– Проворовался что ли? – скривив физиономию, брезгливо спросил я. Почему-то вояки всех времен презрительно относились к этому тыловому и скользкому люду. За редким исключением, это обычно вороватое, сытое и услужливое начальству племя. Но этот никак не вписывался в эту ма-лоуважаемую категорию, несмотря на все старания.

– Если бы… Хоть не жалко было находиться здесь, – театрально вздохнул он. – А вы не знаете, тут взятки берут? – промяукал он самым невинным голосом.

– Не знаю, – недовольно буркнул. Я был обескуражен. Оказывается, не просто сыграть роль подсадной утки. Мысленно пожалел Адылова.

– В этой… стране даже в уборной взятку берут. Могут облегчить проход пальцем, если заплатишь.

“Что я сказал! Неужели подсознание подключилось?..” – я мысленно ухмыльнулся.

Исламист опять обратил взоры к потолку и начал привычно молиться, наверное, выпрашивая у Всевышнего чуда – упразднения взяточничества на его родине.

– А у тебя статья убойная! Мне жаль… – вдруг посочувствовал Мансуров уже серьезно.

– Пришили… – я зло буркнул. – Этим тварям разницы нет, кого сажать…

И вернулся к своему углу, давая знать, что не расположен к дальнейшей беседе.

Как мне после нашептал Хаджимурат в отсутствии Мансурова – того вызвали на допрос – взяли новичка из-за массового отравления военнослужащих в одной из частей, которую он обслуживал. Якобы, пострадавшие были госпитализированы с тяжелыми симптомами отравления. Заподозрили диверсию. Поэтому в срочном порядке были арестованы все основные фигуранты, имеющие отношение к продуктовому обеспечениюуказанной части. В данный момент проводится расследование.

– А ты не знаешь, кто нас арестовал? И вообще, где мы находимся? – вдруг Хаджи не в тему спросил.

– Знаю, что военные… – немного замявшись, я ответил.

Исламист задумался.

– Ты что, к военным имеешь отношение? – я спросил.

– Клянусь Аллахом, не имею, – с досадой ответил он и нервно начал теребить бороду.

– Сейчас такой бардак, что кто где кого ловит… сажает, – я махнул рукой. – Столько служб развелось, а толку мало. Лучше воевать научились бы, а всех этих дармоедов на фронт отправили.

– Вот правильно говоришь!.. – с чувством гаркнул Хаджимурат аж мне в ухо. – Ты мои мысли читаешь!

– Только за что ты здесь, я все равно не понял…

– А за что сажают, следующих по сунне40 пророка эти дети шайтана? – вновь раздраженно гаркнул слуга Аллаха, как истинный еврей – вопросом на вопрос. – За правду! За веру! За таухид41!..

– Понятно…

“Лисий хвост…” – я мысленно пробурчал.

Я уже отчаялся выпутать чего-нибудь дельного у Магомедказиева, как он вновь вернулся к теме Мансурова.

– Не верю, что он виноват.

– Почему?

– Ты посмотри в его глаза, – “спрятал” свои Исламист. – Они у него злые, колючие, несмотря, что он их медом мажет. Такой, если надумает убить, не промахнется. А в его деле, как я понял, ни одного трупа… О Аллах, в какое время живем! – он привычно воздел руки к потолку, еле различимому от грязи и полумрака в камере…

Во время моего очередного “допроса” я спросил у Расулова об этом прямым текстом:

– Это вы отравили солдат, чтобы зацепить Мансурова?

Тот аж подпрыгнул на месте.

– Что ты несешь! – но после, не выдержав мой взгляд, раскололся.

– А что оставалось делать? – он заворчал. – Этот Мансуров – еще тот фрукт. Его надо было так взять, чтоб ничего не заподозрил.

– Он все равно чухнул, неглупый… А если бы погибли ни в чем неповинные люди?

– Не погибли бы, – раздраженно ответил Расулов, отворачиваясь. Но после, выслушав мое многозначительное молчание, объяснил:

– Долго мы пытались подобраться к этому гаду. Наконец, смогли выловить одного рядового из прифронтовой части, куда Мансуров обычно продукты доставлял. Солдат сидел на гауптвахте за самовольную отлучку с позиции. Мы нажали на него и пригрозили подвести дело под трибунал. Тот раскололся и начал божиться, что это комбат его отпустил за установленную плату, и что это у них обычная практика. А во время внезапной проверки испугался и сдал его на “съедение” особистам…

Короче, мы его завербовали на этой почве. Уверили, что тоже пытаемся избавиться от нечистого на руку командира, но для этого нужно иметь веские причины, а его показания недостаточны. И предложили ему следующее: записаться в наряд в столовую и подсыпать в большой котел, где обычно для солдат жидкие блюда готовят, порошок. Он сначала испугался и отказывался, заподозрив подставу. Тогда Адылов собственноручно насыпал себе в чай щепотку этого порошка и выпил. А когда через некоторое время пулей вылетел в уборную и оттуда послышались характерные звуки и благой мат, солдат убедился, что порошок приводит лишь к сильному расстройству кишечника.

– А командира наказали?

Тот кивнул:

– Он отстранен и под следствием. Пока только за халатность. С нашей подачи его деятельность раскручивается. Я бы таких вообще расстреливал.

– Опасные вы люди!.. – я внимательно посмотрел на него. – А мне что подсыпали? До сих пор голова болит.

– Зато какой у тебя измученный, страдальческий вид! – он радостно продемонстрировал свои пожелтевшие зубы под черными квадратными усами. – Талант у меня пропадает!

Но мой мрачный взгляд не соответствовал его приподнятому настроению. Он перестал ржать, и глаза его тоже посуровели.

– Что, никак не можешь забыть, как я тебя… – он стукнул кулаком в ладонь.

– Нет. За тобой должок.

– Заметано. После потолкуем. Ты, как ни странно, начал мне нравиться.

– А ты мне, нет…

Господа-чекисты для моего “освобождения” выбрали достаточно сложную комбинацию. Адылов во время встречи с моими родными, которые осаждали каждый день ворота спецучреждения, должен был намекнуть на свою нечистоплотность. То есть дать им понять, что его руководство за определенную мзду может меня и отпустить, якобы за недостаточностью улик. За покойным Бахтияром Мамедовым, кроме его больной сахарным диабетом незамужней сестры, никого не было. Она, конечно, могла подать жалобу, но я успел бы покинуть страну…

Оставалось решить основную проблему: откуда найти деньги на выкуп? Родители в этом отношении были некомпетентны – мы никогда денег не откладывали, да и лишних-то не оставалось – жили, как говорится, на одну зарплату. А она в постсоветскую эпоху вообще превратилась в ничто. Да и не хотелось их напрягать, зачем?

– Надо, чтобы у тебя было стопроцентное алиби, сынок, – пытался решить эту головоломку Сабир Ахмедович. – Попадешь в руки врага – все проверят…

И я вспомнил наш дачный участок в Пиршагах на берегу моря. Когда-то советское государство выделило его отцу по линии нефтяного министерства. Отец работал инженером-геологом на нефтяном промысле. Он скорее продаст дачу – больше нечего…

– А Манучаровы знают про существование этой дачи? – спросил, явно заинтересованный информацией Сабир Ахмедович.

– Конечно, знают. Не раз бывали гостями вместе с другими соседями. Дядя Самвел любил рыбачить на берегу с моим отцом.

– Отлично! – глаза полковника залучились. – Остальное предоставь нам, сынок…

Так и произошло. Вечером один из караульных взялся отправить от нас весточку родным, естественно, небесплатно. И вскользь обронил несколько слов о своем “добром” начальнике Адылове.

– Знал, что все этим закончится, – ухмылялся Мансуров, передавая свою записку. – Все здесь продается! И Карабах так продали…

– А я за этих тварей еще кровь проливал, – “сокрушался” я в гневе. – Теперь за деньги шкуру спасаю.

– Так ты и впрямь не убивал? – как бы между прочим спросил Мансуров.

– Да ты достал! – я “вышел из себя”. – Убивал, не убивал… Какая тебе разница?..

Тут надо было не переиграть. Безусловно, Мансуров, если будет заинтересован, получит обо мне всю исчерпывающую информацию у руководства моей части, с которой, очевидно, был на короткой ноге. После инсценированного вывода Саламовой из игры, те вроде должны были увериться, что ошиблись в подозрениях и при этом вряд ли посвятят Мансурова в детали убийства Мамедова. Зачем?.. Проще было, если я для всех остался убийцей.