Я хотел этого. Я хотел этого будущего больше, чем чего-либо в своей жизни. Я хотел заслужить эту женщину в этой постели. Я хотел быть мужчиной, который улыбался, потому что моя улыбка, казалось, освещала ее.
Но у меня не было ни малейшего представления о том, как этого достичь.
— Я надеюсь на это, куколка.
— Я тоже надеюсь, — прошептала она.
Мы лежали в темноте, ожидая и гадая, придет ли сон. Я сомневался, что сон придет ко мне, но Женевьеве нужен был отдых. Прежде чем она задремала, я перевернулся на бок. — Мама просила нас поехать в Бозман. Ты бы поехала со мной?
Она кивнула, ее веки потяжелели. — Когда?
— Завтра? — У нас не было никаких планов на выходные. Как и большинство суббот, мы с Женевьевой проводили их вместе.
— Конечно. — Ее глаза закрылись. — Я поведу.
КОГДА НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО Женевьева выезжала из гаража, дороги были почти пусты. Мне понадобилась всего минута, чтобы устроиться на пассажирском сиденье и нормально дышать. Прогресс. Миля за милей, ездить с Женевьевой становилось все легче. Хотя водить ее было для меня подвигом, который я никогда не освою.
Снег вокруг города растаял вместе с ранним апрельским дождем. Горы вдали все еще были покрыты белой шапкой, и так будет до лета. Завтра я достану свой мотоцикл и уберу грузовик до возвращения зимы.
Было едва достаточно тепло — я был бы единственным идиотом на мотоцикле в апреле.
Я сканировал улицы, пока мы ехали по городу к шоссе, что стало привычкой этой зимой. — Два с половиной месяца и никаких следов Воинов, — пробормотал я.
— Такер вершит правосудие и оставляет нас на свободе. План Драв-Дада сработал. — Женевьева не сводила глаз с дороги. Они были скрыты за большими черными солнцезащитными очками, поэтому трудно было прочитать выражение ее лица. Ее голос был ровным, за исключением легкого оттенка боли.
Женевьева перестала называть его Дрейвеном всякий раз, когда всплывало его имя. Она старалась называть его папой, даже когда была рядом с Дэшем. Это еще не было естественным, но я надеялся, что однажды так и будет. И я надеялся, что однажды она не будет кусаться, когда упоминала его имя.
Это было слишком свежо, рана только что зашита. Но она была сильной. Женевьева справится с этим, как и со всем остальным в прошлом году. Она переживет это, хотя все будет по-другому. Гнев и разочарование помогли ей пережить смерть Амины. Когда они утихли, на сердце остался синяк. Смерть Дрейвена оставила еще один.
Она оплакивала его.
Мы все оплакивали его.
На прошлой неделе Дэш наконец-то убрался в кабинете Дрейвена. Он сделал это по прихоти, и с помощью Брайс превратил помещение в зону ожидания. Никто не хотел там находиться. Пресли отказалась сидеть за старым столом Дрейвена. Брайс тоже не хотела. Поэтому они забрали стол Дрейвена и отдали его на благотворительность. Затем они купили пару диванов, чтобы клиенты, ожидающие свою машину, не сидели в приемной вместе с Пресли.
Женевьева стала чаще заходить в офис, когда возвращалась домой с работы. Она сократила время обеда, уходя на тридцать минут раньше. Эти тридцать минут равнялись тридцати минутам общения с Пресли и Брайс каждый день до закрытия гаража в пять часов.
Она не была так близка с Пресли, как с Брайс, но их дружба расцветала. Они втроем опирались друг на друга, преодолевая свое горе.
— Прес написала тебе ответ? — спросила я.
Она кивнула. — Да. Она не захотела ехать с нами.
Черт побери. Мы надеялись, что Пресли примет наше приглашение и уедет из города на выходные. Мы все пытались занять ее на выходных, чтобы она не ездила в Эштон. Вероятно, она уехала в пятницу после работы.
Как и советовал Дрейвен, Джеремайя присоединился к Воинам в прошлом месяце.
Никто из нас не мог ожидать, что Пресли останется с ним. В течение недели, когда она не была в гараже, она оставалась дома одна. Когда в пятницу наступало пять часов, она отправлялась в путь, чтобы навестить его.
С тех пор как он переехал, ему еще предстояло вернуться в Клифтон Фордж и навестить ее.
— Я не понимаю, — пробормотал я.
— Я тоже. Она может гораздо лучше. А он даже не такой уж и симпатичный.
Я рассмеялся. — Вот что люди говорят о тебе. Какого черта Женевьева делает с тем парнем из гаража?
— О, пожалуйста. — Женевьева закатила глаза. — Ты смотришь в то же зеркало, что и я каждое утро. Ты знаешь, что ты самая сексуальная в этой паре.
— Ты думаешь, я сексуальна?
Она засунула солнцезащитные очки в волосы, выражение ее лица стало серьезным. — Исайя, ты самый сексуальный, самый красивый мужчина, которого я видела в своей жизни. А твое сердце? Когда ты впускаешь меня внутрь, у меня буквально перехватывает дыхание.
Я моргнул. Она была серьезна? Конечно, похоже на то. Может быть, она не видит во мне татуированного, бывшего заключенного неудачника.
Женевьева не ожидала ответа. Она переключила свое внимание на шоссе, потому что знала, что меня передергивает, когда она не полностью сосредоточена на дороге. Она снова надела солнцезащитные очки на глаза, защищая их от бликов утреннего солнца.
Я сглотнул комок в горле и переварил ее слова. Она действительно думала, что от меня захватывает дух? Что у меня доброе сердце? Я не был ничем особенным, но убежденность в ее словах, преданность, заставили меня несколько раз прокрутить в голове ее слова.
Я был чудовищем, а не спасителем.
И она думала, что я был самым сексуальным в нашей паре? Господи, да она просто бредила.
— Ты горячая штучка.
Она криво усмехнулась. — Ну и ну. Спасибо.
— Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. — Правдивая история. Отчасти из-за того, что мне было трудно смотреть на нее в те первые дни, я чувствовал себя виноватым. Женевьева затмевала всех живущих и тех, кого нет.
— Я сделала тебе комплимент не для того, чтобы получить его в ответ.
— Я знаю. Я говорю это, потому что это правда.
Она улыбнулась. — Ну, спасибо.
— Ты красивая, — повторил я, просто чтобы убедиться, что это прозвучало. — Ты добрая. Ты умная. Ты делаешь лучшее печенье, которое я когда-либо пробовал. И каждый раз, когда мы вместе, я не могу поверить, что это становится еще лучше.
Щеки Женевьевы стали розовыми. — Я думала, что дело только во мне. Я уже давно ни с кем не была. И даже тогда, я не очень опытная.
— То же самое.
— Правда? — Она нахмурила лоб. — Как уже говорилось ранее, ты чертовски сексуальный. Держу пари, женщины ползали за тобой.
Я усмехнулся. — Когда я был моложе, да. Может быть. Но потом…
— Точно. Шеннон. Ты был с ней.
— Нет. — Я покачал головой. — Мы никогда не были вместе.
У Женевьевы отвисла челюсть. — Но…
— Мы не были. Ни разу. — Никто из нас не хотел заниматься сексом. Мы не считали это правильным, учитывая, что у нее был ребенок от Кейна. Мы целовались. Мы держались за руки. Но ее тело, в остальном, было предназначено для этого ребенка.
Женевьева постучала кончиками пальцев по рулю, словно считая их. — Значит, до меня у тебя не было женщины…
— Годами. — Шесть из них, если быть точным. Женевьева прервала мой застой. Я был уверен, что в те первые пару раз, когда мы были вместе, я показал ужасное представление. Возможно, именно поэтому я пытался загладить свою вину перед ней с тех пор, как мы перестали притворяться, что не жаждем друг друга.
— Для меня тоже прошло много времени.
— Правда?
Она кивнула. — Я была занята работой. Я ходила на несколько свиданий, но не было никого, кто бы мне так сильно понравился.
Боже, мне это нравилось. Мне нравилось, что это были мы, вместе. Мне даже не пришло в голову спросить ее, был ли у нее парень в Денвере. Мы поженились, и я просто предположил, что у нее никого не осталось. Я был чертовски рад, что это не так, что она не тоскует по кому-то, о существовании кого я даже не подозревал.
