Обычно именно в рассказе о матерях или бабушках появляются имена не друзей отца — коммунистов, но репрессированных, верующих и просто критически относящихся к режиму родственников. Вот как один из информантов, инструктор отдела культуры (1968–1977), Геннадий Гусев, рассказывает довольно типичный для многих выходцев из «красных» семей сюжет о поведении отца — тверского комсомольца 1920-х из бедной крестьянской семьи, затем успешного кооператора и, наконец, в течение двух десятилетий секретаря райкома, твердо проводящего сталинскую политику в послевоенной Белоруссии:
У отца был очень суровый выговор за то, что он не воспитывает свою мать. Уполномоченный МГБ по району в начале 50-х годов доложил по своей линии, что, по имеющейся у него информации, у Гусева в доме есть иконы. У нас была икона, горела лампадка, и папина мама, моя любимая бабушка, молилась. В самом глухом углу, в спальне. Отец рассказывал. Он вызывает этого парня, лейтенанта, и говорит: «Что у тебя другой работы нет — следить, есть икона в доме Гусева или нет, сынок?» Мальчишка [перед ним] сидит, а отцу-то уже сорок с лишним. А тот чуть не заплакал: «Михаил Ильич, дорогой, так никого ж врагов-то нигде нет, а я же должен говорить, отмечать ваши недостатки, проколы, в том числе идеологические». Идеологический прокол — как же, в доме первого секретаря райкома нет борьбы с религиозным дурманом, с опиумом для народа. Позже я собственными ушами слышал телефонный разговор отца с первым секретарем обкома. У меня дверь была приоткрыта, а разговор был ночной. Отец говорит: «Да. А что? У нас по Конституции свобода вероисповедания». — «Как же так? Ты секретарь райкома, член Центрального комитета компартии Белоруссии — ты не можешь свою мать привести в чувство? Не можешь иконы выкинуть? Что это такое? У тебя дети растут, она еще их затянет в этот опиум для народа». И отец послал очень далеко и по большой матушке по телефону не кого-нибудь, а первого секретаря обкома партии. После чего он был вызван на бюро обкома. И хорошо хоть дело не закончилось снятием с работы. Но выговор ему записали в личное дело, а через полгода сняли.
Консультант отдела пропаганды (1955–1967) Василий Фединин, сын «красного партизана», участника обороны Царицына, вернувшегося в 1920 году крестьянствовать в Ставропольский край на отвоеванной и поделенной «по справедливости» земле, говорит о еще более ярком конфликте, в который оказались вовлечены его родители. В период коллективизации его отец, несмотря на предложения фронтовых друзей, наезжавших к нему из краевого центра, отказался возглавить создаваемый в селе колхоз. И хотя он не стал препятствовать реквизиции в колхоз своего скота и даже чуть позже стал там председателем ревизионной комиссии, мать — деревенская «читалка» (женщина, читавшая Псалтырь по новопреставленным покойникам) — громогласно назвала пришедших за лошадьми «антихристами». Этот эпизод настолько ярко запечатлелся в памяти мальчика, что В. Фединин в подробностях рассказывает его и восемь десятилетий спустя. Кстати, и эта семья, как семьи других «красных», происходивших из крестьянского сословия (например, упоминавшихся выше Гусева, Косолапова, Медведева, Суходеева), не осталась в деревне: к моменту окончания мальчиком школы в 1939 году его отец уже несколько лет работал контролером в районном финансовом управлении.
В целом можно сказать, что в группе «красных» родителей будущих сотрудников аппарата ЦК КПСС революция оказывается делом отцов, но не матерей. Социальные изменения после Октябрьской революции оказали огромное влияние на общество, но не затронули семьи самих революционеров, которым была свойственна вполне традиционалистская модель поведения. Ни в одной семье будущего работника аппарата ЦК КПСС матери не занимали более высокую социальную позицию (должность, партийный ранг), чем отцы. В редких случаях (как правило, при необходимости занятия какой-либо «ответственной» должности) они были членами партии. Даже будучи выходцами из более высоких социальных групп и обладая лучшим образованием, они становились не более чем верными женами при делающих успешную карьеру мужьях и покорно следовали за ними при всех их перемещениях по стране.
Всеволод Иванов:
Мать уговаривали, посылали на учебу в высшее учебное заведение, перспективы были. Но отец — подводник, надо было его всякий раз провожать, ждать, вернется, не вернется. Поэтому завязала все это. Продолжала работать бухгалтером всю жизнь, но никакой учебы. Хотя на Дальнем Востоке, в отделении Госбанка ей предлагали вступить в партию, сразу говорили, такие-то должности. Но она говорит: «У меня сын, муж все время в плавании. Надо мужа ждать, и когда он возвращается с плавания, надо же, чтобы жена была на месте, а не где-то». Это вечная проблема — годовой или месячный баланс, это ночью сидеть надо было. Конечно, какому мужчине это понравится? Поэтому она карьеру не делала, но всегда пользовалась авторитетом, и ее во все общественные организации избирали.
«КОГДА В ГЛАЗАХ ПРИМЕР ОТЦА»
Будущие сотрудники аппарата брали пример с отцов. Тем более, что, как отмечалось ранее, они вырастали более чем в 90 % случаев в полных семьях. После второй-третьей встречи они уже довольно откровенно рассказывают об отношениях внутри семьи, разнообразных «некрасивых» историях, однако, что примечательно, на 50 опрошенных и мемуаристов лишь двое рассказали о своих плохих отношениях с отцами. В обоих случаях отцы оказались если не «белыми», то людьми оппозиционно настроенными по отношению к власти и сильно пьющими. У всех «красных» отец был объектом подражания. Именно поэтому для работников аппарата ЦК из «красных» семей, то есть для людей, принадлежавших ко второму поколению представителей власти, быть революционером фактически означало получить профессию. Сам факт участия в революции или Гражданской войне их отцов означал исход из деревни, где они терпели нужду, и начало городской карьеры, причем в сферах, ассоциирующихся с властью и достатком: управлении или финансах.
Подобная социальная практика была закономерным следствием кадровой политики сталинского периода, когда выдвижение на руководящие позиции было практически невозможно при наличии «компрометирующих связей» среди близких родственников. И если выдвижение шло в основной своей массе «по мужской линии», то, соответственно, мужчина, у которого подобные родственники были, не имел никаких шансов. В то время как «сомнительные» родственники по линии его супруги не являлись, по всей видимости, серьезным обременением.
Таким образом, по образцу отцовских складываются и приоритеты будущего работника ЦК КПСС: работа (легальная — и «головой, а не руками»), идеология, возможно, спорт. В соответствии с этими приоритетами формировалась ориентация на такие качества, как идейность (то есть интерес к идеологическим и политическим вопросам), убежденность (в определенном наборе политических и культурных стереотипов, а также в себе как их адекватном интерпретаторе), трудолюбие, упорство в достижении цели.
Эта линия наследования хорошо видна на примере идеологической позиции опрошенных, когда, как было показано на примерах выше, будущие «неосталинисты» все как один повторяют (с конкретными примерами) слова и поведение собственных «про-сталинских» отцов, а будущие либералы отражают позицию своих отцов, относившихся к Сталину критически.
В то же время к сфере компетенции (или, если угодно, к смысловому миру) «некарьерной» матери относятся все явления, которые рассказчику известны, но не упоминаются и при советской власти, и даже сейчас без острой необходимости. Они по сути своей оппозиционны власти: религия, критика режима, репрессии, теневая экономика, криминал, внебрачные отношения. Здесь, если говорить о личных качествах, речь идет уже о терпении и верности линии поведения, выбранной главой семьи. Подобного поведения сотрудники аппарата ЦК КПСС будут в дальнейшем требовать от своих жен, многие из которых являются выходцами из того же круга партийных активистов, — однако это уже предмет другой статьи.
