Водитель остановил машину километра за полтора до дачи, боясь, вполне оправданно, что спецслужбы засекут номера. Дальше Татьяна пошла одна, вспоминая напутствие мужа: "Ты нужна мне живой". Много разных эмоций пришлось пережить Тане по дороге к даче. Но вот и кордон. Из всех охранников представился только один: Николай Михайлович, полковник КГБ. Они тщательно записали все данные визитерши. Ошиблись в одном: вместо Всероссийской телерадиокомпании записали Всесоюзную.

— Это что же за редакция такая — служба новостей? — спросил полковник.

— Как, вы не знаете?! На Гостелерадио это самая известная информационная редакция! — благородно оскорбилась Феоктистова.

Николаю Михайловичу стало, видимо, неловко (даже в КГБ за всем не уследишь!) за свою неосведомленность и он, в свою очередь, соврал, что теперь вспомнил — конечно, есть такая редакция. Вообще, много мыслей, надо думать, пронеслось в этот момент в голове у полковника. Если бы ему на голову свалился Рембо, перепоясанный лентами с анимительным пулеметом в руках, или на худой конец здоровенный небритый вонючий журналист — а именно такими представлял себе полковник журналистов-демократов, — он бы знал, что делать. Но перед ним стояла крайне очаровательная молодая женщина в просвечивающей белой маечке и требовала свидания с Горбачевым. Много чего разного перевидал Николай Михайлович на своем веку, но это переходило всякие границы. Он собрался с духом.

— Ну а теперь — до свидания! Уходите отсюда!

— Для чего же вы переписывали мои данные?

— Так положено. Мы всех переписываем для доклада руководству.

Феоктистову руководством было не напугать. Она вступила в переговоры с полковником КГБ.

Когда журналисты договариваются встретиться у пресс-центра МИД СССР, иногда встречу назначают у большой фотовитрины. 19 августа витрину, на которой, кстати, еще висела фотография Горбачева, почти не было видно — ее загораживали танки. Там, в пресс-центре, в 17.00 началась пресс-конференция ГКЧПистов.

Вход в пресс-центр — по аккредитационным удостоверениям. У меня такое удостоверение есть, но стоявший у входа чекист Женя меня не пускал. Выручил сотрудник пресс-центра Андрей Силантьев, уговоривший Женю пропустить меня. Но для входа в зал требовался спецпропуск, так называемый "пул". Мне его не дали. Выручил сотрудник пресс-центра Вася Харитонов, невероятным образом где-то урвавший для меня "пул". Подозреваю, что Вася рисковал в этот момент как минимум служебным положением.

И вот я в зале. На трибуне — паноптикум. Руки Янаева ходят ходуном. Такое впечатление, что он только сейчас понял, на какую орбиту уголовной ответственности вынесла его нелегкая. Он смотрит в зал на журналистов и осознает, что это не журналисты смотрят на него из зала; на него смотрит весь мир — мир, который понимает всю степень его ничтожности. На физиономии Пуго написано, что кроме совместного патрулирования других форм борьбы за демократию он не знает. Со Стародубцевым все ясно — его лоб не бороздят морщины интеллектуальных усилий; в этот тяжелый час он — с крестьянством.

Ведет пресс-конференцию Гремитских. Он не рассчитал. Он был в отпуске, но, услышав о чрезвычайном положении, ринулся в пресс-центр. Сейчас он говорит, что был вынужден… А тогда он дал задать запланированные вопросы Стефанову и Ломакину, проигнорировав при этом "Радио России".

Но настоящие, незапланированные, вопросы все-таки были. Они особенно ярко звучали на фоне подобострастных вопросов журналистов, воспринявших ГКЧП как манну небесную. Поиздевался над Стародубцевым Бовин. Спросил про Пиночета итальянец. Но героиней вечера стала корреспондент "Независимой газеты" Татьяна Малкина. Ровным, спокойным тоном эта очаровательная девушка задала вопрос, потрясший зал. Она была первая, кто публично бросил хунте обвинение в совершении государственного переворота. Это был настоящий журналистский подвиг.

Тем временем "на Яме". В прокуренном кабинете с табличкой "Нехорошев А.Ю." его хозяин руководил работой штаба службы новостей "Радио России". Дым стоял непролазный. На большом конференц-столе — пакеты из-под молока и кефира, а также печенье россыпью и в пакетиках. На диване, креслах и журнальном столике лежали стопки материалов, которые пытались свести воедино Кондратьева, Тихонов, Абакумов, Бабурин, Ведута… Нехорошев и Чуриков беспрерывно говорили по телефону… Кто-то диктовал машинистке что-то очень важное… Кто-то бегал в ксероксную и приносил оттуда стопки листовок… Народ тусовался.

Так они будут работать трое суток. Без прикрытия, без охраны. Рядом, на улице "Правды", будут стоять девять БТР. До подъезда Всероссийской телерадиокомпании им надо проехать метров триста. Но из компании не уйдет никто.

К тому моменту, когда я приехал с пресс-конференции и смонтировал отчет о ней, по "Яме" пронесся слух, что в "Белом доме" пытаются смонтировать радиостанцию. (Вообще, можно только поражаться беспечности демократов, не имевших альтернативного передатчика!) В любом случае, кто-то с радио должен был находиться в "Белом доме". А тут еще заехал Саша Любимов и говорит: "Кто со мной в "Белый дом"?" Поехал я. Во-первых, в то время я был еще холостой, сам по себе. Во-вторых, я уже бывал в условиях переворота — Уганда, 1986 год.

Надо сказать, что к хунте у меня были еще и личные претензии. Мы познакомились с Наташей за несколько дней до переворота и решили пожениться. В ЗАГС хотели пойти 20 августа. Заговорщики покушались на мое семейное счастье!

Первое, что я сделал, когда мы добрались до "Белого дома", так это позвонил невесте:

— Сижу в "Белом доме", когда вырвусь, не знаю.

— Это твоя работа, — сказала она. — Я буду тебя ждать.

Потом я узнал от будущей тёщи, что Наташа плакала две ночи, пока я был в "Белом доме".

Тем временем в Севастополе. В переговорах с полковником КГБ Феоктистова нажимала на то, что приехала для встречи с Горбачевым из самой из Москвы. Полковник нажимал на то, что Горбачев, ну, очень болен, просил никого не пускать. Минут двадцать Татьяна уламывала Николая Михайловича, пока тот куда-то не позвонил. Устраивал ли он спектакль с телефонным разговором лично для нее или внутренняя связь на даче президента СССР действительно была — об этом остается только гадать. Так или иначе, положив трубку, полковник еще больше помрачнел:

— Я же вам сказал: нельзя! Убирайтесь отсюда!

Это были уже не шуточки. Но Таня настаивала, прося свести ее хотя бы с лечащим врачом Михаила Сергеевича. Полковник развернулся и зашагал внутрь территории. Феоктистова успела сделать за ним три шага.

— Еще один шаг и мы начнем стрелять! — окликнул ее патруль.

В их глазах не было и намека на шутливую угрозу. Взведенные автоматы были направлены на невооруженную молодую женщину. Таня развернулась и зашагала прочь от дачи. От дачи, где сидел президент, преданный собственными гебистами. Президент, на защиту которого встали такие журналисты, как Таня Малкина, Таня Феоктистова и Аня Колина. Об Ане чуть позже.

Вечером 19 числа в "Белый дом" съезжался разный известный люд. Многие сначала приходили в радиорубку на первом этаже, откуда велась трансляция внутри здания и через громкоговорители на прилегающую к нему территорию. Вещание вели Белла Куркова, Саша Политковский и Саша Любимов. Запустили в эфир и наш спецвыпуск, который я привез с собой. В рубке появлялись Руцкой, Попов, Оболенский, Говорухин…

Но "внутреннее" радио работало только для защитников "Белого дома". Серьезный же эфир был фактически блокирован. Положение спасли радиолюбители. Они приехали в "Белый дом" и к полуночи с 19-го на 20-е смонтировали на шестом этаже передатчик с позывным "Радио-З-Анна". Его принимали только радиолюбители, но принимали по всей стране и за рубежом… Это было уже что-то! Надо было информировать людей об обстановке в Москве, об указах Ельцина, распоряжениях российского руководства. Так "Радио России" вышло на волнах "Радио-З-Анна". Мы вещали несколько часов подряд. А затем состоялся дебют иновещания "Радио России". Профессиональная переводчица (фамилию ее я, к сожалению, не запомнил) перевела на английский язык основные документы, принятые российским руководством на тот момент, и зачитала их в эфир, а мы с Артемом Боровиком сделали комментарий на английском об обстановке в Москве. Эту передачу слушали в Европе и в Америке.