– А вы не узнали меня что ли? Как же, Борис Хренов, местный мебельный магнат. Ха-ха! Салон «Ахиллес» в Ярике, Архангельске, Череповце! Не заглядывали? И стишок наш рекламный не слышали? Если вас пострелят в пятку – полежите на кроватке! Нам только диваны из Италии привезли, приходите – полежите.

– Обходимся советским наследием, – отвечает хозяйка особняка.

– Домишко-то отстроили ладный. А вы из Ленинграда, верно?

– Вам, Борис, чего надо?

– Вопросик есть. А домочадцы ещё имеются? Да-нет? Зовите!

– С какой это стати?! Между прочим, вы на частной территории! – заявляет мать.

– Частная? Хах, ну да. Зовите-зовите, иначе по-другому разговаривать будем.

– Угрожаете что ли?

– Кто? Я? Нет, боже упаси! Угрожать! Фух, вот выдумали. Ну, вы зовите, кто там у вас ещё. Быстрее, мне некогда! – торопит Борис Хренов.

Появляется Слава, слишком расслабленный, спросонья. Он осматривает магната Хренова и бросает:

– Чего надо?

– Я знаю, что в доме ещё двое – пацан и тёлка его. На выход! – кричит он куда-то вверх.

– Мужик, уматывай отсюда по-хорошему, – угрожает Слава.

Хренов смеётся, но как-то не по-доброму, и, не церемонясь, бьёт славу под дых, хватает за голову и швыряет на газон. Мать кричит, но не вмешивается. Хренов носком ботинка врезает Славе в живот и, наклонившись, спрашивает:

– Где скиталец?! Ну?! Лучше выдай, сучёныш, а не то я тебя в яме сгною, с червями дружить будешь!

– Какой скиталец?! Чё докопался?!

– Туповат? Ну, это ничего, это мы исправим, – говорит он и лупит Славу ногами, пока тот не умаляет прекратить.

Мать накидывается сзади с лопатой, но и хозяйку дома Хренов быстро обезоруживает и швыряет на траву.

– Ну-с? Где?!

Слава тыкает на сарай. Хренов сбивает лопатой хилый замок и рывком распахивает двери. Вместо скитальца он видит гору никчёмного мусора и застывшую в углу полевую мышь, которая пугается и юркает в узкую щёлку. Хренов матерится, со звоном отбрасывает лопату и, красный от злости, возвращается к Славе и берёт его за грудки:

– Где, падлёныш?! Говори, а не то обоих урою!

– Там был. Честно, – клянётся Слава.

– Сынуля твой где?! – это Хренов обращается к матери.

– Я засужу тебя, сволочь!

– Короче так, – вытирая выступивший на лбу пот, заявляет Хренов, – или к вечеру у меня перед домом будет стоять уродец. Или я сожгу ваш распрекрасный особняк к херам собачьим! Алконавт же отправится по этапу за кражу водочки из сельхозмага, а вы, уважаемая, за ложные показания в суде. Для сынишки и придумывать ничё не надо, он сам себя закопает.

Борис Хренов удаляется своей пружинистой походкой и, вскарабкавшись во внедорожник, уезжает. Слава помогает сестре подняться и усаживает её в ротанговое кресло.

– Слава, брат мой, ответь – что требовал от нас этот оборзевший хмырь?

И Слава рассказывает, как они встретили в чаще леса уродца, и как он, видимо, к ним прибился, выследил и залез в незапертый сарай. И проторчал там дня два. Ещё просил вернуть его домой, но точный адрес не сообщил.

– А где он сейчас?

– Матвей и Грелка ушли с ним в лес на прогулку. Матвей хочет отвезти мутанта в Заказник.

Мать недолго молчит, обдумывает услышанное, затем всплёскивает руками и с жаром тормошит брата:

– Звони им, пусть скорее возвращаются! Мы что-нибудь придумаем. Жирный козёл, может, и блефует, но мне совсем не хочется просить бывшего мужа об услуге.

6. Sola gustatus.

Пятничный вечер бросает вызов ресторану «Sola gustatus», и шеф-повар Стеван Младич колдует над коронным блюдом. Ради него приезжали в Москву Душан Ивкович, Мила Йовович и Горан Брегович, разумеется, заходя в «Sola» подспудно, но заявляя шефу, что прибыли в столицу ради лишь випавского супа и ражничей, подававшихся в изысканной посуде из марокканского фарфора. У Стевана, конечно, имелся секретный ингредиент: в випавский суп он капал соевый соус тамари, добытый в закромах гастрономических закоулков Тюбу. Тем самым Стеван нарушал постулаты национальной кухни, но не особенно из-за этого переживал. Родился он в Белграде, но рано эмигрировал и вырос уже в России. К тому же вкус для него всегда был важнее традиций.

Стевану месяц назад стукнуло сорок, но широкие плечи, грузность и аккуратная бородка с проблеском седины накидывали ещё пару лет. Увалень в быту, на кухне он становился виртуозом.

Сегодня он закончил раньше. Доверив помощнику завершить легендарный суп, Стеван срывает фартук и быстро переодевается.

На улице его застаёт ливень, но Стеван прыгает в спасительный провал метрополитена.

Ему пишет приятельница, с которой у них лет десять назад были мимолётные отношения. Впрочем, они неплохо ладят до сих пор. Подруга упрашивает о встрече и всячески увиливает от прямых вопросов. Разумеется, интервью превратится в допрос про Ярушевского, его близкого друга. Ему сейчас меньше всего хочется поднимать эту тему. По крайней мере, до тех пор, пока он не увидится с одним чрезвычайно неприятным человеком.

Большая шишка этот человек, но встречаются они в дешёвом пабе, где пиво разбавляют, и вместо гренок подают сухарики. Шишка говорит:

– Рад встрече. Пивка?

– Тут гадость, а не пиво, – хмыкает Стеван.

– Интересуешься другом? – сразу к сути переходит шишка.

– Послушай, Стариков, ты под кем там вообще елозишь? – Стеван показывает указательным пальцем в потолок.

– Борзеешь. Я тебе одолжение, а ты мне грубость. Так нельзя.

– Мне бы знать, что ты имеешь реальную власть.

– Просто поверь. Больше у тебя знакомых там, – он тоже тыкает вверх, – больше таких, как я, нет. И не будет. Всех за яйца держат, всех подозревают. Кстати, скажи спасибо, что на допрос не вызвали. Пока что.

– Могут?

– Они всё могут. Но я не дам. – Стариков хлебает светлого пива и причмокивает. И добавляет: – Есть предложение.

– У меня ресторан и пара забегаловок в провинциях. Я не такой уж богатый человек.

– Речь не о взятке. Пойдём.

Они покидают тошнотворное заведение, идут по шумному проспекту и сворачивают в чистенький двор отремонтированной пятиэтажки. Стариков в плаще, Стеван в куртке; ливень перестал, но оба ёжатся от наскакивающего ледяного ветра. Стариков облокачивается на скамейку, закуривает и протягивает пачку Стевану но, получив отказ, убирает её в карман. Затягивается и выдувает клубы плотного дыма, которые тут же разбивает неугомонный ветер. Стариков говорит:

– Добудь мне дервиша, и я оформлю перевод Ярушевского в заграничный госпиталь. Там, конечно, друга твоего внезапно потеряют.

– Звучит фантастично. И задача, и задумка. – Жуёт нижнюю губу, уточняет: – Зачем тебе дервиш?

– Приятно с тобой, Серб, дела иметь: не включаешь дурачка, – посмеивается Стариков, но весёлости в этом смехе ни на грамм.

– Дервиш нужен для экспериментов? Полагаешь, удастся приручить?

Стариков кивает и прикуривает вторую сигарету от первой.

– Опасности просчитал? Если выйдет из-под контроля? – спрашивает Стеван.

– Это ж не заяц или кабан, тут с кондачка не прокатит. А меры безопасности по содержанию я уже оформил.

– Что твои бойцы? Не справятся? – спрашивает Стеван.

– Мои бойцы хоть куда, – отвечает Стариков, – но понимать скитальцев, и уж тем более дервишей, им не дано. И это мне тоже известно, да.

– Осведомлённость твоя меня пугает.

– Лучше знаешь, крепче спишь, – усмехается Стариков, но ему совсем не до веселья. И добавляет: – Наверху конвульсируют и борются со всем миром: террористы, партизаны, давление дипломатов извне, повышение пошлин, бесконечные санкции, напряжённость в правительстве, внутриусобица. Арабы ещё эти лезут на Марс. Скоро пузырь лопнет, и понадобится новый инструментарий.

– Возглавишь переворот?

Стариков хохочет, и теперь ему правда смешно:

– Упаси господь, какой в жопу переворот?! Чего переворачивать?! И так на дне унитаза копошимся, так что верти – не верти, все в говне сидим. Но в говне – не в крови, и чтобы не стало хуже нужно чуть-чуть подсуетиться. Смекаешь, Серб?