Было ли это ожерелье уликой? Если да, то почему оно не было включено ни в один из судебных материалов? Джим позволил мне просмотреть материалы дела Дрейвена в прошлом месяце. Я просила его об этом. Умоляла, на самом деле. Мне нужна была эта деталь. Там не было упоминания об ожерелье.

— Вы узнаете это? — спросил Маркус, хотя он уже знал ответ. Я даже не пыталась скрыть свою реакцию.

— Да. Оно принадлежало моей матери.

Изящная золотая цепочка не сверкала под пластиком. Она была тусклой и покрытой черным налетом. Кристалл в центре кулона "Северная звезда" имел кольцо грязи и копоти вокруг основания, как будто кто-то протер только большую часть камня. Только в центре было достаточно чисто, чтобы уловить отблеск верхнего люминесцентного света.

— Помнишь, прошлым летом тот человек сгорел до смерти в хижине в горах?

Мне потребовалось мгновение, чтобы осознать вопрос Маркуса. Затем замирающее чувство в моем нутре чуть не протащило меня по полу.

Речь шла не о Дрейвене или убийстве моей матери.

Дело было в хижине.

Это всегда возвращалось к этой гребаной хижине.

— Мм, да. Думаю, да. Это случилось прямо перед тем, как я переехала сюда. Я не отрывала взгляда от маминого ожерелья, делая все возможное, чтобы мой голос не дрожал. Я сидела на своих дрожащих пальцах.

Год назад я провела бесчисленное количество часов, репетируя, что я скажу, если меня арестуют. Я репетировала снова и снова, в душе или по дороге на работу.

Но ничего не происходило. Я успокоилась. Где теперь были эти отработанные фразы? Где фальшивый сюрприз?

Маркус дотронулся до пластикового пакета, потянув его на свою сторону стола. Я хотела схватить его и выхватить обратно, потому что, черт возьми, это ожерелье должно быть моим. — Этот пожар был холодным делом почти год. Следователи решили, что это был поджог, но мы не смогли найти никаких следов.

— Хорошо. — Я кивнула.

— В хижине было несколько вещей, которые мы связали с жертвой. Мы думали, что это ожерелье тоже его. Но оказалось…

Я подняла глаза, чтобы встретиться с его взглядом. — Это не так.

Как мамино ожерелье оказалось в той хижине? Я не надевала его в ту ночь. Я бы запомнила.

Я не надевала украшения на сон. Единственным исключением было мое обручальное кольцо. В ночь похищения я была в пижаме, с умытым лицом и вычищенными зубами, готовая ко сну. Кроме того, мама никогда не давала мне это ожерелье.

Последний раз я брала его в Денвере — когда? Мама одолжила его мне в колледже для третьего свидания. Свидание прошло ужасно, потому что парень выложил всего двадцать баксов за дешевую пиццу и решил, что этого достаточно для секса. Когда я отказала ему, он надулся и сказал, что больше не жди от меня вестей.

На следующий вечер мама пригласила меня на свидание между матерью и дочерью, с приличной пиццей, и я вернула ей ожерелье. Я дразнила ее, говоря, что это плохая примета.

Это был последний раз, когда я носила это ожерелье, я была уверена в этом.

Я отдала его обратно.

— Есть идеи, как оно туда попало? — спросил Маркус.

— Нет. — Черт. Я должна позвонить Джиму. Мне нужно было заткнуться и позвонить Джиму. Но откуда Маркус узнал, что это мамино ожерелье?

Мой позвоночник затрещал. Именно поэтому я была здесь, верно? Потому что он знал, что это ожерелье принадлежало маме, и привел меня на допрос. Означало ли это, что он знал, что я была в той хижине?

Или это была тактика — заставить меня ждать в этой комнате в течение часа, прежде чем войти, чтобы задать короткие, наводящие вопросы, которые загнали бы меня в угол? Я перемотала наш разговор назад, воспроизводя каждое свое слово и тщательно взвешивая их.

Если бы Маркус не знал, что это ожерелье принадлежало маме, я бы ему сказала.

Маркус Вагнер не был другом. Шеф был не на моей стороне.

Это означало, что я закончила разговор.

Почти.

— Как вы узнали, что оно принадлежит моей маме?

Он выдержал мой взгляд, не решаясь ответить. Он как будто оценивал меня, как будто знал, что я только что определила его как врага. — Фотография в газете.

Черт. На одной из фотографий, которые Брайс напечатала в сегодняшней газете, была фотография мамы в этом ожерелье.

Я была здесь, потому что у Маркуса появилась новая зацепка по пожару в хижине. Он, конечно, действовал быстро. Газете не было и двадцати четырех часов.

Кто-то подбросил это ожерелье. Кто-то, кто хотел свалить вину за пожар и убийство на меня. Возможно, это был тот же человек, который убил мою мать и похитил меня и Брайс.

Тот же человек или люди, которые убили отца.

Воины.

— Согласно записям ваших кредитных карт, вы были в Монтане в тот день, когда сгорела хижина. Вы прилетели в Бозман накануне вечера.

Воздух покинул мои легкие. Я кивнула.

— Почему?

Я сделала глоток воды из чашки "Дикси". Было ли это показательно, что мне нужна вода? Неужели только виновные люди пьют из этих маленьких бумажных стаканчиков? Я поперхнулась водой. — Я пришла посмотреть на мамину могилу. Я еще не была здесь.

— А ты была?

Нет. Меня забрали и запихнули в багажник.

Но я не могла рассказать Маркусу о похищении. Была причина, по которой я не обратилась в полицию, и этой причиной был мой муж.

— Женевьева? — спросил Маркус, когда я не ответила.

— Меня обвиняют?

Его рот сжался в твердую линию. Даже усы не могли скрыть его раздражения. — Нет.

— Тогда я хотела бы уйти. — Я отодвинула стул и встала. — Мне неудобно говорить без присутствия моего адвоката.

Я предполагала, что через день-два снова окажусь в этом кресле в качестве главного подозреваемого в расследовании поджога и убийства.

Юридическая школа должна была подождать.

Мои проблемы были далеки от завершения.

Маркус тоже встал, забирая ожерелье. Сумка вернулась в его карман, когда он открыл дверь и махнул мне рукой в коридор.

Проход через зал был тихим, кроме наших шагов. Все столы были пусты, как и тогда, когда я пришла. Единственным человеком здесь был офицер, стоявший впереди.

— Тихий день. Вы работаете по воскресеньям? — Разве это не то, чего начальник полиции должен избегать?

— Обычно нет. Но сегодня — исключение.

То, что он увидел эту фотографию, тоже было для него неожиданностью.

Маркус подошел к двери, ведущей к выходу. Он открыл ее для меня, кивнув на прощание.

После этого я была свободна. Я могла выйти через парадную дверь. Почему же мне казалось, что все это обман? Я была уверена, что в любой момент шеф вызовет меня обратно и скажет, что я больше никогда не буду свободна.

Я ускорила шаги, протиснулась через наружную дверь и вышла на яркий солнечный свет. Как только мои глаза адаптировались к свету, я заметила человека, в котором больше всего нуждалась.

— Ты здесь. — Я бросилась в объятия Исайи.

— Я был здесь с той минуты, как поговорил по телефону с Джимом. — Он указал на тротуар, где стоял Джим, разговаривая по телефону.

Он увидел меня и поднял палец.

Я вдохнула запах Исайи. Он стоял на солнце, одетый в черное. Под чистой тканью его футболки ощущался запах пота. Один вдох, и мой пульс замедлился.

— Ты в порядке? — спросил он.

Я покачала головой. — Не совсем.

Джим бросился ко мне и вырвал меня из объятий Исайи, обняв меня сам. — Что случилось?

— Честно? — Я бросила взгляд на станцию. — Я не уверена. Что-то не так.

Жуткое чувство ползло по моей коже. Волосы на затылке встали дыбом, как будто кто-то наблюдал за мной. Я отпустила Исайю и оглядела стоянку. Там стояли моя машина, внедорожник Джима и мотоцикл Исайи; в остальном там было пусто, если не считать нескольких полицейских машин.

Но неприятное ощущение не проходило.

Мне чего-то не хватало. Нам всем не хватало чего-то, и так было уже несколько месяцев.

— Что? — спросил Исайя. — Что это?

— Я не знаю, — пробормотала я.