– Доброе утро, Даниэла Валентиновна, – секретарша отца тянет губы в фальшивой улыбке, глядя на меня с беспокойством.

– Недоброе, раз я здесь с утра пораньше, – кривлюсь, словно съела лимон без сахара. Киваю головой в сторону кабинета. – В настроении?

Наташа медленно качает головой, всем своим видом выражая сочувствие.

– К нему вчера в конце дня и сегодня с утра приходили какие-то серьезные мужчины в костюмах, – секретарша подается вперед и понижает голос. – Целой толпой. Сегодняшний так вообще на бандита похож, пистолета в руке только не хватает. Высоченный, лысый, страшный…

– Наташа, хватит! – обрываю девушку. – Можно подумать, мне эта информация как-то поможет узнать, зачем отец сорвал меня с пар.

Распрямив плечи, без стука, уверенной походкой вхожу в кабинет. Обстановка и атмосфера заставляют меня поежиться, и хочется как можно скорее свалить отсюда. Здесь слишком мрачно, темные стены давят и наводят депрессию.

– Здравствуй, папа. Что за срочность? – прохожу и сажусь напротив, выжидающе глядя на отца.

Он отрывает голову от бумаг и изучает меня с головы до ног, как будто впервые видит. Пристально. Внимательно. Цепким взглядом, от которого хочется поежиться.

– Пап?

– Ты выходишь замуж, Даниэла, – безжалостно, холодно и безразлично ставит перед фактом отец, ввергая меня в шок.

Хлопаю глазами, в то время как мой мозг старается переварить информацию.

Замуж.

Я выхожу замуж.

Интересно, только почему, собственно, невеста не в курсе?!

– Замуж? Но Дима мне предложения не делал! Более того, я вчера его бросила!

Отец усмехается и постукивает пальцами по столу, продолжая бездушно заживо закапывать меня в могилу.

– Вот и хорошо, что бросила. Потому что предложение тебе сделал серьезный и уважаемый человек в городе. Через две недели ты выходишь замуж за Третьякова Михаила.

Высоченный, лысый, страшный…

В голове всплывают слова Наташи, а имя «жениха» звучит набатом. Михаил Третьяков.

И пазл складывается.

Я знаю этого человека. К счастью, заочно.

– Ты с ума сошел?! – ярость и негодование переполняют меня, и я вскакиваю на ноги, упираясь ладонями в стол. – Ты хоть знаешь, кто это?!

– Не истери.

– Не истерить?! Да я еще и не начинала! – чем громче я ору, тем сильнее багровеет лицо отца. Я помню, что у него давление, но сейчас мне на это, откровенно говоря, плевать. Он же обо мне не думает, спихивая в руки мимо пробегавшего мужика. – Ты в курсе, что твой Третьяков – известный садист и бандит?! Что он обожает насиловать…А ты мне предлагаешь…

– Дана, прекрати! – отец рявкает и хлопает по столу ладонью, заставляя меня вздрогнуть. – Хватит собирать сплетни!

– Люди зря говорить не будут.

– На заборе тоже, знаешь ли, написано… В общем, ты выходишь замуж за Третьякова через две недели. Все решено и обговорено. Готовься к свадьбе.

Вот так просто. Как будто я вещь на рынке. Мной просто рассчитались, как монетой.

Слова отца ввинчивают в мое сердце гвозди, заставляя обливаться его кровью. Мне больно. Очень больно, что близкий человек, которого я все это время любила несмотря ни на что, откровенно предает меня в угоду своих желаний и прихотей. Совершенно позабыв о том, что я тоже живая. И у меня есть собственные чувства и желания. И я никак не обязана прогибать их под других. Даже под самых близких.

– Двадцать первый век на дворе, что у тебя там без меня может быть решено?! Я не пойду в ЗАГС против своей воли, ясно тебе?!

– Как миленькая пойдешь, договор уже подписан, – отец ухмыляется, швыряя бумаги передо мной. – Это копии. Если не выйдешь замуж, то придется платить неустойку. А так как моя фирма на грани банкротства, то платить ее будешь ты.

Буря негодования поднимается резко, как ураган, сметая все на своем пути. Я захлебываюсь в эмоциях, теряя над собой контроль. Мне больно. Очень больно осознавать, что я ничего не значу для тех, кто подарил мне жизнь. Что я – сирота при живых родителях.

– Так это все из-за денег? Из-за чертовых бумажек, которыми вы с матерью одержимы всю жизнь?! Ты просто продал меня, папа, как вещь на рынке! И тебе без разницы кому, лишь бы заплатили! – слезы текут по лицу, и я захлебываюсь. Задыхаюсь, не в силах вдохнуть спасительный кислород. Еще немного, и я позорно скачусь в неконтролируемую истерику. – Зачем ты вообще подписал этот контракт?! Прекрасно же знаешь, что у меня нет таких денег…

– Мы достаточно с матерью в тебя вложили. Ты никогда ни в чем не нуждалась! Вот и будь полезной своей семье. Иначе зачем мы столько растили тебя?

Отец отходит к окну, опирается о подоконник, сцепляя руки за спиной.

– Надеюсь, ты не успела раздвинуть ноги перед кем попало? Ты девственница, Дана?

Задыхаюсь и густо краснею от такого наглого вторжения в мои личные границы. Не ожидала, что когда-нибудь папа будет задавать мне подобного рода вопросы, но интересуясь этим как бы между делом. Как на рынке. Звучит примерно как: «Помидоры откуда?».

– Я не собираюсь обсуждать это с тобой, папа!

– А, впрочем, это неважно. Мой водитель сейчас отвезет тебя к гинекологу матери, она осмотрит и даст необходимые справки, чтобы Третьяков потом не смог предъявить претензии.

Слезы душат, от отвращения к собственному отцу меня начинает тошнить. Спазмы накатывают так сильно, что завтрак рискует оказаться прямо на его светлом ковре. Медленно и глубоко дышу, чтобы унять тошноту, и пытаюсь осмыслить происходящее. Не верю, не верю, что моя беззаботная жизнь студентки так резко превратилась в кошмар, и я рискую не пережить свою первую брачную ночь. А если и переживу…не готова с этим жить.

– Гарантия на товар? – горько усмехаюсь сквозь слезы. – Чтобы твой «партнер» не смог в случае чего вернуть бракованную жену?

Ответ отца тонет в резком звуке распахнутой двери. Хочу обернуться, но замираю на месте, следя за реакцией отца.

Он заметно бледнеет, потом покрывается багровыми пятнами, ослабляя узел галстука. Глаза отца бегают из стороны в сторону, и заметно, что он хочет испариться из кабинета. Исчезнуть, лишь бы не встречаться с тем, кто стоит позади меня.

И я, признаться, тоже.

Я стою к незнакомцу спиной, но чувствую подавляющую ауру власти и силы, исходящей от мужчины. Чувствуется, что он привык получать свое. Любыми путями.

– Добрый день, Валентин Генрихович. Не помешал? – у мужчины низкий, бархатный и порочный голос, который словно ласкает меня, невесомо касаясь. Хочется даже повести плечами, чтобы сбросить его «прикосновения». А еще этот голос кажется смутно знакомым. Я определенно где-то слышала его раньше…

– Нет, нет, Алан Русланович, Дана уже уходит. Иди, Дана, – отец тараторит, переводя взгляд на меня. Машет руками, подгоняя к выходу, показывая, что аудиенция завершена. – Разговор окончен. И не вздумай выкинуть какой-нибудь фокус. Ты за это дорого заплатишь.

Закусываю губу до металлического привкуса во рту, лишь бы не высказаться в присутствии постороннего мужчины.

Нет, папа, ошибаешься. Я не пойду замуж за престарелого садиста, лишь бы угробить себя в угоду твоему бизнесу и сытой жизни.

Разворачиваюсь и вздрагиваю всем телом, чувствуя, как покрываюсь противным, липким и холодным потом от ужаса.

Я думала, все самое худшее со мной сегодня случилось.

Но я жестоко ошиблась.

Самое худшее сейчас стоит в дверях, дерзко ухмыляясь, и нагло ощупывает меня взглядом.

Резко опускаю голову в пол так, что волосы скрывают мое лицо, глупо надеясь, что Алан, как назвал его отец, не узнал меня.

Пытаюсь прошмыгнуть мимо к спасительной двери из кабинета. И мне почти удается это сделать.

Но в самый последний момент мужчина преграждает мне путь, упираясь ладонью в косяк.