлька запомнила их. И когда теперь захочется есть — вспоминается первый детдомовский борщ.

Долго не могла привыкнуть Юлька к детдому. На луг убегала — там трава высокая, никто не видит — наплачется, наслушается кузнечиков и успокоится. Но однажды Вера Андреевна, молоденькая воспитательница, нашла Юльку. Она обняла ее и, прижав к себе, тихо сказала: «Трудный ты у меня ребенок…» Потом они обе поплакали. И стали друзьями.

Когда Юльке исполнилось двенадцать лет, Гриша с бабушкой забрали ее из детского дома, и они снова зажили втроем. Гриша работал токарем на заводе. В свои восемнадцать лет он уже хорошо зарабатывал. Юлька училась в школе, увлекалась лыжами, гимнастикой, помогала бабушке по хозяйству. Но через два года бабушка умерла, Гришу забрали в армию.

Юлька должна была срочно решать, и она выбрала первое, что попалось, — ремесленное училище.

Потом первая стычка с мастером Цыганковым, когда пришла работать в депо.

Прочитав Юлькино направление, он исподлобья оглядел ее щуплую фигурку.

— Ну какой из тебя токарь? Да ты и болванку не поднимешь. Шла бы в пошивочную или в медсестры…

Юльке было неловко под колючим взглядом его острых глаз-буравчиков. Но ответила она дерзко:

— Я окончила ремесленное училище и направлена сюда с путевкой. Вы обязаны предоставить мне работу по специальности. А смогу ли я работать — время покажет.

— Ишь, — удивился Цыганков.

Он поставил ее на «семерку» — маленький, но вполне исправный станок. И вот уже второй год Юлька вытачивает болты и шпильки. А Цыганков по-прежнему не считает ее токарем.

— Зачем тебе, Гранина, инжекторный клапан? Деталь дорогая, запорешь — в брак пойдет. Милое дело — болты да шпильки, и не тяжелые — не надорвешься.

Наташа Березина, нормировщица, с которой подружилась Юлька, часто спорила с Цыганковым, но он только угрюмо усмехался: «Она же своими ручками деталь как следует в станке не зажмет».

Наташина тетка — старая болезненная женщина — жалела Юльку, угощала чаем с печеньем и, пока Юлька пила, неслышно бродила по комнате, бормоча что-то свое.

…Снова донесся грохот поезда. И снова тишина. Потом где-то в глубине общежития глухо забренчала гитара:

Многое в жизни бывает,

Мир наш велик и широк…

Токарь-карусельщик Пашка Куракин… выспался после смены.

Но каждый из нас выбирает

Только одну из дорог…

Внезапно открылась дверь, и кто-то включил свет.

— Юлька! Спать в такую рань? — Обычно спокойная, Лиза на этот раз была какой-то взвинченной.

— Поздравь меня, Юлька!

— С чем поздравить?..

Лиза протянула ей телеграмму.

«Выехал девятого пятнадцатым вагон пять билет тебе куплен Владимир…» — прочла Юлька и ничего не поняла. Владимир — это мичман, с которым Лиза познакомилась в прошлом году в санатории под Владивостоком. Но что значит «билет куплен»? Юлька приподнялась и села на кровати.

— Не понимаешь? — Лиза помедлила. — Замуж выхожу.

Статная, рыжеволосая, с яркими, красиво очерченными губами, она была намного крупнее смуглой худенькой Юльки, казавшейся рядом с ней подростком.

«Как все странно, — подумала Юлька. — Гордая, недоступная Лиза могла вдруг так влюбиться».

— Тебе семнадцать, а мне уже двадцать два, — сказала Лиза. В ее больших карих глазах блеснули слезы. — Конечно, как-то вдруг… Но ведь окоротишь — не воротишь… — И тут же рассмеялась грустно и неловко: — в Ростове у него родные… А койку мою не разрешай никому занимать. Пока письма от меня не получишь. И доху тогда же вышлешь… Надеюсь на тебя, Юлька.

В общежитии по-прежнему бренчала гитара.

— Веселый парень Куракин… — Лиза помолчала, глядя перед собой, усмехнулась и стала собирать чемоданы.

Когда вышли из общежития, она остановилась у молодой яблоньки, тронула рукой тоненький ствол и несколько мгновений не отнимала руки, точно грела ладонь:

— Так и не дождалась, когда зацветет…

2

Курьерский «Владивосток — Москва» проходил в полночь. Оставалось полчаса. К станции пошли узкой тропкой меж огородов, чтобы сократить путь. Отсюда было слышно, как там, в длинных высоких корпусах депо, протяжно ухали молоты и гулко лязгало железо.

— Прощайте! Не поминайте лихом! — помахала Лиза рукой и заторопилась.

Возле сортировочной горки поднялись на насыпь. Ветер раздувал полы Юлькиного пальто, косынка почти сползала с головы, но она ничего не замечала. «Неужели это и есть любовь? — думала Юлька. — Пять дней знакомства и полгода переписки… Разве можно узнать человека по письмам? Дружила-дружила с Пашкой Куракиным, а вернулась из санатория, даже работать в другую смену перешла. И Зинка Огнева тоже. Красивая, а в голове пусто, то и дело парней меняет. Сейчас с Андреем Малаховым… Парень видный, в армии отслужил, в институте учится. А она? Кукла раскрашенная…»

— Ты о чем думаешь? — прервала Юлькины мысли Лиза.

— О любви, которая с первого взгляда.

— А ты не смейся, я тоже не верила.

— Я бы ни за что не поехала с чужим черт знает куда, — помолчав, тихо сказала Юлька.

— Какой же он чужой? — отозвалась Лиза и резко добавила: — Не лезь ты мне в душу, не береди. Все равно я уже решила…