Он смотрел на мертвую волчицу и думал о том, что в жизни не видел ничего прекраснее. Белая шерсть переливалась в лучах солнца, острая морда казалась миловиднее личика юной девы, а ее жестокая, бессмысленная смерть от рук людей навевала мысли о мученической кончине. Шон все еще смеялся, и гнев Натана обратился на него: ди Рейз обернулся, намереваясь всадить в пришельца стрелу и тем самым заткнуть ему глотку.

Смех заглох без помощи Натана. Шон вытаращил глаза и закричал. Охотники переполошились, как наседки, узревшие ястреба в вышине, и стали поспешно разворачивать лошадей.

Натан медленно оглянулся. Зрелище оказалось ужасающим: к стволу было прибито стройное женское тело. Изящные руки и маленькие ступни перепачкались в грязи, светлые пряди падали на лицо, скрывая окровавленный рот. Стрелы пробили ей бедро, живот, предплечье, одну из маленьких округлых грудей.

У Натана пересохло в горле. Не сознавая, что делает, он слез с лошади, приблизился к мертвой девушке и опустился перед ней на колени. Трой позвал его, советуя убираться отсюда поскорее, но Натан не обратил на него внимания. Он убрал волосы от узкого белого лица, погладил покойницу по щеке, закрыл невидящие глаза.

Спустя минуту лес огласился человеческими воплями, диким ржанием лошадей и громким рыком зверя. Опомнившись, Натан побежал на крики, но было уже поздно. Гончие бросились врассыпную, волки намного сильнее и больше обычных стаскивали всадников с лошадей и рвали людей на части. Одним ударом лапы Трою разодрали лицо и свернули шею, охристый волк повалил Шона на землю и неторопливо объедал ему уши, светло — серый зверь раскроил другому охотнику живот и лакомился внутренностями под истошные крики последнего.

У Натана подогнулись колени. Что это, как не наказание самой Трехликой? Платой за зло, которое они совершили, была смерть. Волк поднял взгляд от развороченного брюха и встретился взглядом с Натаном. Человек смотрел в голубые глаза зверя и видел в них ум, не уступавший его собственному. Волк направился к нему.

— Я не убивал ее, — просипел Натан. Его голос прозвучал тихо и жалко — на пороге смерти трудно быть храбрецом. Он уткнулся головой в землю, закрывая ладонями лицо. — Я не убивал ее, клянусь…

Волк прошел мимо. Когда Натан оглянулся, не решаясь отнять руки от лица и смотря на мир сквозь растопыренные пальцы, хищник облизал лицо мертвой девушки и принялся зубами вытаскивать из нее стрелы. Обезображенное тело прежней белой волчицы сползло на землю, и зверь прилег рядом, положив морду ей на грудь.

Охотники были мертвы или находились на пороге смерти. Их тела выглядели ужасающе: изуродованные лица, обглоданные конечности, органы, вывалившиеся из распоротых животов. Натан остался один на один с дикой природой, волчья стая окружила его тесным кольцом, подчас лязгая зубами. Натан воздел глаза к небу и помолился Трехликой, умоляя ее о быстрой кончине.

Вожак поднялся на лапы, легонько ткнулся носом в лицо девушки, словно извиняясь за вынужденную отлучку, и медленной рысью подбежал к Натану. Звери расступились перед ним, давая дорогу. Вожак сел на задние лапы, не упуская из виду человека, скованного ужасом.

Сначала Натан подумал, что ослышался. Из волчьей пасти доносился голос, хриплый и иногда срывающийся на рык, но разобрать слова удавалось без труда. Голубые глаза пристально смотрели на человека.

— Мы не такие, как вы, люди, — сказал Архен. — Вы склонны менять партнеров каждые несколько лет или месяцев. Наши пары складываются на всю жизнь. Вы убили мою волчицу. Ты понимаешь?

Натан медленно кивнул. Ему нечего предложить вожаку, кроме своей жизни, он все равно умрет. Архен носил маску зверя, но за обликом волка скрывался человеческий разум. Доселе Натан не верил в существование оборотней, как и во многое другое, о чем знал только понаслышке, но легенды и сказки всегда имеют под собой какое — то основание.

— Мы совершили ошибку, — с трудом ворочая языком в пересохшем рту, молвил Натан. — Я не стрелял в нее.

— Я знаю, — кивнул Архен. — Поэтому ты все еще жив.

— Ты отпустишь меня? — Его голос дрогнул.

Архен издал глухой утробный звук, отдаленно напоминающий смех.

— Моя возлюбленная мертва, а тебя заботит только свое никчемное, жалкое существование… — Вожак задумчиво почесал лапой за ухом. — У тебя есть дочери, человек?

Натан кивнул. Врать зверю, милосердно подарившему ему несколько лишних мгновений жизни, казалось кощунством. Рассказал все, как есть. Старшая, Эвелин. Младшая, Летиция, но ей всего шесть…

— Какая из них милее твоему сердцу? — спросил Архен.

Натан побледнел.

— Одинаково милы…

— Младшая, — решительно сказал вожак. — По глазам вижу.

Лицо Натана приобрело страдальческое выражение. Неужели вожак велит ему привести маленькую Тишу в лес, крепко — накрепко привязать к дереву и оставить на растерзание диким зверям? Жизнь дочери в обмен на свою? Нет, ни за что.

— Мы живем дольше людей, — сказал Архен. — Шесть лет, говоришь? Я подожду десять.

— Подождешь? — переспросил Натан. — Я не понимаю…

— Твоя младшая дочь станет моей волчицей. Но я дам ей время, позволю расцвести… А по прошествии десяти лет ты приведешь ее ко мне.

Но почему она? — едва не выкрикнул ди Рейз. Возьми любую, мало ли женщин забредает сюда, и не всегда старухи… Какая тебе разница? Ты же волк, не человек! Но здравый смысл одержал верх над гневом. Десять лет — немалый срок. Может быть, за это время один из охотников прикончит Архена и тем самым избавит Натана от клятвы; или даже можно специально нанять человека, который сделает это. Например, одного из айлей, рыцарей без страха и упрека.

— Я согласен, — ответил Натан.

Вожак приблизился к человеку вплотную, оскалил пасть.

— Тогда скрепим клятву. Пролей свою кровь.

Ди Рейз без раздумий вытянул охотничий нож, которым разделывал дичь, и резанул по ладони. Сжал кулак — теплая кровь тяжелыми каплями упала на землю. Волки зашевелились, начали облизываться. Архен смотрел равнодушно.

— Есть кое — что еще, — произнес вожак, когда ладонь Натана приобрела мертвенно — бледный оттенок, а поток крови истощился. — Как я узнаю ее? Ты должен отметить ее мною. Моей печатью. Протяни руку. — Ди Рейз послушно простер окровавленную ладонь. Архен склонил над ней морду, подвигал челюстями, а потом выплюнул в руку Натана тусклый неровный шарик размером с горошину. — Серебряная дробь, — пояснил вожак. — Она носит мой запах. Прикоснись этим шариком к телу дочери, где посчитаешь нужным. Если не сделаешь этого, твоя рана будет гнить, в итоге придется отрезать руку, а потом ты умрешь. Понял?

Натан судорожно сглотнул. Слегка наклонил голову.

— Я могу… идти?

Волки недовольно зарычали, словно толпа, которая с нетерпением ждала изощренной казни, а на их глазах узника оправдали и отпустили с миром.

— Десять лет — немалый срок для человека. Людям свойственно забывать. Печать возложишь, рука заживет… и воспоминания понемногу сотрутся.

— Я не забуду, — облизав губы, сказал Натан. — Я поклялся.

— Нет, не забудешь. — Архен подошел к человеку, уже поднявшемуся с земли, медленно сомкнул челюсти вокруг его ноги. — Я уверен, что не забудешь.

Под белыми зубами волка треснули кости, и Натан закричал.

— По — твоему, я должна простить тебя?

Летиция сидела в отцовском кресле, Натан стоял у окна, сцепив пальцы за спиной. Воспоминания разбередили старую рану, сильнее обычного болела искалеченная нога. Лекари сделали все, что было в их силах, но не смогли предотвратить хромоту.

— Я посылал гонцов в Ниссу и свободные города, лежащие за рекой, — медленно молвил Натан, не глядя на дочь. — Я потратил уйму времени и денег на поиск достойного защитника. Одни не верили моим посланникам и смеялись над ними, другие не желали иметь дело с оборотнем. Но я нашел его… нашел ульцескора.

— Это все, чем ты можешь похвастаться? Деньгами?

Летиция понимала, что сейчас она несправедлива к отцу, и ничего не могла с собой поделать. Он так долго скрывал от нее правду в надежде, что Ланн разделается с оборотнем раньше, чем Летиция обо всем узнает. Наемник, в свою очередь, не торопился соваться в волчье логово: от стаи разъяренных оборотней его не спасло бы ни оружие, ни смекалка.