А остальные еще и казенные средства растрачивать горазды. Златоуст было разделил деньгу поровну на всех, расписал, что им да где понадобится, ан-нет! Бажена в первом же постоялом дворе спустила в костяных игрищах все, до чего дотянулась. А Солнцеслава, выклянчив себе отдельные богатые покои, вынудила Златоуста и Луна в одну комнату поселиться, где оба худо-бедно спали по очереди то на кровати, то на полу. Благо, Осока не страдала от расточительства, а наоборот, не приняла и медяка, пока Златоуст насилу ее не затащил внутрь и не запер в полагавшейся горнице.

Но теперь-то вознаграждены его труды! Нет, может, не в полной мере, но радости Златоустовой пределов не было. Миновав золотистые и сочно-зеленые поля Ветрового княжества безо всяких происшествий, ступили они во владения княжества Луговой Травы, самого мирного и беззаботного во всем Берском Царстве.

А посетить сердце княжества Златоуст мечтал с малого детства, когда его Росомашье сердечко возжелало отправиться за моря-океаны. Ведь Тихомиров Обет — город, из которого во все стороны света отходят корабли.

Подобрались пятеро путников к городским стенам точно к обеду. Эх, высоки же эти стены! Белокаменные, ибо Тихомиров Обет, несмотря на название, призван не только торговать, но и оборону держать от северных захватчиков. В отличие от Звездграда, здесь ворота с рассвета до глубокой ночи открыты всякому, кто хочет заглянуть внутрь. И Златоуст заторопился вперед, за ним поплелись и остальные, но их просьб сбавить ход он слышать уже перестал. Хвост с шорохом радостно подметал пыльные дороги Тихомирового Обета, пока этот самый хвост сопровождали сомнительные взоры.

Перед глазами проносились узкие улочки. Терема, выстроенные в рядок точно по лесенке, уходили вниз. Меж ними пролегала растоптанная земляная дорожка, по которой вышагивали гордые кони, запряженные развеселыми купцами в крупные повозки. Деревянные домишки — не то, что в Звездграде или Белоподножье — пристроились друг за другом, кучкуясь так, что только резные разноцветные крыши и видно.

Вскочив на бугорок, Златоуст наконец остановился. Вот красота неописуемая!.. Прежде никогда он не видывал моря, и знавал теперь, как оно выглядит не с рассказов отца. Волны, точно обвалы снежные над Белоподножьем, скатывались на берега кучами, тотчас разбивающимися. Бескрайние водные просторы уходили далеко-далеко, до самых границ Эллиадии. Солоноватый ветер бил по чуткому носу, а мех на ушках ощущал прикосновения легкого свежего дуновения, не морозного свиста, к которому попривык Росомаха-Златоуст, живя у хребта Сияющих Вершин, а ласковый, похожий на прикосновение матери… Давно мама так не прикасалась к нему…

— Т-ты куда увильнул?! — внезапный оклик и хлопок по спине вернул его в сознание.

— А как же «добрый сударь»? — съязвил Златоуст, завидев обиженно надутые щечки Солнцеславы под боком.

— П-прости…

— Да ладно, называй меня просто Златоустом, — неожиданно для себя самого улыбнулся он. — Все эти любезности только усложняют дело.

— Ага! Пойдем, до… То есть пойдем дальше, Златоуст! Чего разглядывать, когда можно полюбоваться поближе? — Пухлые губки Солнцеславы растянулись в ответ, и их обладательница вприпрыжку поскакала вниз по улочке.

— Наверное, и кормят тут славно… — облизнулась Бажена, грузно прошагав рядом. — Все-таки Луговое княжество славится своим гостеприимством!

— Сколько Зайцев… И Белок… — пробормотал Лун, догоняя ее.

— Вот потому-то княжество и славится всем, что тихо и мирно: зверолюди-то здесь живут безобидные! — громко подтвердила Бажена. — А ежели не способен драться, то должен знатно услужить тому, кто тебя защитит. А чем еще услужить, как не вкусным обедом?

Проводил их Златоуст осуждающим взором. Как будто воины, большинство из которых до дикости безмозглы, достойны чести чужой жизнью повелевать…

Златоуст было хотел пойти дальше, но не досчитался одного спутника. Обернувшись, заметил он Осоку, вперившуюся взором в морские пучины, как и он до этого.

— Да, мне тоже понравились, — привлек ее внимание Златоуст, и Осока, смущенно забегав взором, догнала его маленькими торопливыми шажочками.

— Не думала, что тебе любо такое… — пробормотала она, идя на почтительном расстоянии от него.

Невольно Златоуст это подметил и мысленно поблагодарил ее. Вздорная, да вежливостью не обделена!

— Ну, я просто никогда подобного не видел, я вообще не любитель глазеть попусту. Но если выбирать, то мне больше по душе то, что руками зверолюдей создано, — отозвался он, оглядывая окрестности, но краем глаза следя, как бы Осока не ускользнула.

— Я не знаю. Все любопытно по-своему, — высказала неоднозначный вывод та, и Златоуст, впрочем, в чем-то с ней даже соглашался.

— Чем намереваешься заняться? — задал вопрос он, не очень-то любивший болтать попусту и решивший, что деловые возможности этого разговора надо использовать вовсю.

— Вас ждать. У меня нет своих дел, — опасливо озираясь по сторонам, оборонила Осока.

Заметив ее поведение, Златоуст огляделся. На нее смотрели со всех сторон! Златоуст дивился: неужели ведьм везде узнают и порицают их ремесло? Лично он в чудесных науках не видел никакой угрозы, лишь ощутимую пользу. Будь то ведьмы или всесильные волхвы — без разницы. Главное, что пользу с этого выудить можно, а остальное — лишь домыслы.

Жалость зародилась в сердце, ибо сжалась попутчица так, будто на нее не взгляды, а острые вилы направили. Уши ее смешались с волосами, а коротенький хвостик заметался скрылся в залатанных подолах ее поневы[1]. Донашивала за кем-то одежду? Неужели она даже простую девичью рубаху позволить себе не могла?

Златоуст искренне не любил жалость — не нравилось попусту унижать кого-то — но в этот раз, видно, сама Матушка-Природа отчего-то вынудила его сказать:

— Вот и хорошо. Значит, к вечеру займемся с тобой кое-чем полезным.

Златоуст удивился самому себе, не обратив внимание на перепуганный взор Осоки.

— Чем это? Чего ты там удумал?

— Ты замужем, Осока?

— Н-нет… — уши ее встали так, что Златоуст едва не рассмеялся.

— Тогда нам надо тебе приобрести хотя бы один девичий сарафан. Или ты всех женихов отпугнуть хочешь? — поддев пояс Осоки пальцем, Златоуст задел коготком склянку с водой от вил.

Залитый до краев пузырек шевельнулся с глухим звоном. Осока же, ощетинившись, отскочила, почти допрыгнув до противоположного конца улицы. С искренним непониманием уставился на нее Златоуст, не разумея, что за неожиданные способности открывались у их ведьмы-заклинательницы.

— Ну, что ж… Я поражен, — усмехнулся он. — Что еще доступно Болотным Ведьмам, о чем я не знаю?

— О чем ты? — исподлобья взглянула на него перепуганная Осока, осторожно возвращаясь, но стоя уже на шаг дальше, чем прежде.

— Прыгаете вы, Болотные Ведьмы, не хуже местных Зайчиков, — окинул взором улицу Златоуст.

— Б-бабушка умела так пр-р-рыгать, — по-Медвежьи порыкивая, безучастно отозвалась Осока, точно ушла в себя.

— Бабушка? То-то старые ведьмы удивительный народ! И что, она Заяц? — насмешливо полюбопытствовал он, пока еще пользуясь возможностью выведать что-нибудь полезное.

— Нет… Лошадь, — буркнула Осока.

— Как так-то? Ты же Медведица, а бабушка у тебя — Лошадь?

Видно, наконец ощутив подвох, Осока сощурилась и ответила — нет, не язвительно — отвлеченно:

— А знаешь, недавно в Высшей Школе Чудесных Наук изобрели способ, как зверолюдям разным детей иметь. Нас и знахарей ему учили.

— Удивительно. Только это не ответ на мой вопрос, — вскинул брови Златоуст.

— Ты и вправду думаешь, что я собираюсь на него отвечать?

Наверное, права она — подумал он. Справедливо: не хочет душу открывать — пускай не открывает. Он тоже это делать не очень-то собирался.

— Ладно, пойдем, догоним всех. А то без меня, боюсь, они опять уйдут в разгул! —отшутился Златоуст, припуская вперед.

— И впрямь… — неожиданно подтвердила Осока, пристраиваясь рядом.