Грохнувший пушечным выстрелом смех разнёсся над фракийскими полями! Испанцы, и все прочие смеялись одинаково. Задние ряды переспрашивали у передних, что там произошло, просили передать шутку, которая стремительно начала расходиться по бредущему войску. И всем было всё равно, что Анджело из Италии.
А Лемк чесал затылок — даа уж, если это дойдёт до Кальколо, то после такого он точно вновь захочет свести с ними знакомство…
Третье событие тоже из первого. Но не только. После взятия Кенофруриума, на военном совете офицеров у фон Русворма, было решено усложнить организацию, для более удобного управления в бою. Потери в боях у баррикад, которые прорывали, если быть меньше, если бы между гемилохитами и солдатами находилось бы ещё одно командное звено. Гемилохиты, командуя группами по сорок-пятьдесят человек, разделённые на несколько родов войск, в ходе столкновения с врагом теряли нить управления войском. Фон Русворм настаивал, что надо ещё разделить полулохи- взводы. Он делал упор на то, что в остальных, «нормальных» армиях были взводы по двадцать — двадцать пять человек, которые возглавляли ветераны. Взводы делились на два отделения, которые состояли по десять — двенадцать человек. По словам присутствующего здесь хартулария Петра Гарида, который отвечал теперь за снабжение войск, а раньше отвечал за лагерь новобранце в городе, должность декарха — десятника предполагалась. Но от неё отказались, продолжал он, по двум причинам. Первая — бережение средств, так как введение должности предполагало и дополнительную плату за неё, а средств на войско и так уходило слишком много. Вторая — это то, что ожидалась высокая смертность в лагере, в ходе установления дисциплины над разбойниками, ставшими новобранцами, от болезней, которые всегда сопровождали большие скопления войск. Выжившие как раз и укладывались в понятие латинян «взвод». Такие слова немного покоробили некоторых присутствующих, но обсуждение продолжилось.
Решено было ввести в состав кентархии, в помощь каждому из четырёх гемилохитов по двое декархов. Лучше бы трёх, но денег всё равно не хватало. В тех турмах, где было много стрелков, один отвечал за стрелков, а второй — за бойцов ближнего боя. Отвечал в том смысле, что смотрел за исправностью оружия, помогал получать и распределять продукты, назначал дежурных у костра, наличие свинца и пороха, чистоты одежды и много другого. В том числе, после смерти или ранения командира — должен будет возглавить подразделение. Первым декархом, или протодекархом, считался тот, который возглавлял бойцов ближнего боя. Второй — соответственно скопефтов-стрелков. Там же, где стрелков было очень мало, или не было совсем — один декарх командовал контарионами, а второй — алебардистами. Как например в набранной последней из городского трущобного сброда Ланциарной турмы. На них в тот момент более дорогостоящего вооружения не хватило, и которых намеревалось больше использовать как саперов при осадах и резерв на случай сражения.
Так же, из-за того, что отряды начали нести потери, было настоятельно рекомендовано хартуларию начинать набор добровольцев в армию, так как появилось взятое у неприятеля вооружение, которым их можно было вооружить.
Для Теодора, который, как посчитали в кентархии, отличился в штурме, это обернулось повышением до второго декарха, который отвечал за стрелков, не переставая сам им быть. Это выразилось в прибавке пяти гроссо к жалованию. Как поделился с ним Лука, бывший при командире, Глёкнер не хотел его ставить на эту должность, так как посчитал, что у того много друзей будет среди тех, кем он должен командовать и из-за этого не справится, так как будет потакать им. Но на этом настоял сам Герард Дипар. И теперь он начал вновь получать от своего Гемилохита постоянные выговоры, хоть не побои как когда он только перешёл в стрелки, что солдаты слишком небрежно себя ведут. Но друзья старались помочь ему, а потом и остальные постепенно привыкли к тому, что он кое в каких вопросах заменяет Глёкнера. И большую роль тут оказал Гедик, новый глава контарионов и алебардистов их декарха. Ему к тому моменту прилипло прозвище Старый, не в том смысле, что пожилой — а много знающий. Он относился к этому нормально, кто бы к нему так ни обращался. Но панибратство сразу стал пресекать, требуя к себе определённой доли уважения. Но зная много различных историй, сведений как устроены те же исмаилитские армии, кто у них главный, чем отличается секбан от янычара, а тимариот-сипах от джебелю, и почему у бывших кочевников, где конь — мерило богатства и у которых сильнейшая конница, именно янычары играли важнейшую роль и множество другого, ему не трудно было завоевать это уважение и без рукоприкладства. Став ещё одним начальником Лемка, он подсказывал как обращаться к командирам, что сказать комитам, привёзшим припасы, чтобы не выдали самую дрянь и много других полезных вещей, которые все не перечислить.
Ну и последним, что произошло в этой череде событий, было то, что Глёкнер, получивший слугу, который мог перевести его речь с немецкого, начал учить их петь старые солдатские песни. По его словам — только красивая женщина, молитва и песня способны тронуть душу настоящего ландскнехта. Первое трудно шло со вторым, но ему было виднее.
Так всё и происходило, одно за другим, пока они постепенно подходили к Родосто. Прибрежный торговый город, сильно разросшийся в последние годы, не мог вместиться в безопасное пространство городских стен. Располагался он в долине, окружённой цепью холмов, на равноудалённом расстоянии в четыре с половиной мили. Долина тоже была не ровная, а перерезалась вытянутым холмом, длиной в пару миль, плавно спускающимся к морю. Именно здесь стояла защищенная часть города, окружённая высокой и крепкой стеной, которая не доходила до порта, но ряд башен с стоящими там орудиями ясно говорили, что любым налётчикам не поздоровится. Предместья города раскинулись, вытянувшись вдоль моря на юго-запад и восток. Здесь проживали представители всех народов Средиземноморья, но помимо самих сарацин, которых было большинство, самыми крупными были армянская и греческие общины. Помимо них здесь осели болгары, часть унгар, после захвата придунайской Пустоши и часть тех египетских арабов, которые не смогли ужиться под властью анатолийского султана. Оседали здесь те, кто надеялся прожить торговлей и те, кто, как и в Городе, искал возможности прожить для себя наёмным трудом. Причём у них это получалось настолько хорошо, что множество прибыли стало уходить из рук итальянских (читай — венецианских) купцов, прежде контролировавших поток товаров из Мисра, особенно — специй. Но не только этим был знаменит город. Был он также известен и тем, что здесь был скотный рынок, самый известный из фракийских, куда сгоняли скот даже из Фессалии и Добруджи. Заготавливали тут и мясные изделия в виде долго хранящихся колбас, обрабатывали шкуры, делали одежду, конскую упряжь, был известный рынок сыров и многого другого. Самым известным здесь товаром были рабы. Рабы доставлялись сюда с северного побережья купцами кочевников, которые их захватывали в ходе практически ежегодных набегов у соседних народов — от Подолии до Черкессии. Привозили, конечно же, только молодых и крепких юношей и девушек, предпочитая пожилых рубить на месте, чтобы они не доставляли проблем. Здесь доставленных рабов перекупали, доставляя на рынки Каира, Триполи, Бизерты, Туниса или Бейрута. Белокожие пленники были ценным товаром для этих земель, и никогда надолго не задерживались на рынках, что позволяло продавать их с огромной наценкой. Что сказать — если даже молодой и здоровый раб, из захваченных понентинских моряков или солдат стоил в десять раз меньше! А и их мог себе купить далеко не каждый, пятьдесят — шестьдесят алтунов это огромные деньги. Конечно, наиболее ценными были девушки, но и на молодых мальчиков спрос не падал. Евнухи, бача, слуги в богатых домах — это было их основное будущее, и нельзя сказать, что оно становилось для многих из них счастливым.
Поэтому город мог позволить себе поддерживать укрепления в хорошем состоянии. Но вот из-за своего богатства мог теперь пострадать, так как стал одной из основных целей начала войны.
