Летиция шагала между рядами кроватей, белых и стерильно чистых, как в лазарете. На полу были циновки из тростника, на циновках — кровь; от этих багровых, едва подсохших пятен веяло леденящим ужасом. Сильные руки швырнули ее на постель, перед глазами мелькнула хрустальная маска — и она закричала изо всех, надрывая горло; вопила так громко, как могла. Летиция ногтями раздирала лицо атаковавшему ее мужчине, пытаясь сорвать с него маску, но хрусталь как будто прирос к его коже и мог отойти только вместе с ней. Наконец ее, извивающуюся, удалось привязать к кровати. Она искусала руки женщины, которая пыталась влить ей в горло дурно пахнущий раствор, а после с ненавистью плюнула в лицо, скрывавшееся под капюшоном.

Клинок — единственный реальный предмет в мрачном царстве призраков — описал сверкающую дугу и застыл в неподвижности. До ушей долетал лишь чей — то неразборчивый шепот, да еще приглушенные стоны — словно жертве накрыли лицо подушкой. На лезвии меча, как кровавый пот на коже, выступили капельки серебра.

Кто — то положил мокрую тряпку ей на лоб. Обрывки сна плавали в сознании, словно серые, безликие клочья тумана. Летиция собиралась поблагодарить человека, заботившегося о ней, но лихорадка не позволила ей разлепить губы и снова захлестнула девушку горячей волной кошмара.

Архен не нуждался в ее благодарности — он всего лишь хотел, чтобы Летиция жила. Волк принес в зубах старое одеяло, из которого торчали нитки и клочки ваты, расстелил его на земле и осторожно перетащил на него девушку. Ее тело сотрясала сильная дрожь, пот катился ручьем. Укрыв ее краешком одеяла, Архен прилег рядом с Летицией, положив морду на лапы.

Лихорадка отступила. Когда госпожа ди Рейз очнулась, то обнаружила под боком вожака, открывшего глаза при ее пробуждении. Архен вскочил на лапы, встряхнулся и внимательно посмотрел на Летицию, будто справляясь о ее самочувствии.

Летиция, всеми силами стараясь не замечать волка, откинула одеяло и принялась вытряхивать из волос сосновые иголки. Покончив с этим занятием, она, пошатываясь на нетвердых ногах, прошествовала к воде и смочила сухое, саднящее горло. Архен проводил ее взглядом. Платье пропахло потом, от сандалий остались одни обрывки, но истертые ступни больше не болели. Может, волк вылизывал ноги ей, спящей. Летиция наклонилась над ручьем и смыла липкий пот с лица и шеи. Потом она вернулась к Архену, сидевшему неподвижно, и завернулась в одеяло с головой.

— Мне снились кошмары, — заявила она, высунув наружу кончик носа. Архен ничего не сказал, и Летиция спросила: — Оборотни видят сны?

— Иногда.

— Вам снится, что вы люди? Или животные?

— Когда как. — Архен никак не мог взять в толк, почему девушка испытывала к нему и его роду такую сильную неприязнь. Разве невольников ненавидят за то, что они рабы? Люди сами сунулись к нему — Архен их не звал; он не давал им повода убивать Эстер, так же как и она не нападала на охотников. Гончая покусилась на ее добычу — что же, мардагайл должна была уступить ее псу?

Сквозь ветви проглядывало серое, пасмурное небо. Летиция попыталась определить время суток — и не смогла. Пока она металась в горячке, волк заботился о ней, укрыл ее одеялом, согревал своим теплом. Она поежилась, вспомнив образы, являвшиеся ей в бреду.

— Что ты знаешь о людях в хрустальных масках?

— Ничего.

— Я хочу домой, — помедлив, сказала Летиция.

— Это пройдет.

— Выведи меня отсюда. У нас ничего не получится.

— А что у нас должно получиться? — Архен разразился целой серией хрипящих звуков, изображая смех. — Через два месяца ты станешь моей самкой. Все проще, чем тебе кажется. Священник, как и твое согласие, мне без надобности.

Летиции показалось, что волк ухмыляется.

— Ты — животное, — с ненавистью произнесла она и отвернулась.

Вильгельме приходилось хуже всего. В отсутствие госпожи ди Рейз у нее не было никаких обязанностей: девушка целыми днями слонялась по дому, мучаясь от скуки и безделья, а Локс, тоже утративший хозяйку, повсюду таскался за ней. Куда же подевалась Летиция? В поместье ходили разные слухи, по большей части неутешительные. Предполагали, что Натан отдал ее в жены уродливому старику и ловко скрыл этот факт, дабы избежать общественного порицания. Продал в рабство. Обменял на семена редких сортов винограда или огромное парусное судно, на котором хозяин вскоре планирует отправиться в длительное путешествие. Перед отъездом челядь разгонят, им придется долго скитаться по чужим домам, не находя себе места; они разочаруются в жизни и в итоге сопьются. Эту безрадостную теорию поддерживала даже Джоанна, отвечавшая за чистые простыни и ночные горшки, и Вилл вынуждена была отказаться от совместных трапез с прислугой, опасаясь, что неизвестная болезнь, поразившая рассудок обитателей поместья, не обойдет ее стороной.

В гостиной было невыносимо душно. Вилл развесила портьеры и открыла окно, впуская в комнату закатный свет. На ровном поле для крокета зеленела трава, лишь один кружочек голой земли портил общее впечатление. Интересно, почему Ланн обошелся с Вилл так холодно в их последнюю встречу? Неужели с Тишей случилось что — то плохое, и Ланн отправился ей на выручку? Камеристка внутренне похолодела, а затем велела себе выбросить глупые мысли из головы.

Локс тявкнул и потянул Вилл за край платья. Камеристка обернулась, и только сейчас заметила хозяина дома, сидевшего перед зажженным камином. Початая бутылка стояла перед Натаном на журнальном столике, в руке он держал стакан виски со льдом. Лучшую возможность для задушевной беседы было трудно вообразить. Песик, отчаявшись привлечь внимание, принялся грызть деревянную ножку подставки для ваз, а Вилл шагнула к Натану и присела на спинку дивана.

Ди Рейз вздрогнул, повернул голову и обвел ее мутным взглядом. Судя по его внешнему виду, бутылке с виски предшествовали другие, не менее крепкие, напитки. Вилл прежде не видела Натана пьяным, но для всего существует первый раз. Пребывая в нетрезвом состоянии, Натан не буйствовал и не пытался учить других жизни, как это делал отец Вилл. Он думал; и эти думы были мрачными и исполненными тоски. Спасало лишь то, что на утро Натан забывал, что именно терзало его прошлым вечером, а когда туман забвения начинал рассеиваться, он снова возвращался к выпивке. А все потому, что уже второй раз в его жизнь ураганом врывались события, которые он был не в силах изменить. Сначала его бросила Фэй, а теперь и Тиша. Неужели дочь подумала, что отец был в сговоре с оборотнем? Ди Рейз стиснул зубы, погрязнув в собственных рассуждениях и не замечая того, что творилось вокруг.

В камине горел огонь, с треском поглощая сухие дрова и бросая отблески пламени на повернутые к нему лица. Локс яростно терзал зубами подставку. Вилл рассматривала хозяина дома — его взгляд был обращен вовнутрь.

— Где Тиша?

Он опять вздрогнул и непонимающе уставился на нее. У него было лицо человека, очнувшегося в реальности, которая оказалась ничем не лучше мира его кошмаров. Вилл повторила вопрос, разговаривая спокойно и тихо, как с лежачим больным, которому осталось жить не больше недели.

— Она уехала, — заплетающимся языком произнес ди Рейз.

— Куда? — осведомилась Вилл.

— Это не твое дело. — Натан отвернулся.

Молчание было долгим и тягучим, как лакомство из внешнего мира, слепленное из сахара и муки; и таким же невыносимо сладким. Это не твое дело. Лучше тебе не знать. С улицы повеяло холодом, в камине заметалось пламя, но Вилл не стала закрывать окно и не решилась попросить хозяина потушить огонь. В конце концов, она всего лишь прислуга; она не вправе требовать ответов от своего нанимателя.

— Она уехала к Эвелин? — попыталась уточнить Вилл.

— Да, — рассеянно кивнул Натан. — К ней.

Камеристка набрала в легкие как можно больше воздуха и заявила:

— Вы лжете, господин ди Рейз.

Он неожиданно схватил ее за руку — от испуга Вилл чуть не свалилась со спинки дивана. В его глазах, красных от пьянства и недосыпа, налитых кровью, на мгновение вспыхнула злость. Он ненавидел все: девчонку, сующую свой нос в его проблемы, наемного ульцескора, чьим ошибкам, казалось, не будет конца, жизнь, лишившую его права выбора, и, напоследок, самого себя, способного лишь на то, чтобы раз за разом искать утешение на дне бутылки. Натан вовремя внял голосу рассудка, вопящему в голове, и разжал руку; Вилл мельком взглянула на красные следы от пальцев на запястье.