Поутру Михаил Карлович предстал уже в новом качестве. Он вызвал адъютанта и продиктовал ему телеграмму Владикавказскому ревкому: «Командующий армией Левандовский просит сообщить, каково настроение народностей Терской области — казаков, ингушей, осетин, кабардинцев и других».
«За полтора года деникинского господства на Тереке многое изменилось, — думал командарм, — а для того чтобы принимать правильные оперативные решения, нужно учитывать все политические факторы». Просмотрев последние донесения с фронта, он пригласил к себе начальника штаба. Аккуратный и исполнительный Ремизов явился в мгновение ока.
— Александр Кондратьевич, познакомьте меня, пожалуйста, с положением армии, — попросил Михаил Карлович.
— 13 марта мы взяли Георгиевск, — начал свой доклад Ремизов. — Распространяясь вдоль железной дороги Ростов — Баку, наши войска освободили Пятигорск и Грозный. Сейчас идут бои в районе Петровска (ныне Махачкала. — Авт.), где, прижатые к морю, деникинцы оказывают упорное сопротивление.
Поздно вечером в штабе собрались командарм Левандовский, члены Реввоенсовета Киров и Мехоношин. Ждали Серго Орджоникидзе, который с минуты на минуту должен был приехать из Ростова. Он появился в штабе в половине второго ночи. Одним движением сбросил на диван мешавшую ему длинную шинель, обнялся с боевыми друзьями и тут же, без паузы, включился в деловой разговор. Речь пошла о положении в Азербайджане, к границам которого подходила 11-я армия. Правившая там Тюркская демократическая партия, или сокращенно «Мусават», не имела поддержки у народных масс, держалась лишь на штыках интервентов. Вначале на турецких, потом на английских.
— В Азербайджане готовится восстание, — сообщил Серго. — 15 марта бакинские большевики обратились с просьбой оказать им помощь в борьбе с мусаватистами. На вашу армию возлагается почетная миссия освобождения трудящихся Закавказья.
Лица командиров засветились радостью и гордостью за доверие.
— В ближайшее время в ваше распоряжение поступят новые соединения: 20-я, 28-я и 32-я стрелковые дивизии и отдельная кавбригада Петра Курышко.
— Против такой силы мусаватистам не устоять, — заметил Левандовский, — мы с ходу опрокинем их в море.
— У меня и у командующего фронтом Тухачевского было такое же мнение, но Владимир Ильич поправил нас. В телеграмме от 17 марта он дал согласие на военную помощь местным революционным силам, однако предложил сделать это не раньше, чем внутри Азербайджана созреют предпосылки для свержения правительства мусаватистов, а местные коммунисты и трудящиеся массы запросят помощь.
Вот что он пишет — Орджоникидзе достал из кармана листок бумаги: «Взять Баку нам крайне, крайне необходимо. Все усилия направьте на это, причем обязательно в заявлениях быть сугубо дипломатичными и удостовериться максимально в подготовке твердой местной Советской власти».
— Как видите, Владимир Ильич против нарушения права нации на самоопределение, инициатива помощи должна исходить от азербайджанских коммунистов.
— Вы поддерживаете связь с бакинским подпольем? — спросил Серго у Кирова.
— Конечно. По нашим сведениям в нелегальных условиях там работают три с половиной тысячи коммунистов. Создан Центральный военно-боевой штаб. Он действует под руководством Бакинского городского комитета партии. Формирует вооруженные отряды и дружины, выделяет инструкторов для обучения рабочих военному делу. По просьбе азербайджанских коммунистов в Баку переправлено большое количество винтовок. Часть оружия они получили морем из Туркестана от товарища Фрунзе. Все готово для выступления.
Серго умел втянуть людей в оживленную деловую дискуссию, был внимателен к их точке зрения. За обсуждением засиделись почти до рассвета, зато выработали обоснованную и четкую программу действий. Прямо из штаба Левандовский отправился на вокзал, где ждала его жена. Он спешил к войскам, которые теснили деникинцев к побережью Каспия. Путь лежал через Грозный, и поэтому Михаил Карлович решил заскочить на день в свой родной город, повидаться с родителями и оставить Лиду на это время в отчем доме.
Наспех восстановленные и скрепленные, как говорится, на живую нитку, пути не отличались надежностью, поэтому бронепоезд командарма двигался осторожно, как бы с опаской, и прибыл в Грозный значительно позже, чем предполагалось. Не дожидаясь полной остановки состава, Михаил Карлович спрыгнул на землю, помог соскочить с подножки Лидии. Вдвоем они торопливо зашагали по знакомым улицам.
К счастью, мать и отчим оказались дома. Обычно сдержанная, Варвара Степановна, увидев в дверях долгожданного сына, расплакалась, и Михаил долго не мог ее успокоить. Только когда немного отлегло от сердца, она поведала сыну о страшных месяцах деникинской неволи. Белогвардейская контрразведка жестоко расправлялась не только с коммунистами, их родными и близкими, но и всеми, кто им сочувствовал. Многие сторонники Советской власти погибли в мрачных тюремных застенках. Мать и отчима до прихода Красной Армии укрывали у себя бесстрашные и надежные люди.
За окнами багровый закат окрасил небо, потом яркие краски растворились, уступив место густой синеве вечерних сумерек. Чувствуя близость разлуки, Варвара Степановна все говорила и говорила, держа в своей руке горячую руку сына.
— Мама, мне пора, — произнес Михаил Карлович как можно ласковее. — Война еще не кончена, и меня ждут дела. Думаю, что наша разлука ненадолго. Пока у вас погостит Лида, а там и я вернусь.
Прибыв в полевой штаб армии, Левандовский сразу же включился в руководство боевыми действиями. Под его командованием части 11-й армии выбили белых из Петровска, захватив на подъездных путях пять исправных бронепоездов. Остатки деникинцев отходили вдоль морского побережья к Дербенту. В их руках оставался последний крохотный клочок России, и они отчаянно и судорожно за него цеплялись. Командарм не стал атаковывать противника по фронту. Он сумел отыскать в его обороне слабое место: по приказу Левандовского кавалерийская бригада обошла по горным тропам оборону деникинцев и ударила во фланг. Этот неожиданный для врага маневр оказался решающим. Опасаясь окружения и полного уничтожения, остатки белых бросились бежать, оставляя по дороге тяжелое вооружение. Поспешно перейдя через реку Самур, разбитые полки деникинской армии укрылись в Азербайджане. Завершив разгром белых на Северном Кавказе, Тереке и в Дагестане, закаленная в боях, но уставшая и сильно поредевшая 11-я армия вышла к границам Закавказья.
По железной дороге и в походном строю к ней прибывало пополнение. Каждый вновь влившийся полк приносил с собой устоявшиеся традиции и привычки, сложившиеся за годы войны, далеко не все из них были свободны от налета партизанщины и анархизма. Со стороны Левандовского и РВС требовалась немалая выдержка, настойчивость и сила воли, чтобы из огромной массы бойцов создать монолитную боеспособную армию. Любители «вольницы» сразу же почувствовали твердую руку молодого командарма. Особое внимание Левандовский обращал на политико-воспитательную работу.
Молодость и крепкий организм позволяли ему работать по 18–20 часов в сутки. Он сам был образцом исполнительности и от других требовал того же. Не терпел разгильдяйства, небрежности и неточности в порученном деле, добивался строжайшей согласованности в работе между командованием и политсоставом. Встречаясь с командирами и политработниками, он часто повторял: «В бою успех будет на стороне того, кто ясно видит цель, которой он хочет достигнуть, кто действует решительнее, смелее, искуснее, кто постоянно способен проявить упорство в достижении цели».
В своем стремлении укрепить армию Левандовский постоянно ощущал помощь Реввоенсовета и политотдела. Он не раз говорил своим друзьям, что ему несказанно повезло с партийными руководителями. Киров и Мехоношин — стойкие большевики, незаурядные личности, обладавшие огромным опытом политической работы, — сумели тесно сплотить вокруг себя людей, постоянно заботились о росте партийных рядов. В марте 1920 года 11-я армия имела одну из самых крупных партийных организаций в Красной Армии. В ее рядах насчитывалось 10 739 членов и 7524 кандидата в члены РКП (б), таким образом, каждый четвертый боец был коммунистом.
