Кивнув, он ответил:

– Да, но когда дело доходит до голливудских звезд, которых судят за убийство, всегда есть и другой игрок. Мой клиент – студия. Это они попросили меня представлять Бобби, и именно они оплачивают счет. Так что скажешь, малыш? Хочешь стать знаменитым адвокатом?

– Обычно предпочитаю держаться в тени, – сказал я.

Лицо у него вытянулось.

– Да ладно, это ведь процесс об убийстве века! Так как все-таки? – не отставал Руди.

– Нет, спасибо, – ответил я.

Карп этого явно не ожидал. Откинувшись на спинку стула, он скрестил руки на груди и произнес:

– Эдди, да любой адвокат в этом городе просто убил бы за место за столом защиты в этом деле! И ты это знаешь. Дело в деньгах? В чем проблема?

Подошел официант с двумя тарелками супа, от которого Руди лишь отмахнулся. Придвинув стул поближе к столу, он подался вперед, опершись на локти в ожидании моего ответа.

– Не хочу показаться надменным придурком, Руди… Вы правы, большинство адвокатов убили бы за это кресло. Но я не такой, как большинство адвокатов. Из того, что я читал в газетах, и того, что видел по телевизору, по-моему, именно Роберт Соломон и убил этих людей. А я не собираюсь помогать убийце уйти от наказания, независимо от того, насколько он знаменит или сколько у него денег. Извините, но мой ответ – нет.

На лице Карпа все еще играла улыбка на пять тысяч долларов, когда он искоса глянул на меня и, слегка кивнув, сказал:

– Я понял, Эдди. А как насчет четверти миллиона для ровного счета?

– Дело не в деньгах. Я не выступаю за виновных. Я уже это проходил. Это обходится гораздо дороже любых денег, – ответил я.

Наконец на лице Руди отразилось осознание, и он на какое-то время спрятал улыбку.

– О, с этим-то у нас как раз нет никаких проблем. Видишь ли, Бобби Соломон невиновен. Полиция Нью-Йорка обвинила его в убийствах при помощи подтасовки улик.

– В самом деле? И вы можете это доказать? – спросил я.

Карп ненадолго примолк.

– Нет, – наконец произнес он. – Но думаю, что ты сможешь.

Кейн уставился в высокое, во весь рост, зеркало, висящее перед ним в спальне. По краям его, засунутые между стеклом и рамой, были прикреплены десятки фотографий мужчины, который сейчас медленно растворялся в собственной ванне. Кейн привез фотографии с собой. Ему требовалось еще немного времени, чтобы как следует изучить свой объект. Один снимок – единственный, на котором Кейну удалось запечатлеть мужчину в сидячем положении – привлек его внимание больше остальных. На этой фотографии объект расположился на скамейке в Центральном парке, бросая хлебные крошки птицам и вытянув перед собой скрещенные ноги.

Кресло, которое Кейн приволок из гостиной, было примерно на пять дюймов ниже парковой скамейки на фотографии, и он изо всех сил пытался правильно расположить ноги. Кейн в жизни не сидел, скрестив ноги. Это никогда не было для него удобно или естественно, но он был настоящим перфекционистом, когда дело доходило до того, чтобы стать кем-то другим. Это всегда было жизненно важно для успеха в намеченном деле.

Способность к подражанию была даром, который он обнаружил у себя еще в школе. На переменах Кейн частенько изображал учителей для остальной части класса, а его одноклассники катались по полу от смеха. Сам он никогда не смеялся, но ему нравилось всеобщее внимание. Нравился смех его ровесников, хотя он не мог понять, почему они смеялись и что именно связывало их смех с его попытками подражания. Тем не менее он время от времени это проделывал. Вдобавок это помогало ему вписаться в любую компанию, не чувствовать себя в ней чужим. В детстве Кейн много переезжал – в новую школу, в новый город – почти каждый год, и каждый раз вскоре после этого его мать неизбежно теряла работу из-за болезни или пьянства. А затем по всему их району появлялись расклеенные объявления – фотографии пропавших домашних животных.

Обычно тогда, когда приходило время двигаться дальше.

Кейн быстро развил в себе способность знакомиться с людьми. Заводить новых друзей ему удавалось без труда, и не похоже, чтобы в этом деле у него недоставало практики. Устраиваемые им представления быстро растапливали лед. Буквально через пару дней девчонки из его класса переставали поглядывать на него свысока, а парни вовлекали его в разговоры о бейсболе. Вскоре, став постарше, Кейн уже изображал из себя всяких знаменитостей, а также профессоров и преподавателей.

Он сел прямо и опять попытался закинуть одну ногу на другую точно так же, как на фотографии. Правая икра над левым коленом, нога вытянута. Тут его правая нога соскользнула с колена, и он выругался. Сделав небольшой перерыв, несколько раз проиграл панграмму, записанную прямо перед тем, как он пустил зачитавшему ее человеку пулю в голову. Несколько раз произнес ее от начала до конца – вначале едва слышным шепотом, а потом постепенно увеличивая громкость. Кейн вновь и вновь прокручивал запись. Закрыв глаза, внимательно вслушивался. Голос на диктофоне мог быть и получше. Он все еще мог уловить страх в этом голосе. Из-за дрожи, поселившейся в глубине гортани мужчины, некоторые слова звучали неразборчиво. Кейн попытался вычленить их и повторил с более уверенной интонацией, проверяя, как они будут звучать без страха. Голос на диктофоне был довольно низким. Кейн понизил голос на октаву, выпил немного молока, смешанного с жирными сливками, – просто чтобы немного подсадить свои голосовые связки. Это сработало. После некоторой практики, когда Кейн уже мог слышать эти интонации и высоту тона в своей собственной голове, то почувствовал уверенность, что сможет полностью повторить их или, по крайней мере, максимально приблизиться к ним – даже без небольшого отека гортани, вызванного жирным молоком.

Еще минут через пятнадцать голос из диктофона и речь Кейна стали практически идентичными. И на сей раз, когда он закинул ногу на ногу, она осталась там.

Удовлетворенный достигнутым, Кейн встал, вернулся на кухню и опять подошел к холодильнику. Наливая очередную порцию молока, увидел в холодильнике жертвы несколько ингредиентов, которые ему приглянулись. Бекон, яйца, плавленый сыр в аэрозольном баллончике, пачка сливочного масла, несколько мягких на вид помидоров и лимон. Он решил, что яичница с беконом и, пожалуй, несколько ломтиков поджаренного хлеба помогут ему увеличить потребление калорий. Кейну требовалось набрать еще несколько фунтов, чтобы соответствовать весу и комплекции своей жертвы. Учитывая все обстоятельства, наверняка сошло бы и так, или же можно было пристроить на живот тонкую подушку, но Кейн подходил к подобным вещам крайне методично. Если сегодня вечером можно приблизиться к своей цели хотя бы на фунт, съев много жирной пищи, то именно так и следовало поступить.

Найдя под раковиной сковородку, он приготовил яичницу. За едой пролистал несколько рыболовных журналов «Америкэн энглер», лежащих на кухонном столе. Наевшись, отодвинул тарелку. Кейн знал, что в зависимости от того, как пойдут дела вечером, ему может и не выпасть другого шанса поесть до полуночи.

Сегодняшний вечер, подумал он, и вправду мог оказаться довольно хлопотным.

По-моему, этот загадочный рататуй все-таки стоил того, чтобы его дождаться. Супчик, к слову, оказался ничего себе. Неплохо. Совсем неплохо. Разговор прекратился, как только Руди наконец позволил официанту принести тарелки. Ели мы в полном молчании. Убедившись, что он закончил, я отложил ложку, вытер губы салфеткой и полностью сосредоточился на Руди.

– По-моему, ты все-таки соблазнился этим делом. И наверняка хочешь узнать кое-какие подробности, прежде чем окончательно принять решение. Я прав? – спросил он.

– Правы.

– Не выйдет. Это самое громкое дело, когда-либо случавшееся на Восточном побережье. Через пару дней мне предстоит выступить со вступительной речью перед присяжными. Я занимался этим делом с самого начала и приложил все усилия, чтобы сохранить стратегию защиты в секрете. Элемент неожиданности в судебном разбирательстве порой имеет решающее значение. Ты и сам это знаешь. На данный момент ты не зарегистрирован в суде в качестве защитника по этому делу. Все, что я тебе сейчас говорю, не охраняется привилегией адвокатской тайны в отношении клиента.