Я дыхнул на неё алкодышащим драконом, из пасти которого вырывались хмельные пары, а не огонь, и повторил свою просьбу ещё громче и ещё настойчивее.

Пока блондинка с носом умасливала меня покинуть отделение больницы, вторая сняла трубку и связалась с кем-то. Я всё пытался уловить, что она говорит, но видел лишь шевеление губ, а в этом состоянии не мог прочитать даже вывеску над постом медсестёр, не говоря уже о шифрованном языке жестов.

Ко мне подошли два охранника, один больше другого, и встали по разные стороны за спиной.

– Предательница. – Швырнул я своё оскорбление в лицо медсестры с трубкой в руке. Вот кому она звонила.

– Сэр, прошу вас покинуть здание по-хорошему.

Они тут что, других слов не знают? Завели свою песню, словно на повторе. Какой-то крохотной извилиной, которая ещё не пропиталась алкоголем, я осознал, что меня не пустят к доктору Крейгу. Смиренно оставил пост медсестёр и кивнул верзилам.

И вот они провожают меня к выходу, как за спиной раздаётся оклик.

– Мистер Тёрнер!

Весь холл оборачивается к нему, жаждая увидеть продолжение спектакля. Всё же медсестра меня не обманула, не предала. Вот он, собственной персоной. Убийца в белом халате.

– Оставьте. – Бросил он охранникам. – Я переговорю с ним у себя. Мистер Тёрнер, идёмте со мной.

Я победоносно ухмыльнулся своим конвоирам и не забыл одарить медсестру благодарным взглядом, на который он слабо улыбнулась. Может, знала о моём горе, написанном на лице и растекающемуся по венам вместе со спиртом? А может, поняла, что только так меня ещё можно спасти. Я поплёлся за белым пятном в двух шагах впереди по лабиринтам ярких коридоров, на третий этаж. В гинекологию, в которую не совал свой нос уже полтора месяца, с того самого момента, как вышел отсюда с ребёнком и без жены.

– Присаживайтесь. – Попросил доктор Крейг спокойным голосом, но я чувствовал, что он весь на нервах, как и я. Я не принял приглашение и остался шататься у дверей.

Мой собеседник не стал настаивать и в качестве вежливости или из страха тоже остался стоять у своего стола. Какое-то время он просто рассматривал меня, как под микроскопом, пытаясь что-то разглядеть, что-то понять. Я же видел лишь его блёклые очертания на фоне дневного света за окном.

– О чём вы хотели поговорить?

– О том, что вы хотели, чтобы я сделал.

За эти полтора месяца беспробудного пьянства я выходил лишь в магазин за жгучей, исцеляющей сывороткой, но сегодня удлинил свой маршрут. Сам не знаю, как, но вышел за дверь и направился совершенно в другом направлении, пока не добрался до больницы. Только сейчас понял, что стою всё в тех же домашних тапочках, промокших насквозь и пускающих водяные лужи на стерильный пол. Я не ощущал холода, хотя даже не накинул куртку, а декабрь, незаметно заступивший на службу, был колючим, как спицы Полин, которыми она раньше вязала причудливые свитера.

– Я уже говорил вам. – Послышался уже не такой мягкий голос доктора. – Это был вынужденный выбор, иначе бы мы потеряли обоих… Вы подписали документы, что согласны с решением спасать ребёнка.

Он порылся в стенном шкафу и выудил оттуда папку. Шлёпнул на стол и открыл, чтобы я собственными глазами убедился. Я нахмурился, не в силах вспомнить, что подписывал что-то эти несколько месяцев. Пробежав глазами по тексту, который сливался в единую кляксу, я опустился в самый низ и увидел закорючку своих инициалов. Немного кривее, чем обычно. Но это точно моя подпись. Ш. Т. И завиток. Сомнений не было.

– Не помню, чтобы подписывал это.

– Перед тем, как отправиться домой, мы обсудили последствия вашего решения, и вы согласились снять ответственность с больницы. Это было здесь же, в моём кабинете.

Но я повторил, что не помню этого. Я вообще не помню остаток дня после того, как увидел тело жены в море крови. Лишь урывки воспоминаний. Полин прижимает меня к груди. Кто-то усаживает меня в машину. Подушки дивана со знакомым запахом когда-то вывернутого на них лукового супа и кондиционера для белья. Но не этот кабинет и никак не этот документ.

– Если вы пришли обвинять меня, то у вас нет на это прав. – Доктор Крейг многозначительно указал пальцем на мою закорючку. – Ваша подпись лишила вас этой привилегии.

Он говорил спокойно, но я нутром чувствовал, что он весь на нервах и тайно смакует свою коварную победу.

– Вы обманули меня.

– И в мыслях не было, уверяю вас.

– Я не мог тогда здраво мыслить. – Впрочем, как и сейчас. Я бы подписал что угодно в тот момент. Распоряжение о запуске ракеты в космос. Пакт о нападении на Бангладеш. Согласие на то, что я чёртов телепузик.

Но доктор развёл руками.

– Факт на лицо.

Смятение сменилось яростью. Первая волна накрыла с головой, вторая достигла рук и ног, третья заставила меня сделать то, о чём я до сих пор не жалею. Я схватил хитреца за грудки и прижал к шкафу. Стекло на дверцах затряслось, какие-то вещицы внутри затарабанили друг о друга, что-то упало.

– Ты, мерзкий червяк.

– Отпустите меня, мистер Тёрнер. Или я вызову охрану.

Как бы он не пыжился, пытаясь убедить меня в том, что я не представляю для него угрозы, он боялся. Как хищник, чувствующий страх своей жертвы, я чувствовал его испуг. Он по́том пропитал его рубашку под халатом, капельками выступил на лбу.

– Вы сами сделали тот выбор, мистер Тёрнер. – Процедил он, глядя в мои затуманенные глаза.

И я его отпустил. В тот раз я сдержался и просто ушёл. Позволил несправедливости случиться. Вернулся на облюбленный диван с двойной порцией виски и горя и проспал двое суток, пока Уэйн зарабатывал деньги, а Полин возила Криса по врачам.

Это было шесть лет назад. Воспоминания затерялись где-то в глубинах утомлённого скорбью и мутного от алкоголя мозга, и всплыли лишь сейчас, когда я увидел доктора Крейга воочию. Как я мог забыть о том дне? Эта встреча ввела меня в оцепенение, и я ещё десять минут сидел в машине с давно остывшим двигателем и мёрз.

Я не знал, что делать дальше, но теперь в непроглядной чаще показалась узкая тропинка, которая могла вывести меня из леса.

Я снял последние восемь тысяч со счёта и через час стоял в кабинете Алана Хьюитта, адвоката, который второй раз не смог защитить меня от судебной ответственности. Он был занят, о чём с важным видом сообщила его секретарша, но узнав, кто топчется на его пороге, мистер Хьюитт отменил свои важные дела и принял меня.

– Вот. – Я положил конверт с восьмью тысячами перед юристом. – Это остаток за вашу работу по делу Таннера.

Он был хорошим человеком, но перевидел столько случаев, что не верил людям на слово. Открыл конверт и пересчитал содержимое.

– Здесь на тысячу больше. – Сказал он, хотя мог бы молча присвоить их себе.

– Это задаток за следующее дело.

Мистер Хьюитт вскинул бровь и с любопытством взглянул на меня.

– Вы избили кого-то ещё? – С лёгкой юморцой спросил он.

– Пока нет.

– Тогда чем могу помочь?

– Шесть лет назад моя жена умерла при родах.

Такого ответа собеседник явно не ожидал и даже смущённо дёрнулся, словно позволил себе лишнего.

– Мне очень жаль.

– Спасибо. Беременность протекала с осложнениями, и нам посоветовали прервать её, но Элизабет, моя жена, была категорически против. За два месяца до предполагаемой даты родов ей стало хуже. Пришлось вести её в операционную.

– Это ужасно. Не представляю, что вам пришлось перенести.

Я с благодарностью кивнул, потому что пусть адвокат и говорил дежурными фразами, я видел, что они шли от самого сердца.

– Во время кесарева что-то случилось. Я был в прострации и не помню, что говорили врачи. Выжить мог лишь один из них. Жена или недоношенный ребёнок. Но проблема в другом. Меня попросили выбирать.

Алан Хьюитт моргнул, а затем снова. Словно в глаз ему попала не соринка, а целое бревно.

– Постойте. Я правильно вас понял? Врачи просили вас сделать выбор…

– Кого из них спасать, да.

Вот та реакция, на которую я рассчитывал. Глаза приняли форму двух глобусов, брови поползли к двум залысинам, губы сжались в тонкую дугу неодобрения. Он был в шоке, впрочем, как и я.