– Сынок… – легкая дрожь в голосе выдавала волнение Мусаева. – Ты точно справишься?

Я вздохнул:

– Не знаю… Слушайте, я устал. Хочу отдохнуть.

– Сожалею, но для отдыха времени нет, – выпрямился полковник. – Адылов, налейте ему чай, накормите, но так, чтобы снаружи не догадались. Действуйте по прежней установке. Расулов, периодически орите, у вас это получается…

После взял меня под локоть:

– Надо вернуться в камеру, сынок, сам понимаешь. Ребята проинструктируют, как себя вести. Отдых мы тебе предоставим позже, пока терпи…

Он крепко пожал мою руку и вышел из комнаты.

– Подонок! Ублюдок! Мерзавец! Убью, гад!

Скрипя зубами, тотчас наорал на меня Расулов, как бы входя в прежнюю роль. Но, как мне показалось, чувства его были идентичны ругательствам. Я устало свалился на стул…

Длинный также устало вздохнул и отрешенно уставился на пустующие рюмки. Кажется, чувство времени и пространства у него стерлись, и он заново переживал когда-то прожитое. Мы тоже очнулись от гипнотического воздействия рассказчика.

– Бррр… – замотал головой Бакинец. – Навеки запомню этот день. Ощущение – будто круглые сутки прокручивал крутые триллеры.

– Идентично, – неожиданно согласился Прилизанный. – Ваш триллер также был не плох, как и у остальных. Но наиболее интересный рассказ получился у этого товарища, – кивнул он на Длинного и предложил, – продолжайте, голубчик, только покомпактнее.

– Поймите, без некоторых подробностей я не смогу доходчиво изложить эту историю. Как вы поняли, речь идет о достаточно интересной операции, разработанной нашими военными разведчиками против хорошо организованной и разветвленной сети спецслужб противника в стране и за пределами. И волею судьбы мне была уготована не последняя роль в этих событиях, которые, в общем-то, не афишировались широкой общественности по понятным причинам.

– А почему вы сейчас решили об этом рассказать? – полюбопытствовала Гюлечка.

– Срок секретности давно истек. Кроме того, кое-какие фамилии и названия местности мною, естественно, изменены. Некоторых свидетелей и участников этих событий Всевышний призвал на свой суд для дачи показаний, а остальным, спустя 20 с лишним лет, думаю, все уже по барабану.

– Не отвлекайте его, милочка, – на удивление мягко попросил Прилизанный…

Покормив, проинструктировав, “разукрасив” физиономию, меня отправили, вернее, втолкнули в прежнюю обитель, – продолжил Длинный. – Исламист, а звали его Хаджимуратом, меня встретил радостно, как старого товарища. Помог как мог облегчить “физические страдания”, по ходу нелицеприятно пройдясь по нашим правоохранительным органам.

– Сатанинское отребье! С рождения им приготовлено место в аду, – заворчал он, помогая мне устроиться на уложенные одно на другое старых одеялах, воняющих сыростью. – Брат, тебе молиться надо. Начни совершать намаз. Поверь, ты откроешь для себя невиданные доселе врата духовной силы и надежды. Аллах не оставит тебя в беде… – при упоминании имени Господа он бесцеремонно уронил мою голову, до того так заботливо поддерживаемую, на бетонный пол, и усердно произнес соответствующую молитву, периодически проводя руками по пышной бороде.

Я чувствовал себя разбитым. Кое-как устроившись на неуютном ложе, краешком глаз посмотрел в противоположный угол. Среднего роста, широкий в плечах некто при тусклом свете единственной лампы, освещающей камеру у входа, прислонившись к деревянным раскладным нарам, невозмутимо читал книгу. Казалось, мое появление нисколько его не заинтересовало. Я внимательно присмотрелся к его волевому подбородку, спокойному, как у сфинкса скуластому лицу, гибкому аскетическому телу и почувствовал в душе нарастающую тревогу. Всегда доверял первому впечатлению, сталкиваясь на жизненном пути с тем или иным субъектом. И теперь чувствовал, что каждый импульс моего восприятия бьет тревогу, предостерегая от опасности, исходящей от этого человека. А самое главное, меня угнетало осознание того, что наши жизненные пути давно уже переплетены с ним в тугой роковой узел невидимыми силами, занимающимися планированием человеческих судеб. И ничего хорошего это мне не предвещает…

Я вздохнул и после перенесенных потрясений просто провалился в глубокий сон. Позже узнал, что в мой стакан с чаем Расулов добавил снотворное, чтобы я еще больше соответствовал легенде.

Проспал почти сутки. Еще полностью не очнувшись, с закрытыми глазами услышал противный скрип алюминиевой посуды и разговор товарищей по камере.

– Надо бы его разбудить… – это говорил Исламист. С чавканьем лопая тюремную баланду, он своим неуместным аппетитом являлся живым воплощением верности теории относительности Эйнштейна. На воле он эту пищу даже псу не дал бы.

– Так вообще не проснется и окочурит… отдаст душу Аллаху.

– Не думаю, – усмехнулся каким-то кошачьим голосом его оппонент-книголюб, – ночью он храпел, как Илья Муромец после трехдневной попойки.

– Пусть Аллах простит тебя за такие речи, – недовольно пробурчал слуга Господа, вновь налегая на свою убогую еду. – А вот и проснулся! – по-детски радостно воскликнул он, увидев мое шевеление под казенными одеялами. Они – эти клочки наследия советской эпохи – были хоть и рваные, но достаточно теплые.

– Тебе пора подкрепиться, брат, – оттолкнув пустую миску, с сочувствием ринулся ко мне Исламист, – ты со вчерашнего дня ничего не ел и не пил. Нельзя глумиться над телом, являющимся тебе божьим даром. Все уладится. Аллах раскроет пред тобою врата спасения…

С неловкостью вспомнил домашние котлеты Адылова. Их, наверное, я целую кастрюлю проглотил без зазрения совести, то и дело, ловя досадливые взгляды хозяина. Но, чтобы не вызвать подозрение, встал и проковылял к столику, где смаковал последние крохи своего пайка Исламист или Хаджимурат Магомедказиев, заставил и себя проглотить немного отвратительной казенной пищи.

– Ну как? – полюбопытствовал Исламист, сидевший напротив. Не получив ответа, перевел тему. – Опять, я вижу, били тебя, брат мой, эти потерянные для Аллаха люди. Под глазом… – он прищурился, внимательно рассматривая мою физиономию в тюремном полумраке.

Я вновь не ответил, пытаясь поймать редкие кусочки мяса, плавающие в жидкой вермишелевой баланде, как мелкие плавучие островки в океане.

– Ему шьют убийство сослуживца, – счел своим долгом проинформировать нового товарища Магомедказиев. В отличие от прежнего, роль которого так неумело сыграл Адылов, этот, кажется, внушал ему доверие. – Вот уже неделю его пытают. Но, слава Аллаху, брат мой крепок, как гранитная скала. Не ломается перед гяурами.

– А вот тебя почему-то не бьют эти слуги дьявола. Видимо, молитвы твои закрывают взоры и блокируют помыслы неверующих. И меня почему-то ангелы берегут. Может, тоже чувствуют невинного ягненка?

– Да-а, – важно закивал бородой Исламист, невольным взглядом отмечая несоответствия внешних и внутренних параметров оппонента с упомянутым агнцем. – Аллах велик! Молящие, совершающие священный намаз рабы – его любимые творения, и Всевышний, безусловно, дает предпочтение в милостях молящемуся люду!

– Ты не можешь знать кому Аллах дает больше предпочтение, – бесцеремонно перебил его Мансуров. – Откуда тебе знать о его помыслах, если сам утверждаешь, что пути его неисповедимы?

– Да-да… – поспешил с ним согласиться обескураженный Магомедказиев, не ожидая такого выпада от товарища по несчастью. – Ты прав, я согрешил… – поднял он свои очи в направлении высшей инстанции. – Не нам, рабам его, судить, чего он хочет.

“Вот ты какой! Колючий, скользкий…”

Я оттолкнул в сторону миску:

– Что за дерьмо?

– Во-во… – оживился вдруг книгочтец. – И я приблизительно так выразился. Во всяком случае, я родную армию такой пищей не травил.

– Ты что, повар? – я “недоуменно” спросил.

– Увы, – вздохнул он, – это прекраснейшая и вкуснейшая профессия, поверьте мне. Я же только продукты доставляю для благородного труда этих чудотворцев.