Идя по горам, на войско участились случаи нападения. Здесь издавна были расположены отряды дербентчи, главной задачей которых была охрана дорог и перевалов. Первоначально разбитые на полусотни, возглавляемые своим байрам-агой, они делились на тех, кто отдыхал, и кто патрулировал дороги, сменяя друг друга. К ним ушло немало конных воинов из тех, кто вырвался из битвы у Эвроса, ушедших в горы кочевников, добровольцев-бешли, а также исмаилитских разбойников зейбеков. Так что оказалось, что тут в Гемах образовалось целое войско, которое успешно скрывалось. Не чувствуя в себе сил, чтобы напасть на корпуса ромейско-савойских войск, они устраивали налёты на селения, в которых войско набирало провизию, нападали на отставшие обозы и даже отдельные малочисленные отряды.
Вновь участились случаи дезертирства. Часть солдат отставала на марше, отойдя присесть по нужде и уже могли не вернуться. Некоторые из них были убиты или зейбеками, или местными жителями, образовывали свои собственные банды, или попадались патрулям, которые гнали их обратно в войско, или же были повешены. Теодору тоже пришлось участвовать в этой тяжкой процедуре, так как один из его солдат, молодой понтиец, которого им прислали в качестве пополнения, решил передумать и сбежать от армейских тягот. Этот юноша плакал, вставал на колени, обещал, что больше так не будет делать, что это в последний раз, когда он вообще ослушался приказа. Но приказ Моленара был прост — вздёрнуть на первом же суку.
Уже после, вечером, когда он сидел у костра, копаясь в себе, кляня себя за то, что не смог никак возразить Моленару на его приказ и сейчас бы один из его солдат, пусть и не самый лучший, остался бы жив, к нему обратился один из войнуков — Бойчо Коев:
— Не переживай так, лагатор, ты всё сделал верно. Если позволить воинам разбегаться, то никого не останется. Даже самые сильные духом придут в уныние, когда рядом с ними не останется товарищей. Потому лучше казнить одного оступившегося, но подавить сомнения в остальных.
Остальные, евшие, кашеварящие и сидевшие согласно закивали. Из болгар он выделял уже ряд бойцов, которые ему во всём помогали: Бойчо Коев, Михаил Стойчев, Иван Недялко, Нено Йотов, Арнауд, Вылко, Младен Милушев, Ангел, Деян Бежански, Корст (или вернее Кръст) и другие. Были и другие, с которыми у него не получалось общения, в глазах которых он читал: «Ничего, будет и наше время, и тогда мы тебе всё припомним». Янчо Златев, Първан, Ганчо Михов, Райко Цеков, Кубяк, Камиль, Чуботя — хорошие бойцы, но они вызывали какое-то опасение. Хотя никаких нареканий по исполнению приказов они не вызывали. Но у костра, который из-за плотности расположения и по тёплому времени года, зачастую разжигался всего один, все располагались отдельно — пару групп войнуков, отдельно городские ромеи, отдельно греки, итальянцы, испанцы и прочие.
И так день за днём, пробираясь по тропкам, подвергаясь нападениям время от времени конных банд, не видя горизонта из-за зарослей шиповника, скального дуба, миндаля, кипариса, непроходимых порой зарослей держи-дерева. Пройти удавалось зачастую за день не слишком много, порой даже всего нескольких миль, так как постоянно приходилось двигаться со скоростью обозов где что-нибудь так и норовило сломаться.
Однажды удалось зажать одну крупную конную банду в сотню голов. Это произошло потому, что, когда они на одной из небольших полянок устроили нападение на отдыхающих солдат, повернули назад, но оказалось, что на встречу по дороге, по которой должны были видимо отступить, шёл отряд савойской кавалерии, сходу их атаковавший. Скрываясь от них, они скрылись в одном из ущелий, где смогла отбиться от савойцев. Подошедшая пехота, вскарабкавшись по склонам, начала обстреливать их сверху. Отчаявшись, сарацины попытались в последнем рывке прорваться через строй, но висли на пиках, были изрублены, расстреляны выстрелами в упор. Спустившись вместе с другими вниз, чтобы найти уцелевших и скрывшихся исмаилитов, Лемк увидел, что практически всё дно ущелья было заполнено старыми человеческими костяками, проглядывающими через природный мусор. Кости лежали слоями. Было видно, что они не как под Харменли, лежат уже давно. Даже не десятки — сотни лет. Что тут случилось в древности, было той ещё загадкой. Но найденная под подошвой медная монетка — фоллис, покрывшаяся слоем патины, наводила на мысли, что тут покоятся ромеи, или те, с кем они сражались. Но проблем было столько, что на это место никто и не обратил внимание. Мало ли вокруг всякого разного? В этих местах развалины стоят на развалинах, которые стоят на костях ещё со времен фракийский царей и древних эллинов, которые жили тут ещё появления мессии. Потому, добив раненых врагов и оставив их тела поверх старых костей, похоронив своих, собрав то, что можно было собрать, солдаты двинулись дальше, держа путь на Хезарград, где предполагалось отдохнуть.
— Если бы я знал, что солдатская доля — это не красивая одежда, сытная еда, доступные женщины, а вот эти переходы, пыль и осточертевший мушкет, то лучше б остался дома. — говорил оливриец Никифор, когда однажды, уже после преодоления перевала Лемк нашёл в себе силы найти своих товарищей по старому полулоху. — Там сейчас, когда всех повыметали в армию, рук наверное не хватает… А тут — ты как раб, таскай из огня каштаны для этих господ! Мы встречаем сабли сарацин, а всё что мы добываем в городах и селениях достаётся нобилям! Даже самые затрапезные конники за последние пару месяцев вон как приоделись — бархат, парча, шёлк… Тьфу! — сплюнул он. — Это я уже не говорю о том, что собрались восстанавливать старые порядки. Слышали уже?
— Ты о чём? О прониях? — лениво спросил в ответ Мармарец, выскребывющий деревянной ложкой миску от остатков пшеничной каши.
— Да, о них! Нет, вы видели что делается?! Советники базилевса вновь хотят взяться за старое!
— Тебя что конкретно не устраивает?
— Да то, что крестьян вот опять возвращают в состояние пАриков, а этих хлыщей, которые ни дня не работали, а только и делают что на конях скачут то туда, то сюда, а чаще всего убегая от сарацин, которых мы встречаем пулями и остриями пик, спасая их нарядные задницы, делают прониарами и дают им землю с этими самыми париками! Они получай деньги за просто так, и лишь по зову императора являйся на временную службу… С чего такая несправедливость?! Чем они лучше? Я видел, как многие из них чуть ли не побирались, воровали, ничем не отличаясь от прочих, а тут такое им счастье! Да и вон сколько прибыло всяких мерзавцев, которые в тяжёлое время убежали, а теперь на сладенькое потянулись назад… И всё за то, что вроде бы как они могут назвать более десятка своих предков!
Никифор чуть ли не брызгал слюной. Недалеко прошли пару венецианцев (которых всегда было легко различить по их золоченным поясам с сумкой), что вечно отирались при штабе, сопровождаемые несколькими закутанными в плащи охранниками, подозрительно зыркающими на всё.
— Заткнись ты уже, думай, что и когда говорить! Услышит кто из этих нобилей, расскажет кому надо и будешь потом болтаться, высунув язык на очередном дубе.
Месал, выдавший эту тираду, дальше вернулся в игре в кости с друзьями. А Теодору запали слова Никифора. Когда в прошлом существовали пронии, то они выдавались за военную службу, так как денег платить постоянное жалование для конницы не было, а таким образом можно было выбирать — собрать с проний деньги на войну, или призвать в войско. Но закончилось всё тем, что прониары крайне неохотно что ходили на войну, что отдавали деньги. А ещё — стремились передать свои земли, с которых собирали налог, своим детям. И попытка посадить на эти земли новых людей за действительную службу не раз заканчивалась восстаниями. Когда пришли сарацины, многие прониары и их потомки разбежались кто куда. Многие переходили к сарацинам, другие, бежали на службу к марковцам, составляя их знаменитые страдиотские части. На взгляд Теодора было странно восстанавливать то, с чем было столько проблем, что аж по прошествии двух веков люди помнили о пронориях, как о недисциплинированных и своевольных воинах.
