Из блаженного оцепенения их вывел слабый, охрипший ото сна голос. Вилл приподнялась на постели, потирая глаза и вглядываясь в темноту. Летиция в своей просторной ночной рубашке и с распущенными волосами казалась привидением, грохочущим цепями на чердаке или в башне старинного замка с заколоченными окнами.

— Тиша? Это ты? — Не получив ответа, Вилл спустила ноги с кровати. — Ты куда?

— Голод замучил, — раздалось из пересохшего горла. Это звучало крайне неправдоподобно, но Вилл, должно быть, не придала этому значения. — Хотела стянуть что — то на кухне.

— Я с тобой, — сказала камеристка, широко зевнув.

— Нет, — чересчур резко ответила Летиция. Отвернулась от Ланна, чувствуя на себе его взгляд, нашарила рукой круглую металлическую ручку и захлопнула дверь. Почему Вилл не пришло в голову вот так выйти из комнаты и переброситься с наемником парой слов? С некоторых пор он сидел здесь каждую ночь. — Я передумала.

Вилл не стала спорить и вернулась в постель. Летиция легла рядом. Всему виной ночные рассуждения и лунный свет, бесцеремонно заливавший спальню; госпожу ди Рейз повергли в замешательство его голубые глаза, так похожие на глаза зверя. Ночью чувства обостряются, становятся обманчивыми, легко сделать неверный шаг или прийти к ложному выводу. В обличающем свете дня все вернется на свои места.

— Он там? — спросила Вилл.

Они лежали спиной друг к другу.

— Да, — ответила Летиция.

— Ты хотела сбежать?

— Нет… нет, не хотела.

— Ланн тебе нравится? — ревниво поинтересовалась подруга.

— Нисколько. — Госпожа ди Рейз помолчала. — Я не знаю.

Вилл ничего больше не спрашивала, и гнетущая тишина становилась невыносимой. Летиция перевернулась на другой бок, тронула камеристку за плечо. Я все равно достанусь зверю, хотелось сказать Летиции. Разве ты не помнишь, что сказала гадалка? Так что можешь не волноваться на этот счет, ведь я тебе не соперница.

— Он уедет через какое — то время. Возможно, через два дня.

— Завтра уезжаю я, — вздохнула Вилл.

— Ты вернешься. Он — нет. Так что если хочешь ему что — то сказать, сделай это утром. Другого шанса может не представиться.

— Что я ему скажу?

— Что хочешь.

Летиции было тошно от того, что она, кривя душой, дает подруге советы. Еще и касательно любви, в которой госпожа ди Рейз сама ни лешего не смыслит.

— Зачем, Тиша? — подчеркнуто весело спросила Вилл. — Если мы все равно больше не встретимся. Или ты думаешь, Ланн станет меня навещать? Кто — то вроде него?

— Тогда к чему были разговоры о свадьбе? Красивые платья, украшения, духи?

— Не надо так говорить, — спустя время произнесла камеристка. — Я не думаю, что ты сможешь меня понять. Тебе и не нужно. Хорошо? Спокойной ночи.

Вилл натянула одеяло до ушей, ясно давая понять, что разговор окончен. Летиция легла на спину. Может, все к лучшему. Это грубиян принесет Вилл только боль и разочарование; он ее недостоин. Увези меня за Ильзу, Ланн. Вспомнив отчаянную просьбу, обращенную к наемнику, девушка крепко зажмурилась и стиснула кулаки. Ей не понять Вилл, это правда: желания госпожи ди Рейз были совсем другого рода. Она хотела убежать от жизни, которую имела, от законов мира, в котором жила.

Летиции удалось заснуть только под утро, когда колдовской свет луны померк, и в комнату протянулись бледные пальцы рассвета. Сон ее был коротким и беспокойным.

Под его пальцами зашуршала бумага. Натан сломал печать и раскрыл конверт, пробежал письмо глазами. Эва писала о погоде, справлялась о самочувствии отца и сестры и уверяла, что приедет навестить их, как только представится возможность. Ответы на свои вопросы ди Рейз не получил. В прошлом письме он как можно более деликатно поинтересовался здоровьем дочери и характером ее отношений с мужем. Прошло десять лет, а детей у пары все еще не было: это указывало на определенные трудности в семье.

Натан считал себя плохим отцом. Не раз и не два он раздумывал о том, почему оборотень не выбрал Эвелин вместо Летиции. Старшая дочь была скромницей и молчуньей: передвигалась по дому тихо, как мышка, и никогда не отвлекала отца от его дел. Если бы Эвелин вздумалось уйти куда — то ранним утром, ее исчезновение заметили бы только после наступления сумерек.

Ди Рейз, снедаемый чувством вины, убрал письмо в конверт и сунул в ящик. Все бросили его — старшая дочь и жена. Осталась лишь Тиша. Обогнув стол, Натан присел на корточки рядом с книжной полкой, пошарил рукой в пыли позади стеллажа. Пальцы наткнулись на металл; клинок показался ему холоднее льда. Натан вытащил меч, поднял его высоко над головой: свет отразился от гладкого лезвия, отбросив на лицо мужчины яркий солнечный блик. Он не пользовался им ни разу, берег специально для этого случая; мечтал о моменте, когда клинок вонзится в раскрытую пасть оборотня, высекая искры от соприкосновения с клыками зверя.

Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, сказал он ульцескору. Тот улыбнулся. Натан слишком много позволял этому человеку, пришедшему из дальних земель; одну ночь Ланн провел в комнате его дочери, остальные дежурил у дверей ее спальни. Ди Рейз полагался на честь наемника и на устав Гильдии, к которой Ланн якобы принадлежал, но временами тревога отца обострялась настолько, что в его мозгу возникали идеи, в нормальном состоянии кажущиеся нелепыми: пришелец мог всего лишь притворяться ловцом, чтобы подобраться к Летиции и самому Натану. Мало ли какие цели мог преследовать Ланн.

Натан сделал несколько глубоких вздохов, приводя в порядок мысли; потом отошел на середину кабинета и резко взмахнул клинком. Рубящий косой удар прорезал воздух, и пронзительный, свистящий голос меча пришелся ди Рейзу по душе. Узкий и легкий клинок показался невероятно удобным даже ему, привыкшему к коротким ножам. У этого меча не было имени и ножен, только скромная кожаная перевязь; Натан приобрел его десять лет назад, спустя месяц после встречи с Археном и той памятной охоты, на которой погибли его друзья. В оружейной лавке было так темно, что Натан поначалу даже не понял, что всучил ему торговец, а разглядев покупку при свете, спрятал ее в щель между стенкой и книжным стеллажом, где клинок и пролежал до сего дня.

Ди Рейз и не заметил, как увлекся. Подбросив в воздух одну из деловых бумаг, он рассек ее на четыре части прежде, чем она успела опуститься на пол. На очередном взмахе трость скользнула по паркету, и Натан потерял равновесие — ему пришлось схватиться за край стола, чтобы не упасть. На изрезанном морщинами лбу выступил пот. Упражняясь с мечом, ди Рейз позабыл, что уже не молод, что он калека и старик. Не надо быть таким самонадеянным, это может стоить ему жизни.

Утренняя суматоха понемногу рассеивалась, слуги разъезжались кто куда; в поместье скоро станет тихо и пустынно, как на кладбище. Натан вернул клинок на место. Он излишне стар для ребяческих игр с оружием, да и незачем заранее пугать Летицию мечом на бедре отца. Возможно, ульцескору не понадобится помощь Натана, и клинок останется лежать за стеллажом на веки вечные, невостребованный и забытый. В глубине души хозяин дома всерьез на это рассчитывал.

— Не понимаю, почему я должна ехать к тетушке, — ворчала Вилл, держа на руках Локса. Летиция разрешила ей взять собачку с собой, и камеристка, как могло показаться стороннему наблюдателю, собиралась упаковать песика в чемодан. — Мы с ней не виделись уже несколько лет.

— Это всего на два дня, — пожала плечами Летиция. — Потерпишь.

Вилл поджала губы и, вероятно, слишком сильно сжала Локса в объятьях, потому что он обиженно тявкнул и принялся вырываться. Камеристка опустила собаку на землю.

— Что происходит? — насупившись, спросила Вилл.

— Ничего особенного.

— Лгунья.

Солнце стояло в зените, но госпожа ди Рейз еще не соизволила выбраться из постели и лежала в подушках в изголовье кровати, без интереса наблюдая за нехитрыми приготовлениями к отъезду. В последнее время Вилл почти поселилась в комнате Летиции, ее платья висели в шкафу рядом с нарядами подруги, да и немногочисленным украшениям, которые госпожа надевала исключительно по просьбе отца, Вилл тоже нашла применение: теперь они ежедневно красовались на запястьях и шее камеристки.