— Вот ты посчитай, — говорил щербатый аркебузир по прозвищу Птох, — деньги дают: это раз, я на них худо-бедно, но свою с двумя малыми содержу. Одёжку нам дали. Тут один кафтан монет на 6 гроссов потянет. Значительный прибыток! Это, значит, два. Кормят, опять же… — он запнулся, подбирая слова. — Ну, в брюхе что-то есть, уже неплохо! И каждый день! Я раньше, если не заработаю чего за день, то ложился спать не евши. Так потом соседи смеются — у тебя ночью в доме гром гремел! А я им — то не гром, то брюхо моё так урчало!
Все посмеялись, вспоминая свою жизнь.
— А в церкви-то иначе кормили, — включился в беседу Илия, старательно пришивая заплатку на рубаху, взяв её с кушака. Получалось какое-то чёрное пятно на серой ткани. — и яиц варёных нам иногда давали, и масло оливковое в каше было, и зелени с огорода притаскивали — лука и чеснока так ешь, сколько возьмёшь. И бобы часто готовили, и горох. И рыба всякая разная была, а не одна и та же… И жарили, и на пару её.
У некоторых солдат, отдыхавших рядом, забурчало в животах.
— Зажрались вы там, в этой церкви. — без злости, а просто как подтверждая истину, сказал смуглый, черноволосый и сухой Мармарец. Имени его никто не запомнил, а вот историю, как он уплыл с острова, когда не смог заплатить внеочередной султанский налог — авариз, бросив дедовский дом, помнили все. Так его и прозвали, как и многих по местности, откуда прибыл. Или просто звали — Мармар. «Фамилия — удел благородных, нам и прозвища хватит» — сказал опытный в жизненных делах, судя по нескольким шрамам на голове, критянин Гедик. Он был тут же — разрезал конец своего кушака и сплетал из них косички. Судя по внешности, он не очень походил на ромея, грека или итальянца, а больше на сарацина, но кого это волновало?
— Людям жрать нечего, а они там объедаются. Нацепят потом на себя одёжу побогаче, цепь поярче и ходят, просят милостыню. И не отводят взгляд же! И как им, таким, что-то подавать. А не подашь или на службу не придёшь — виглы придут. «Ты, говорят, плохой мессианин! Следуй теперь отрабатывать.» — продолжил за мармарца оливриец Никифор. — И идёшь работать тогда, когда отдыхать должен. То стены им ремонтируй, то воду вози на огороды, то ещё какое дело.
— А ты думаешь, нам там легче? — не остался в стороне Лемк, которого задело, будто они там сидели без дела. — Вошёл в возраст, так отрабатывай еду, которую на тебя тратят. Пока малые были, так учили с утра, а потом за работу. Нету работы рядом — идите в порт, зарабатывай там медь на разгрузке.
— Зато писать — читать научили. — не успокаивался оливриец, мечтательно закатил глаза. — Можно пойти, поклониться каком-нибудь купцу. Так и так, возьми меня на службу! А там работа что, сиди на месте в доме, пером шевели. Тебе уж и слуги принесут с господского стола чего перекусить, может даже паштета печёночного какого. Или молока с белым хлебом. И вина не забудут в конце дня подать. — совсем он увлёкся мечтаниями.
Животы заурчали громче.
— Ну так давай я тебя научу. — перебил Лемк его мечты.
— Эээ… — вернулся тот на землю — старый я уже, поздно мне это всё! Это я так, помечтать только.
Помолчали.
— А ты вот о чём мечтаешь? — спросил он.
Теодор почесал затылок. Мыслей в голове особо не было.
— Да, как и все. Монет подзаработать. После контракта в комиты попробовать попасть. Лучше в комиты ворот. Повезёт — буду у Орейских или Феодосиевых ворот, считать, чего купцы привезли. Форму себе куплю красивую, дублет чёрный, как у испанского капитана, в котором он недавно за новой турмой наблюдал на плацу. Да, которую из тех, кого мы ловили составили. Жену выберу откуда-нибудь из-за кварталов, что за Константиновыми стенами…Хочу ещё, чтобы это всё было, мы победили и город стал такой как прежде. Не, Верни, не как при отцах и дедах. Тогда уже было что и сейчас. Хочу, чтобы было как ещё раньше — пятьсот, тысячу лет назад.
Все наморщили лбы, поражённые глубиной и величием мечтаний:
— Хватил…
— Начитался там совсем!
— О, я тоже так хочу!
— А ты, Илия, чего хочешь? — спросил Лемк у малого друга. Малого, как его слегка подначивали — потому как из их кампании Илия был самым мелким.
— Ясно чего, заработаю денег, да женюсь сразу. — ответ был уже наготове — Когда приду с войны закончив контракт, то отец моей Кики точно не откажет! — он так взмахнул рукой, что нить в игле не выдержала и порвалась.
— Ну и ладно… — он отдал иголку Гедику, который тут же засунул её за отворот своего полукафтана. — И так хорошо получилось.
Несмотря на то, что наступило летнее время, и плотный эпилорикон и полукафтан всё так же находились у них. Поговаривали, что ещё скоро должны выдать новую обувь, уже летнюю, и шляпы, вместо шапок. А пока, по тёплому времени, полукафтан носили полурасстёгнутым сверху или снизу. А эпилорикон совсем расстёгнутым, поднимая и подворачивая полы за кушак.
— Если дождётся, и папаша не выдаст её за эти годы, за кого-нибудь другого!
— Она обещала ждать! — воскликнул оскорблённый в лучших чувствах Илия и уже был полезть в драку, но тут послышался грохот, и по улице галопом пронеслась кавалькада всадников. Замешкавшихся убраться с их пути к стенам горожан, идущих по своим делам, они раздавали плетей. Солдаты, попавшиеся на их пути, не избежали этой участи, оказались к тому же ещё сбиты с ног.
Хохоча, всадники промчались далее.
Их Глёкнер, оказавшийся среди тех, кому попало плетью, шипел, как-то непонятно разговаривал, видно на своём языке и выглядел очень зло.
— Вот мы попали! — наверняка подумал каждый. А кто-то и вслух высказал. — Паскудные твари!
Но Глёкнер лишь ещё пошипел, поругался, а потом куда-то ушёл.
— А вы заметили, кто это был? — спросил Верни, местный, с которым Илия неплохо сошелся, в чём-то найдя общий язык.
— Богатенькие придурки, что понакупали коней, а скакать на них не знают где… — отряхивая одежду и заново повязывая кушак с торчащим из-за него двухфутовым кордом без ножен, отозвался Мармар.
— Нееет, плохо рассмотрели вы его, — улыбнулся Верни — там же во главе сынок Нисона Франгопола!
— Это ты сейчас к чему? — не понял Никифор.
— Ну кто такой Франгопол?
— Один из помощников хартулария Гарида.
— И чем он обычно занимается? — пытался подсказать свои ход своих мыслей Верни.
— Продукты привозит, он же комит снабжения.
— А ты помнишь, какой он был в начале зимы? Как он выглядел?
— Да как и все — наш кафтан, сапоги только у него ещё были, точно. Всё равно не понял…
— А сейчас как выглядит?
— Нууу… Вчера в башмаках с пряжками серебряными был, штаны короткие, широкие, с разрезами, паклей набитые, куртка с валиками на плечах, цепь серебряная да шапка, точно тарелка с пером на голове…Выглядел, словно купец французский!
— Ну, так подумай, — Верни уже начал терять терпение. — мог он раньше снарядить своему сыну целую кавалькаду всадников?
— Нууу, нет, наверное… А что? — всё не доходило до оливрийца.
— Ой, да ну тебя!
Лемк успел немного рассмотреть их. Причём они ему уже попадались недавно. Это, конечно, не свита Великого логофета, но по местным меркам — вполне достойно. Остроконечные шлемы с металлическими наушниками и кольчужной бармицей. Касидион, кажется, такой называется. У парочки какие-то высокие остроконечные металлические колпаки. Самого Франгопола не рассмотрел, а вот у других всадников — кольчуги с металлическими пластинами, у двоих с надетыми поверх них цветастыми эпилориконам. Успел ещё заметить поножи, не сплошные, а из нашитых пластин. Оружия не заметил, но копий не было. Но даже всё это стоило на состояние. Самое дорогое — конечно лошади. Самая нижняя цена в городе — от семи дукатов за не самого хорошего коня. Их тут просто негде было содержать. Надо быть довольно состоятельным человеком, чтобы платить за корма. Румелийцы и анатолийцы давно издали указы о запрете вывоза злаков, а силистрийских урожаев на всех не хватало, из-за чего последние годы цены на сельскохозяйственную продукцию росли каждый год очень быстро. Город и поддерживал своё существование во многом тем, служил перевалочным пунктом в торговле восточных стран с Европой, как бы ни запрещал там понтифик католикам торговать с исмаилитами. По суше было слишком не выгодно — на перевозку купленного в одном месте мешка зерна уже через восемьдесят — сто миль, тратилось больше средств, чем он стоил. А вот морем — гораздо дешевле. Не надо кормить — поить волов, коней, верблюдов, погонщиков, охрану, опасаясь многочисленных разбойников… Небольшая команда старого большого нефа могла вмещать более тысячи человек и больше четырёх тысяч фунтов весу! А нефы — неповоротливое старьё, которое на воде уже не сыскать. И хоть грузоподъёмность изменилась не сказать, что уж совсем намного, но выросла скорость кораблей, позволяя сделать больше рейсов, если есть что купить и где продать. Если у тебя уже есть много парусов, то и кормить «дармоедов» на вёслах не надо. Конечно, есть сложности и тут, особенно у галер. Ели у тебя рабы на вёслах — то это одно. Но купить их стоило немалых денег — стоимость одного, это не один десяток золотых монет. А если наёмные гребцы, то другое, но как сказать… Гребцам платят неплохие деньги, но на эту каторжную работу даже в Городе никто не рвался. Надорваться на ней — очень просто. Поэтому галер, хоть и было ещё довольно много, но Лемк своими глазами видел, участвуя в разгрузке всевозможных суден, что тех кораблей, кто нёс только парусное вооружение — с каждым годом становилось всё больше и больше.
