Приток добровольцев радовал, вместе с тем вызывал у Левандовского немалую озабоченность: не хватало оружия.
Как-то под вечер в его штаб в окружении молчаливых кунаков пришел член Терского народного Совета чеченец Асланбек Шерипов, доложивший, что привел с собой две сотни всадников из аулов Старые Атаги, Шатой и Дагу-Борзой.
— Все они готовы насмерть стоять за Советскую власть, — горячо говорил Шерипов. — Но у них, кроме острых сабель, нет никакого оружия.
Левандовский участливо выслушал возбужденного Асланбека.
— Ничем не могу тебе помочь, — ответил он огорченно. — У меня нет ни одной лишней винтовки. — Внезапно Михаила Карловича осенила мысль:
— Послушай, дорогой, есть возможность вооружить отряд и нам помочь.
— Говори! Мы все сделаем, — оживился Шерипов.
— На станции Ермоловской выгрузились остатки чеченского полка бывшей «Дикой дивизии» царской армии, набранной из горцев. Сейчас они стоят в ауле Алды. Дисциплина у них слабая, охраны никакой. Можно попробовать разоружить их. Подбери для этой операции надежных и смелых людей.
— Считай, что оружие уже в наших руках, — загорелся Асланбек.
Задуманное увенчалось успехом. Шерипов поехал на переговоры к землякам, разыскал среди них несколько хорошо знакомых ему людей и уговорил их помочь в захвате оружия. В одну из темных ночей предводимые Шериповым джигиты напали на склад, где забрали несколько сот винтовок и 20 пулеметов. Это оружие пошло на оснащение Чеченской Красной Армии, которую и возглавил Асланбек Шерипов.
Революционные отряды формировались в Пятигорске, Владикавказе, Георгиевске, и везде катастрофически не хватало оружия. В конце апреля 1918 года Терский Совнарком направил С. М. Кирова в Москву: доложить Совету Народных Комиссаров о положении дел на Тереке и во что бы то ни стало добиться получения оружия и денег, столь необходимых для борьбы с местной контрреволюцией. Его возвращения ждали с нетерпением, все чувствовали — республика находится на пороге тяжелых испытаний.
Обстановка осложнялась с каждым днем. В мае 1918 года германо-турецкие интервенты вторглись в Закавказье. Немецкие войска оккупировали часть соседней Донской области. Почувствовав поддержку, активизировалась терская контрреволюция. Казачья верхушка объединилась с иногородним кулачеством, и на совместном съезде открыто призвала казаков и все русское население области к антисоветскому мятежу, к войне с горцами. В станицах началась усиленная подготовка к вооруженному выступлению.
Оно произошло во второй половине июня. Казачьи полки захватили железнодорожные станции Прохладная и Муртазово, станицы Змейская и Николаевская, после чего повели наступление на Владикавказ (ныне Орджоникидзе). Организация и координация борьбы с мятежниками была возложена на чрезвычайного комиссара Совнаркома на юге России Серго Орджоникидзе.
Душной июльской ночью Левандовского подняли с постели и вручили приказ военного комиссара Терского Совнаркома Якова Бутырина — немедленно отправиться с отрядом в распоряжение Орджоникидзе.
Михаил разбудил жену. Они быстро оделись и, осторожно ступая по скрипящим половицам, вышли на улицу. Стояла прекрасная летняя ночь: в небе ярко сияли крупные южные звезды, и легкий ветерок, набегавший с гор, мягко шелестел листвой тополей.
Роты, поднятые по тревоге, шли по спящему городу в сторону вокзала. Левандовский и Гикало, пропуская мимо себя стройные шеренги бойцов, с удовлетворением отмечали, что напряженный труд последних месяцев дал прекрасные плоды. Отряд производил отрадное впечатление своим внешним видом и вооружением. На станции его уже ждал железнодорожный состав. Перед посадкой в вагоны Николай Гикало произнес короткую напутственную речь, и эшелон, разрезая ярким лучом прожектора темноту, двинулся на запад.
Утром отряд грозненской Красной Армии прибыл на станцию Беслан, где стоял специальный поезд чрезвычайного комиссара. Левандовский с волнением вошел в штабной вагон и увидел Орджоникидзе, стоявшего в задумчивости у карты Терской области.
— Товарищ чрезвычайный комиссар! Отряд грозненской Красной Армии в составе трехсот шестидесяти штыков прибыл в ваше распоряжение, — четко и внятно доложил Левандовский.
— Садитесь, пожалуйста. Так нам удобнее будет разговаривать, — предложил Серго, опускаясь в кресло, стоявшее у зашторенного окна. Михаил Карлович расположился напротив. Орджоникидзе ознакомил Левандовского с обстановкой в районе Прохладной.
— Бичераховцы хотят нанести удар по тылам Северо-Кавказской армии, — говорил Серго с легким грузинским акцентом. — Мы должны преградить им путь.
Слушая чрезвычайного комиссара, Михаил Карлович внимательно рассматривал сидевшего перед ним человека. Был он среднего роста, крепкий, с приятной открытой улыбкой. Курчавая шапка густых темных волос обрамляла худое, аскетического вида лицо. Большие черные глаза пристально и внимательно глядели на собеседника. Одет он был просто — в обычную солдатскую гимнастерку, перехваченную в поясе узким наборным пояском, и в серые брюки, заправленные в сапоги из мягкой кожи.
Ко времени его второй встречи с Орджоникидзе на Тереке политические взгляды Левандовского в значительной степени изменились. Разочарование в эсерах началось с весны 1918 года, когда «левые социал-революционеры максималисты» стали в своих статьях нападать на большевиков (хотя и входили с ними в правительство), открыто агитировали против Брестского мира. Нет, они не призывали, как это делали меньшевики и правые эсеры, к свержению Советской власти. Без устали клялись они ей в своей верности, но вот их призывы «сделать Советы трудовыми, свободно избранными, внепартийными и надпартийными» объективно лили воду на мельницу врага.
В конце концов максималисты дошли до того, что стали на путь вооруженных восстаний против большевиков, что вело к подрыву и ослаблению Советской власти. С недоумением читал Левандовский газетные сообщения о вооруженном выступлении максималистов в Самаре и в Ижевске. Вести, доходившие из России, о действиях его недавних, как ему казалось, политических единомышленников все чаще приводили Левандовского к мысли, что ему не по пути с партией, идущей фактически против народа.
Получив от Орджоникидзе боевое задание, Левандовский с отрядом грозненской Красной Армии отправился к станции Прохладной, где прямо из эшелона бойцы вступили в бой с белоказаками. Обученные Левандовским, молодые красноармейцы держались под огнем стойко, сохраняя выдержку и спокойствие. Противник несколько раз пытался выбить их с занимаемых позиций, но, наткнувшись на упорное сопротивление, вынужден был, неся большие потери, раз за разом откатываться назад.
А в это время во Владикавказ прибывали делегаты IV съезда народов Терека. По улицам медленно двигались арбы с высокими колесами, на которых восседали с суровыми, непроницаемыми лицами кабардинцы, ингуши, чеченцы, ногайцы. Верхом на резвых лошадях гарцевали казаки с Сунжи. Все держались настороженно, ни на миг не выпуская из рук оружия. Ехали, будто на сражение, оттого город сразу же стал похож на военный лагерь. Со всех концов области прибыло 750 делегатов. Оставив свой отряд на позициях возле станции Прохладной, приехал во Владикавказ и Михаил Левандовский. Он был одним из делегатов, избранных рабочими Грозного.
Съезд открылся 23 июля 1918 года в здании бывшего Кадетского корпуса, расположенного на окраине города на берегу бурного Терека. Войдя в переполненный зал, Михаил Карлович огляделся. Даже по внешнему виду делегатов можно было определить, что собрание разделилось на два лагеря. Слева от президиума сидели представители рабочих, горской бедноты, трудовые казаки. Справа разместился народ позажиточнее. Бросались в глаза красивые, добротные бешметы богатых казаков, нарядные черкески горской верхушки, черные, тщательно отутюженные костюмы и белые накрахмаленные рубашки местной буржуазии. Окинув просторный зал быстрым взглядом, Левандовский отыскал себе свободное кресло с левой стороны прохода.
