— Почему же вы сами в нее не вступили?

— Не успел.

— Вам помешала война?

— Да, да… именно…

— Ну, а до войны?

— А до этой войны я был во Франции.

— И за то, что сбрасывали бомбы на головы французских детей и женщин, вы получили этот «железный крест»?

— Крест я получил случайно. Я даю честное слово, я получил его случайно. Я даю честное слово, я получил его по ошибке!.. Хотели дать другому, а…

— А тут подошли вы?

— Да. Можно задать вопрос?

— Задавайте.

— Что мне сделать, чтобы вы меня приняли в коммунистическую партию и отпустили домой?

— Товарищ конвоирующий, уведите эту дрянь!

Южный фронт

Александр ТВАРДОВСКИЙ

ЧЕМ ФАШИСТОВ ЛУЧШЕ БИТЬ

Где, когда все это было.

Разрешите утаить.

Отвечает дед Данила

На вопрос: чем немцев бить?

Поясняет он ребятам,

Как и что, какая суть:

— Хорошо врага гранатой

Из засады сковырнуть.

Хорошо опять же, братцы, —

Дед ведет степенно речь. —

Ночью к танку подобраться.

Изловчиться и поджечь.

Можно, — молвит дед Данила, —

В хатах, в банях жечь его,

В ход пускать топор и вилы.

Косу — тоже ничего.

Хорошо на воздух миной

Полколонны подшибать,

Но и добрую дубину

Невозбранно применять.

Хорошо из пулемета

Застрочить по немцам в ночь,

Но и шкворнем поработать —

Значит армии помочь.

Хорошо, весьма полезно.

Подобравшись налегке.

Стукнуть чем-нибудь железным

Часового по башке.

В общем, братцы, так ли, сяк ли, —

Только знай, что не робей.

Пулей, палкой, дробью, саблей, —

Только знай, что бей да бей.

В морду, в темя, в брюхо, в спину —

Бей с протягом, бей торчком,

Бей снарядом, бей дубиной.

Бей прикладом и штыком.

С русской сметкою природной,

Выбрав место, выждав срок,

Бей поротно, бей повзводно —

Все войдет в один итог.

(С точки зрения научной,—

В скобках должен заявить, —

Можно также бить поштучно,

Коль сподручно будет бить.)

Бить врага — святое дело.

Как бы ни был он силен,

Бей, кроши его умело,

Чтоб земля под ним горела.

Чтоб бежал, как заяц, он

Из России нашей вон!

Юго-Западный фронт

Вячеслав ШИШКОВ

СТАРУХА

Мы, четыре рядовых бойца, ехали на легковой машине, отвозили из города в штаб прибывшие подарки. Ехали мы осторожно, с оглядкой, так как знали, что впереди нас проскочило на мотоциклах десятка полтора фашистов. И вот перед нами, в перелеске, дорога разбилась на две. Мы остановили машину и не знали, по какой же дороге ехать. Пока мы думали да гадали, раздался вблизи нас резкий окрик:

— Вылазь из самоката! Кажи документы!

Перед нами стояла невысокая присадистая старуха со злым лицом, меж бровей — складка, теплая кофта подвязана веревкой, темная юбка высоко подоткнута — видны болотные новые сапоги, голова по-старушечьи повязана с крива-накосо серой шалью, в руках хворостина. Самая обыкновенная деревенская бабка, каких встречаешь тысячи.

— Бабушка, — сказал я, открывая дверцу. — Скажи, пожалуйста, не знаешь ли, по какой дороге немцы на мотоциклах проскочили?

— Знаю… Документ! — напористо повторила старуха. — Опосля узнаешь и про немцев. Может, вы немцы-то и есть.

— А поди-ка ты, бабушка, знаешь куда? — раздраженно выкрикнул мой товарищ с небритыми, в рыжей щетине щеками. — Только баран, да и то не всякий, своих за немцев может принять.

— Ты зубы-то, рыжеватый, не заговаривай, — сказала старуха гневно, с подозрением косясь на небритого бойца, и, ударив хворостиной по голенищу, крикнула: — Документ!

Мы переглянулись. Сначала нам было смешно, что какая то баба с хворостиной взяла да и остановила среди леса четырех вооруженных молодцов. Затем, пряча улыбку, я уставился смущенным взором в большеротое лицо старухи. Из-под черных густых бровей ее глядели властные черные глаза. В них было столько огня и какой-то подчиняю щей себе воли, что я опешил, и моя рука сама собой потянулась за документом.

Я протянул ей свою бумагу. Прищурясь и полуоткрыв рот, она обнюхала удостоверение широкими волосатыми ноздрями, сложила его вчетверо и сунула за кофту.

— Верни, бабушка, документы-то! — взмолился я. — Да и дорогу поскорей укажи.

— Опосля дорогу укажу… Ну, а ты… Все, все давайте, — наступала старуха на моих спутников.

Небритый рыжий, нервно кривя губы, сказал:

— И не подумаю. Тоже инспектор в юбке. Да вот мы тебя…

— Не больно-то меня испугаешь, рыжеватый! — закричала старуха и вытащила из кармана свисток. — А то вот свистну — из-за каждого куста по мужику выскочит с ружьями да с саблями. За каждым кустом наш партизан сидит.

Отобрав у нас документы и спрятав их за кофту, старуха скомандовала нам:

— Айда за мной! Шагайте к председателю: он разберет. А ты, ямщик, сиди в самокате; ежели вздумаешь поехать, тебя пристрелят наши как миленького, — погрозила она хворостиной шоферу.

Ну, что ж, ничего не поделаешь, мы пошли. Нам все-таки необходимо было знать, по какой дороге проскочили немцы, а упрямая старуха не хотела пока что нам сказать об этом.

Старуха шла впереди протоптанной среди кустарника тропинкой, слегка прихрамывая, — она была от природы колченога, — но продвигалась вперед быстро и — удивительное дело — хоть бы раз оглянулась: ей, очевидно, и в голову не приходило, что мы можем с тыла напасть на нее.

А вот и деревенька вынырнула из-за березовой рощи. Возле большой избы стояли две подводы и оседланный конь. В проем открытой амбарушки было видно, как старик в кожаном фартуке и молодой паренек что-то мастерили над разобранным пулеметом; другой пулемет, готовый к действию, стоял наружи. Тут же бегали курицы, у корыта лежала свинья, окруженная поросятами, на пороге избы умывалась пестрая, корноухая кошка.