Эти мысли у меня моментально выдувает из головы, потому как херакнувшая мимо молния, которой Юленция по мне зарядила с двадцати метров, буквально превращает ствол одного дерева в разлетающиеся по окрестностям щепки!

Ну нахер!

Втянув яйца так, что они аж застряли на секунду в глотке, я моментально сменил форму на туман!

Большая ошибка. Витя как человек — маленький, худенький и жалкий, а вот как туман — он большой. Он занимает сразу же куда большие объёмы своей трансформацией, похожей на беззвучный взрыв. И эти объёмы становятся куда ближе к преследующей его фурии!

Юлька среагировала тут же, вскидывая обе руки и пуская на подкатывающегося меня целую сеть мелких, но крайне злых молний. Это было настолько больно, что я моментально начал трансформироваться обратно, теряя время и подставляясь под акцентированный удар подлетевшего призрака. Меня вновь отшвырнуло, но не разряд на этот раз не предназначался для убийства, призрак лишь выполняла своё желание постукать меня побольше, раз я в пределах досягаемости. Впрочем, подобные мелочи, как случайное выживание, меня в данный момент совершенно не колыхали, точнее, я их просто не заметил, прыгая. Лежа, по диагонали и изо всех сил голого Виктора Изотова.

У Союза, как мне по секрету рассказала товарищ Нина Валерьевна Молоко, есть много разных тайн, о которых не известно и не будет известно большей части населения. Одна из самых неприятных — это статистические данные о случайных смертях неосапиантов силового типа, не умеющих пользоваться своими способностями.

Лечу. Низко лечу, головой вперед. Позади вспышка. Юлька снова промазала. У нее, может, и нет чувств, но при этом совсем машиной она не стала, иначе бы давно угробила меня своими ударами без промаха. Или даже не дала бы сбежать еще там, в комнате. Она человек, порезанная версия. И она хочет меня мучить, потому что это… потому что хочет.

А я хочу жить.

Удар плечом и головой о лёд замерзшего пруда должен быть болезненным, но нет, потому как я исполняю пародийное выступление плоского камушка, который любят запускать по поверхностям пруда дети. Удар, лечу дальше, снова удар, еще и еще. Не страшно, я голый, а значит выживу. Главное собраться и грамотно использовать резкий разрыв дистанции. Трансформация, сразу закручиваюсь в Великого Белого Глиста, не тратя ни секунды ухожу вверх под углом к нашей психичке, так, чтобы она не могла одним разрядом поразить большую часть тела. План? План.

Он летит к черту. На этот раз вовсе не потому, что я снова оказался самым слабым звеном в умственном плане, а потому, что между прущей поездом по льду ко мне Юлькой и моим еще не до конца погасившим скорость тело вклинивается маленькая смуглая фигурка в растянутой старой майке на голое тело.

… и получает разряд. Несерьезный, таким Окалина-младшая меня стимулирует периодически, так что Янлинь, получив легкую вспышку, лишь оседает задом на лёд. Только вот затем происходит нечто, заставляющее меня целиком и полностью сменить свои планы.

Окалина Юлия Игоревна останавливается. Две тягостных секунды, в течение которых уже всё понявший я бегу к ним со всех ног, она думает, а затем слегка неуверенным жестом поднимает руку, целясь в ошеломленно трясущую головой китаянку…

Понимание, что Палатенцо вряд ли сгенерировала заряд, способный распылить на месте «чистую»? Неа, вы что, какое понимание. Тут уже в деле инстинкты, а они диктуют совершенно другое. Поэтому, втыкаясь своей туманной глистообразной формой прямиком в Юльку, а затем начиная её бешено кружить, как и некоторое время назад, когда мы страдали этой фигней у меня в комнате, я не особо соображаю, что делаю. Ну или что тут сказать? Отважно защищаю китаянку, одновременно с этим подвергаясь средней прожарке от Окалины, таки дорвавшейся до своей цели?

Наверное, да.

Это. Было. Больно.

Интерлюдия

Нелла уже не помнила, когда последний раз целовалась. Воспоминания о бывшем муже сильно блекли в обычное время, а перед тем, как отправиться в специальную военную учебку особой подготовки, девушка не успела погулять. Затем, до самого появления Игоря, она успешно училась и пахала, получив в результате место по квоте на улучшение артефактом, ну а потом… как-то было не до этого.

Поэтому, когда пьяная от счастья Нинка чмокнула остолбеневшую блондинку в губы, Окалина просто остолбенела. А подруга, пользуясь тем, что рослая блондинка сидит, еще и шлепнулась своим обширным задом ей на колени, да так, что майор едва успела их сдвинуть!

— Я тебя сейчас ударю, Нин, — посулила едва сдерживающая себя женщина, — Ты совсем крышей двинулась?!

— Ми-ла-я! — почти провыла счастливая ученая подруге на ухо, — У нас всё по-лу-чи-лось! Всё!

— Ты сдурела, Нин? — тихим голосом спросила блондинка, — У нас тут ЧП, тревога общегородского уровня была, который едва не стал национальным! Симулянт чуть ли не в коме, моя дочь сошла с ума, старая узкоглазая курва трясёт все свои связи, чтобы нас с тобой похоронить, а еще…

— Да плевать, Нель! — восторг ученой был далеко за рамками неадекватности, но, будучи сброшенной обширным задом на жесткий пол и ударившись копчиком, товарищ Молоко обиженно взвыла, правда, словами, — Да всё на паузе, Нель! Успокойся! Всё на паузе! Даже Суин молчать заставили! Всё будет хорошо!!

— Это, по-твоему, «будет хорошо»?! — валькирия, встав, за грудки схватила возящуюся на полу подругу, поставила её на пол, предварительно сбив ногой с ученой босоножки, а затем, перехватив ту за шкирку, чуть ли не ткнула лицом в мониторы, демонстрирующие две палаты. В одной из них, за раскрытой решетчатой дверью, лежал сильно избитый парень, чье тело в дополнение к шикарным синякам синего и багрового цвета, могло похвастаться красными вздувшимися пятнами ожогов средней степени. В центре второй камеры, полностью изолированной от внешнего мира толстыми мощными панелями, способными выдержать атомный взрыв, творилось… нечто. Оно меняло формы и било разрядами электричества во все стороны. Угадать в этом существе дочь Неллы Аркадьевны труда не составляло, так как Юля довольно часто возвращала свой основной облик, но побыв в нем несколько секунд, вновь начинала меняться.

Действительно, зрелище было крайне далеким от любого уровня триумфа, ощущаемого товарищем Молоко.

— Прекрати, отпусти! — завозилась в стальной хватке звереющей подруги невысокая женщина, — Всё… всё пре…кха! …красно! Успок…ойся!

— Успокой меня, — не попросила, а велела сходящая с ума мать, отпуская собеседницу на свободу, — Без бабьих писков и визгов. Нормально. Или я тебе шею сверну, Нин. Моя дочь…

— Всё с ней в порядке, дебилка! — внезапно рявкнула ученая, растирая пережатое одеждой горло, — Дура! Солдафонка!

— Это… ты называешь «в порядке»?! — лязгнула голосом Окалина, указывая на экран, демонстрирующий, как её единственная и неповторимая дочь, превратившись в пирамиду с ребрами в два метра, отращивает на плоскостях огромные глаза.

— Ой дуууура…, — протянула Молоко, разваливаясь в кресле, а затем неожиданно спрашивая, — Потапова Ибрагима помнишь?