Похоже.
Платон обогнул алтарь и направился к своей мраморной кафедре, стоящей напротив обвинителя. Каре, образованное шелковым полотном, что было натянуто на спинах и высоко поднятых крыльях четырех защитниц-исидор[280], уже занимало предназначенное место перед судебной коллегией. Завеса была высокой, и разглядеть, что находится внутри нее, Платон не мог, хотя в точности знал, что там, в центре каре, между Храамовых див стоит его дрожащий, голый и напуганный недососок, которому сейчас придется отвечать на самом пристрастном и неправедном с точки зрения лохоса суде.
Коллегия Высшего Суда была уже в полном составе и даже успела занять свои места на специальном возвышении в Лонном зале Храама, непосредственно у северо-западной стены. Этот высший судебный орган Храама состоял ровно из двадцати двух судей, которые двумя командами, по одиннадцать арканархов в каждой, рассаживались ошуюю и одесную от пустого кресла с высокой спинкой — седалища Сокрытого, или, говоря по всей строгости Устава, Superieur Inconnu, Высшего Неизвестного, который, как правило, ничем не проявлял своего присутствия и вмешивался только тогда, когда голоса коллегии разделялись поровну. Тогда на чаше Весов двух Правд появлялось двадцать третье перо, решая судьбу стоящего между двух истин неофита.
* * *
— Итак, приступим, — произнес голос из-за экрана, — все ли готовы к приему ооцит-кандидата Деримовича Романа Борисовича в истинные принятые и рукоположенные сосунки чина олеархов в трех качествах пяти стихий семи прохождений двенадцати секторов.
— Готовы, мессир, всегда готовы, — ответил невидимый Ромке хор из мужских голосов, в который затесалось женское соло.
— А вы, кандидат, готовы ли честно отвечать на вопросы заседателей?
— Чести не имею, мессир, а отвечать как брату брат готов.
— Мессир, — в который раз напомнили ему правила обращения к верховному суду.
— Как брату брат, мессир.
— Готовы ли поклясться, кандидат, что верность сохраните Союзу СоСущих в любых обстоятельствах, под давлением или принуждением, в пытках или убытках?
На слове убытки хор заседателей дружно вздохнул.
— Не проклят, чтобы клясться, но слово дать могу, мессир.
— Прекрасно, кандидат, обе правды ваши.
— Они прекрасны, слова нет, но правда их одна — в соблазне, — ощущая, как щекочет ладони шелк всколыхнувшихся дельт, а язык — оживший проэтический вирус, неожиданно для самого себя надерзил председателю кандидат.
— Вы не бухгалтер, кандидат, проэт, — сопроводив фразу легким смешком, сказал голос за занавесью.
Суд дружно и, по-видимому, подобострастно рассмеялся вслед председателю.
— Наш досточтимый мастер церемоний, ваш мистагог и адвокат, отменно подготовил к полосе препятствий вас, любезный кандидат. Отменно так, что мы подозреваем, не раскрыл ли коды таинств заботливый а… ну скажем просто — арх. А может, вы их у нас украли, кандидат, как тот воришка Прометей, которому вы помогли снести страдания.
— Досточтимый председатель, — начал Роман, пытаясь сообразить, какие вообще коды были в испытаниях, кроме той чуши, которая лезла ему в голову в критические моменты.
Воцарившаяся под сводами огромного храма пауза выглядела почти угрозой.
— Продолжайте, кандидат, — подстегнул его председатель.
— Мой провожатый, наставник, мистагог и друг, Платон Онилин… — Ромка снова замолчал как будто перед важным признанием, и это заставило его учителя сжаться в преддверии неминуемого позора, — мой учитель оказал мне неоценимую помощь для прохождения полосы препятствий на пути будущего сосунка, полагаясь исключительно на Устав и разрешенные для ознакомления ооцит-недососку Предания.
Платон смотрел на крупный план своего ученика, который проецировался на боковой экран шатра, с недоумением и восхищением. И этот тот самый недососль, который двух слов связать не мог! А может, его где-то в подземелье подменили? Нет, это невозможно. Найти двойника такому сосальцу — землю обогнешь — не сыщешь.
— Мы заметили, кандидат, — сказал голос с нескрываемой иронией, — что, ничего не зная, вы сумели все. Одним заходом пройти три уровня во всех стихиях — за шесть последних сотен лет такого не припомню.
— Мессир, — вкрадчиво начал Рома, подыскивая слова в свое оправдание.
— Не стоит кандидат. СОС — не союз чтецов и знатоков преданий. СОС — действенный союз. Вы, кандидат, сумели. Это все… — Голос председателя затих, но так, что все ждали продолжения. И оно последовало. — Но как, скажите, в голову могло прийти, хвост змея сделать пищей головы?
Ромка задумался о том, что в голову ему тогда вообще ничего не приходило, он просто пускал в ход сосало везде, где можно было что-то изменить с его помощью.
— Я пробирался вверх, мессир. А змей помехой был.
— Да, помехой, — перебил его невидимый председатель, — но для того, чтобы препятствие убрать, должно в пасть змею жезл Озаров дать.
— Дать, чего ж не дать, мессир, — вскипятился Деримович, — да где же взять?
— Вас, кандидат, по вашим вольностям под трибунал отдать бы надо, во власть триады мстительниц.
— За что мне мстить, мессир, я худа не принес, — сказал Роман, ощущая, как просыпается где-то глубоко внутри него еще и разинская зараза.
— Верно, кандидат, вы худа нам не принесли. А уд забыли взять… У девы непорочной.
— Мессир, клянусь, не видел непорочной.
— Не проклят, чтобы клясть, — резко одернул его председатель.
— Да-да, мессир, простите, слово даю, не видел непорочной.
— Брат Онилин, — воззвал председатель к наставнику подсудимого.
— Я слушаю, мессир, — отозвался Платон, внутренне готовясь к худшему.
— Сей недососок ваш?
— Он мой, мессир, — отвечал Платон, поднявшись с кресла.
— План прохождения кургана, что значится в поправке третьей к пункту пятому Устава прохождения, предъявлен кандидату был?
— Нет, мессир, наставления были проведены без учета поправок.
— Почему, наставник?
— Я не принимал участия во внесении поправок, — отвечал Онилин, чувствуя, как лезвие стыда подбирается к его горлу.
— И почему же?
— Я был отлучен, мессир. А ознакомиться сегодня не успел. Был занят интродукцией.
— И вы хотите нам сказать, что этот кандидат в сосунки всю полосу препятствий прошел без подготовки? — Ровный и бесстрастный голос председателя, возможно, впервые за те самые шестьсот лет отчетного периода выказал удивление.
— Мне не хотелось бы, мессир, но я скажу.
— Наставник, сядьте, — властно сказал голос, и его невидимый хозяин появился на полотнище экрана в виде трижды свернутого в спираль змея с человеческим торсом.
— Кандидат, ваш наставник сказал, что вы не знали о существовании третьей женской ипостаси кургана.
— Не знал, мессир, — честно ответил Ромка, в то же время пытаясь выудить из памяти прошлых посещений кургана деву с жезлом Озара в руках. Нет, не было таковой.
— И вам она не знакома? — спросил голос, проецируя на экран картинку с девушкой в пилотке, сапогах и развевающейся за ней крылоподобной плащ-палатке, которая держала перед собой странный объект, состоящий из перевязанных лентой дубовых веток.
Необычный, похожий на бутафорию и, надо сказать, подозрительный то ли букет, то ли венок фаллической формы, в котором действительно мог скрываться потерянный скипетр Озара.
— И вы не знали, что наша Владычица тройственна? — продолжал спрашивать голос, показывая на экране быстрое слайд-шоу из поставленных в ряд женских троек: девчонок-баб-старух в разных одеяниях, а потом и вовсе без оных: от круглогрудых и розовощеких молодиц до морщинистых старух с косой.
— Не знал, — честно ответил опешивший Роман, думая, как он мог пропустить при ранних посещениях кургана эту странную плащекрылую фигуру со строгим, но в то же время чувственным лицом.
— Мессир, — в который раз поправили его.
— Не знал, мессир.