Почесывая грудь
и прочее,
спиною грязной
вшей ворочая,
держа бинокль,
в немецкий штаб
восторженный
явился шваб.
Он каблуками
браво цокнул:
«Идемте
к ближнему леску,
берите, господа,
бинокли,
осмотрим, господа,
Москву!
Из восьмикратного
она уже близехонько видна!
Бинокль —
прекрасный аппарат,
и в линзах
дом, как на экране!
Что я увидел!
Как я рад
помыться
в Сандуновской бане.
Гостиницу
я видел близко,
на белом столике вино,
салат,
трофейная сосиска
увидена через окно!
Сокровищ там —
сойти с ума!
Прошу продолжить наступленье.
О, господа,
скорей в дома,
в Москву
с центральным отопленьем!
Глядишь
и словно входишь в дом,
становишься
живым и бодрым!
Идемте, господа,
осмотрим,
назначим время
и возьмем…»
Действительно,
в бинокль
Москва
видна
и в призмах отражается,
столица красная
близка
и даже больше —
приближается.
Но приближается она
к врагам
не теплыми углами,
а градом
стали и огня,
красноармейскими шагами!
Москва
приблизилась к врагу
так близко,
что стекло мутнеет,
что он сгибается в дугу
и отползает,
и немеет.
Враг отползает
от Москвы,
но приближенье
продолжается,
и, как железные тиски,
Москва
к фашистам приближается!
Враги
бегут во все концы,
от бега яростного взмокли…
И держат
красные бойцы
в числе трофеев
и бинокли!
ЯВНОЕ ПРЕИМУЩЕСТВО
Рис. Ю. ГАНФА
— Служба в танковых частях куда легче, чем в пехоте.
— Почему?
— Да разве на себе столько утащишь, сколько на танке.
1942
Валентин КАТАЕВ
ЗЕРКАЛО,
или Новогодние гадания
в новой имперской канцелярии
Над Берлином стояла страшная, непроглядная новогодняя ночь. С Восточного фронта дул ледяной ветер. Старый, 1941 год, положив в свой мешок шесть миллионов убитых, раненых и пленных немцев, собирался в путь.
Стрелка часов показывала без четверти двенадцать. Гитлер бегал по своему кабинету в новой имперской канцелярии и нервно размахивал руками.
— Под Ленинградом бьют, — бормотал он, — под Москвой бьют, под Волоколамском бьют, под Калинином бьют, под Ростовом бьют, под Можайском бьют… Доннер веттер!.. Адъютант!
Вошел адъютант.
Гитлер остановился перед ним в позе Наполеона и отрывисто бросил:
— Где не бьют?
— Не могу знать.
— Болван!
— Слушаюсь.
— Ступай!
— Так точно.
Гитлер поерошил волосы, вытер со лба холодный пот и снова забегал по кабинету.
— Под Тулой 20 тысяч, — нервно забормотал он, — под Калинином 80 тысяч!.. Доннер веттер!.. Адъютант!
Вошел адъютант.
— Гадать!
— Чего-с? — не понял адъютант.
— Я говорю: желаю гадать. Я верю в свою звезду. Я должен написать своим непобедимым войскам новогодний приказ. Я должен приоткрыть своему народу завесу будущего. Понятно?
— Так точно.
— Приготовить все для новогоднего гадания. Желаю гадать, как древний грек — по внутренностям животных. Принести молодого теленка и вспороть ему живот. Ну?
— Никак нет.
— Чего — никак нет?
— Теленка никак нет.
— Что? В Берлине нет теленка?
— Так точно. Помилуйте! Где же его взять, теленка?
— Болван! Тогда волоки сюда быка, корову, свинью, барана… Ну? Чего ж ты стоишь с глупой улыбкой? Нету, что ли?
— Так точно. Нету.
— Гм… Может быть, козы есть?
— И коз нету.
— Так. Неприятно. Ну, в таком случае я буду гадать на чем-нибудь другом. Буду гадать не как древний грек, а как древний славянин. Черт с ним! Неважно. Тащи сюда курицу и зерно. Будем кормить курицу счетным зерном.
— Помилуйте! Вашесиясь… — плаксиво сказал адъютант. — Откуда же у нас куры? Откуда же у нас зерно? Ни одной курицы, ни одного зернышка!
— А Украина?
— Все потребили.
— Кто потребил?
— Доблестная германская армия.
— Негодяи! Только и знают, что жрать да жрать. Не напасешься… Скверно. Ну, ничего не поделаешь. В таком случае не буду гадать, как древний славянин, а лучше буду гадать, как древний француз — на кофейной гуще. Давай сюда кофейную гущу. Ну? Чего ж ты стоишь? Гущи нет, что ли?
