Приехавший в Москву С. М. Киров представил В. И. Ленину точные расчеты сил и средств, необходимых для защиты Терского края. Владимир Ильич отнесся к просьбам терцев очень внимательно. Вопрос об оказании помощи Северному Кавказу он незамедлительно включил в повестку дня заседания ЦК партии и Малого Совнаркома, поставив на докладной записке терских большевиков пометку «архисрочно». В короткий срок были снаряжены экспедиции на Кавказ, которые везли большое количество оружия и снаряжения. К несчастью, до 11-й армии почти ничего не доходило: все либо оседало в Астрахани, либо растаскивалось прямо с вокзала и пароходов, расхищалось со складов. Тылы были дезорганизованы, в них царили неразбериха и саботаж. Поэтому Левандовский без колебаний вступил в конфликт со штабом и Реввоенсоветом фронта. Молодой начальник отдела, только что выдвинутый на высокую должность, не боялся высказывать свои мнения и претензии. Ратуя прежде всего за интересы армии, он меньше всего думал о личном благе или о нежелательных последствиях для себя. Такую принципиальную позицию он занимал всегда, при всех жизненных обстоятельствах.

11-я армия находилась еще в стадии переформирования, когда командование Каспийско-Кавказского фронта потребовало от нее немедленного наступления. Своими активными действиями она должна была отвлечь белых от Царицына, не дать им возможность снять свои части с Северного Кавказа и перебросить их на Дон в помощь генералу Краснову.

Вместе с начальником штаба Б. И. Пересветом Левандовский разработал план предстоящего наступления, отличавшийся дерзостью и оригинальностью замысла. Конной бригаде Ивана Кочубея было приказано сосредоточиться в районе Султановки. Под покровом ночной темноты перейти линию фронта и совершить стремительный набег на станицу Сергеевскую, где располагалась крупная база белых. Заметив в стане врага замешательство, в решительное наступление переходила дивизия Г. И. Мироненко, наносившая удар в сторону Баталпашинска (ныне — Черкесск) и Невинномысска. Ей предстояло при поддержке бронепоездов обойти правый фланг противника и отрезать его от основных сил, находившихся в районе Армавира и Ставрополя.

К штабу армии подъезжали всадники: с передовых позиций собирались командиры, чтобы еще раз уточнить диспозицию. В овальном зале, задрапированном шелком, рассаживались прибывшие с фронта начдивы, начальники штабов, военкомы. Совещание не открывали, ждали приезда Ивана Кочубея. Вдруг в вестибюле раздались громкие крики и ругань.

«Наверное, Иван Антонович бушует», — мелькнуло в голове у Михаила Карловича, и он поспешил к выходу. Картина, которую он застал, вызвала у него улыбку. Рассвирепевший комбриг одной рукой держал за шиворот трясущегося от страха штабиста, другой пытался вытащить из ножен свою шашку:

— Как ты можешь говорить мне такое?! — кричал в гневе Кочубей. — Зараз от тебя только мокрое место останется!

С приездом нового командующего армией был установлен порядок — всякий входивший в штаб армии должен был получить пропуск и сдать оружие специально поставленному в дверях человеку. Дежурный штабист, не зная крутого нрава Ивана Кочубея, потребовал от него сдать шашку и револьвер. Это требование и привело лихого комбрига в бешенство.

— Успокойтесь, Иван Антонович, — оттаскивал его за локоть Михаил Карлович. — Проходите с оружием. Он человек новый, не признал вас.

Кочубей так вцепился в насмерть перепуганного штабиста, что оторвать его было просто невозможно. На помощь Левандовскому поспешил член Реввоенсовета кубанский казак Сергей Одарюк, к которому Иван Кочубей относился с большим уважением. Вдвоем они оттащили комбрига.

— Идемте, Иван Антонович, мы уже давно ждем вас, — уговаривал Одарюк.

Поднимаясь по лестнице, Кочубей никак не мог остыть, вслух ругал оскорбившего его, как он считал, штабиста:

— У меня оружие захотел отобрать! Да я ему покажу, где раки зимуют!

Слава об Иване Кочубее ходила по всей Кубани. Он отличался безумной храбростью, никто не мог сравниться с ним в джигитовке, стрельбе из револьвера, владении шашкой. Бойцы шли за ним в огонь и в воду, невзирая на то что комбриг обладал неуравновешенным, буйным характером. И еще один недостаток мешал Ивану Кочубею вырасти в хорошего красного командира — он был совершенно неграмотным человеком: не мог ни читать, ни писать, на всех приказах ставил вместо подписи жирный крест или отпечаток своего большого пальца.

Хмурый Кочубей уселся в самом углу. Он не выносил совещаний, поэтому занимал место где-нибудь подальше от глаз начальства. Левандовский внимательно разглядывал казака станицы Александро-Невской, которого революция вынесла на гребень волны. В империалистическую войну старший урядник Иван Кочубей был самым лучшим разведчиком полка, имел за храбрость два Георгиевских креста и медаль. В своей родной станице он организовал отряд Красной гвардии. Участвовал в обороне Екатеринодара и в боях под Ростовом.

С июля 1918 года командовал кавалерийским полком, а осенью принял под свое начало 3-ю кавалерийскую бригаду. Под командой казака-самородка бригада не знала поражений, успешно громила полки, руководимые опытными офицерами — выпускниками царских военных училищ и академий. Слушая Пересвета, Кочубей, краснея от напряжения, наносил на лист бумаги какие-то знаки. Время от времени он наклонялся к своему начальнику штаба, который делал на бумаге записи.

В конце совещания Михаил Карлович попросил Кочубея немного задержаться:

— Мы уточним с вами маршрут рейда, — объяснил он свою просьбу.

Когда все разошлись, Левандовский подвел комбрига к карте, но тот равнодушно смотрел по сторонам. Начальник оперативно-разведывательного отдела понял, в чем дело.

— Вы не разбираетесь в карте? — спросил он с удивлением.

Кочубея передернуло:

— Почему же! Только у меня своя карта, — и он протянул лист бумаги, на котором стояли кружочки, крестики, тонкие и жирные линии, рядом рукой начштаба были написаны пояснения: «Хутор, где пороли деда», «Родник у балки, где ели мед», «Здесь живет Максимова теща», «Дорога на дурное село Казанка».

— Вам здесь все понятно? — спросил Михаил Карлович.

Кочубей с обидой в голосе ответил:

— Конечно!

— Тогда действуйте! — напутствовал его Левандовский, возвращая бумаги.

В тот день Михаил Карлович задержался в штабе дольше обычного. Его беспокоило сообщение о том, что на правом фланге активизировала свои действия дивизия генерала Покровского. К селу Александровскому стягиваются офицерские и пластунские полки, как называли пешие соединения Кубанского казачьего войска. Обеспокоенный Левандовский отправился к командующему, чтобы доложить о грозящей опасности, но того на месте не оказалось. Михаил Карлович позвонил на квартиру и услышал до приторности вежливый голос, сообщавший ему, что командарм отдыхает.

На рассвете, как и предполагал Левандовский, неприятель начал наступление. Деникин поставил перед своими войсками задачу — занять Минеральные Воды, Пятигорск и выйти в район Святого Креста. Вдоль Владикавказской железной дороги завязались упорные бои. Не утихая, сражение длилось до 17 декабря. Наши войска в результате реорганизации приобрели устойчивость и успешно отбивали непрерывные атаки противника. Из Серпухова от главкома Вацетиса пришла директива измотать неприятеля в оборонительных боях, а затем перейти в решительное наступление, поставив перед собой цель — освободить Екатеринодар и Новороссийск. Составляя для частей диспозицию, Левандовский позвонил снабженцам, чтобы узнать о наличии боеприпасов. Услышанные им цифры привели в смятение. На армейских складах находилось всего 33 405 патронов — меньше чем по одному патрону на винтовку, и 2104 снаряда — примерно по 10 снарядов на одно орудие.

Захватив записку с так поразившими его цифрами, Левандовский направился к командующему армией, чтобы сообщить ему о трагическом положении. В комнате, где обычно толпились щеголеватые адъютанты командарма, было необычайно тихо и пусто. Только в углу у телеграфного аппарата «Морзе» сидел красноармеец, принимавший очередную депешу.