С утра до вечера не утихали страсти. Два дня ушло на выборы президиума и утверждение повестки дня. Меньшевики и эсеры затягивали время, своими долгими демагогическими речами отвлекали делегатов от обсуждения наболевших вопросов.

За день до открытия съезда лидер эсеров Фальчиков получил от Георгия Бичерахова секретное письмо, в котором говорилось:

«Под Прохладной большевики разгромлены, но в войну не втянуты многие станицы. Нужно что-то эффективное, чтобы воодушевить на дальнейшую борьбу казаков, нужно достать средства для этой борьбы. Во Владикавказе голова Красной Армии — Совдеп и Совнарком, также банк и монетный двор, там и армейская сила. Ясно, что удар по Владикавказу — удар по голове большевиков, удар в тыл им.

Выступление должно состояться в ночь на 5 августа. Будьте готовы к этому времени образовать во Владикавказе некое подобие правительства с участием представителей любой партии, хотя бы даже они были сторонниками алжирского бея. Важно только, чтобы большевистским духом не пахло. Это самое главное».

Очередное заседание, как всегда, затянулось. Несмотря на поздний час, большинство делегатов отправилось в Народный дом, где артисты любительского театра ставили пьесу Островского «Волки и овцы». Михаилу Карловичу тоже хотелось посмотреть спектакль, но он волновался за судьбу своего отряда и поэтому прямо с заседания поспешил в штаб Терской Красной Армии, занимавший массивный купеческий особняк на Александровском проспекте. Рассчитывал получить свежую сводку о положении на фронте, отдать распоряжение и возвратиться домой, где его поджидала Лидия Иеремиевна.

...Связи долго не было. Наконец аппарат ожил, на белой ленте появились черные точки и тире. По мере того как знаки складывались в слова, лицо Левандовского становилось все более озабоченным и хмурым. Положение на фронте ухудшалось. Разговор со штабом отряда затянулся до полуночи. Через два-три часа над вершинами гор, подступающих к городу, поднимется солнце.

— Не стоит в столь поздний час беспокоить Лиду, — подумал Михаил Карлович и начал готовить себе спальное место. Приставил к стене четыре стула, расстегнул ворот рубашки и лег на жесткие сиденья. Едва закрыл глаза, как за окнами раздалась беспорядочная стрельба.

Сон мигом пропал. Схватив со стола револьвер, Левандовский выскочил в коридор. Из дверей в испуге выбегали заспанные штабисты и красноармейцы из охраны.

— Быстрее заваливайте входные двери! — закричал Михаил Карлович.

Но было уже поздно. Казаки ворвались в дом и, зарубив в вестибюле двух часовых, устремились вверх по мраморной лестнице, ведущей на второй этаж. Охваченные паникой, красноармейцы бросились бежать по коридору, но их остановил властный голос Левандовского, сохранившего в критический момент самообладание и выдержку:

— Назад!

Меткими выстрелами из нагана он поражал бегущих по лестнице белоказаков. Оправившись от секундного страха, на помощь ему уже спешили бойцы и командиры. На лестничной площадке закипел рукопашный бой. В гуще дерущихся мелькала широкоплечая фигура Левандовского. Красноармейцам удалось оттеснить мятежников. В здании создалась сложнейшая ситуация. Внизу — белоказаки, вверху — штаб революционных сил Терека, отрезанный от своих частей.

На двух входных лестницах Михаил Карлович приказал соорудить из мебели баррикады, поставить пулеметы, по всему зданию он расставил стрелков, чтобы они держали под обстрелом все подступы к дому. Патронов было мало, продуктов — ничтожное количество, и, что самое страшное, белоказаки отключили воду. В августовский зной людей мучила жажда. Сохраняя внешнее спокойствие, Михаил Карлович обходил защитников штаба, подбадривал их, просил беречь патроны, стрелять только наверняка.

...Шли третьи сутки обороны. Во рту ни глотка воды, давно уже съеден последний сухарь, но сильнее голода и жажды мучила неизвестность. Михаил Карлович прислушивался к звукам, доносившимся из города. На улицах то затихала, то вновь разгоралась ожесточенная стрельба.

— Значит, Советская власть живет и борется, — думал он. — Надо и нам держаться до последнего.

Даже в такой очень сложной обстановке Левандовский не терял присутствия духа: с годами военный человек привыкает к опасности. Но его тревожила судьба жены. Единственно, на что он надеялся, — Лида успела уйти из города или укрылась у надежных людей. Однако этого не случилось. Когда казачьи сотни полковников Беликова и Соколова ворвались во Владикавказ, город еще спал. Первым делом мятежники начали производить аресты большевиков и всех тех, кто им сочувствовал. Они тут же без суда и следствия расстреляли в карьере за городом 130 человек. Кто-то из провокаторов указал дом, где жила Лидия Иеремиевна. Белоказаки ворвались в ее комнату и выволокли на улицу.

— Где твой муж? — спросил молодой щеголеватый офицер, обивая плеткой пыль с лакированных сапог.

— Он на фронте, — спокойно ответила женщина, глядя в его наглые глаза.

— Врешь, сволочь! — со свистом разрезав воздух, плетка обожгла ее плечо. — Он делегат съезда и находится в городе. Скажи, где он скрывается, и ты получишь свободу.

— Я же сказала вам, что муж на фронте. Офицер махнул рукой стоявшим рядом с ним казакам:

— Взять ее!

По тесным, погруженным во мрак улицам Лидию провели через городской сад к крутому берегу Терека и поставили у обрыва. Внизу, в черной пасти ущелья, шумела, разбиваясь о камни, река.

— Даю тебе три минуты на размышление. Если не скажешь, где твой муж, будешь расстреляна.

Томительно тянулось время. Мысленно Лидия уже прощалась с жизнью. Вобрав голову в плечи, ждала выстрелов. Однако залпа не последовало. Взглянув на часы, офицер устало произнес:

— Хорошо, расстрелять мы тебя всегда успеем. Сделаем это, как только поймаем Левандовского.

За домом Лидии Иеремиевны установили наблюдение. Белоказаки рассчитывали, что, обеспокоенный за судьбу жены, Михаил Карлович непременно появится на своей квартире и будет схвачен.

В конце третьих суток Левандовский собрал вокруг себя командиров и изложил им план прорыва. В два часа ночи сразу же за грохотом разорвавшихся ручных гранат красноармейцы дружно устремились за Левандовским вниз по лестнице и вырвались из здания. Отстреливаясь от преследователей, горстка храбрецов направилась к Беслану, где собирались верные Советской власти отряды.

Распоряжением Орджоникидзе Левандовский был назначен командующим всеми вооруженными силами, находившимися в районе Владикавказа. В его распоряжение передавался снятый с фронта отряд грозненских красноармейцев, кроме того, в подчинении молодого командующего находились грузинский отряд Саши Гегечкори, китайский батальон во главе с Пау Тисаном и кавалерийский эскадрон осетин-керменистов. Бойцы этого эскадрона состояли в революционно-демократической организации крестьян бедняков «Кермен». Она возникла в Северной Осетии летом 1917 года и называлась по имени легендарного народного героя крестьянина Кермена, погибшего в XIX веке в борьбе с феодалами. Керменисты имели свои вооруженные отряды, один из них перешел в подчинение Левандовского.

В ночь на 11 августа от станции Беслан отошли два бронепоезда, в одном из которых были бойцы грузинского отряда Гегечкори, во втором расположился прибывший ночью отряд грозненских красноармейцев.

Стреляя на ходу, стальные громады ворвались на станцию Владикавказ. Мятежники в панике отступили. Отряды Левандовского соединились с рабочими дружинами Курской и Молоканской слобод, которые уже несколько дней сражались в окружении. Вечером 13 августа Михаил Карлович провел совещание командного состава, на котором детально разобрал ошибки, допущенные во время уличных боев за Владикавказ.

— Слишком глубокие броски отдельных частей и отрядов в тыл противника без взаимодействия с соседями, — говорил он своим малоискушенным в военном деле товарищам, — ставят под удар фланги и тылы. Нужно постоянное, методическое давление на противника, отбивать у него дом за домом, улицу за улицей.