А началось все со "Спящего Пегаса", когда он твердо решил следить за собой. Монк оделся с иголочки у лучшего модельера города, и, когда впервые увидел себя в зеркале, рассмеялся: такой незнакомый человек смотрел на него. Вглядываясь в отражение, Монк с огорчением признавал, что перед ним не Монк, а совсем другой человек - не мятущийся, оборванный и голодный, а спокойный, респектабельный и благополучный. "Это лишь внешне, - тут же успокоил себя Монк, - душа-то у меня прежняя и голова прежняя, хоть и прикрыта модным котелком. Никакое барахло не изменит человеческую суть. Теперь, когда я вижу, ради чего стоит жить, и пока я это знаю, сердце будет гулко стучать в моей груди и не даст мне заснуть в сытости и благополучии..." Какой-то бесшабашный парень в поварском колпаке торговал шашлыками прямо с углей. Запах маринованного мяса был настолько аппетитным, что Монк не удержался от соблазна и взял две порции. Приправляя мясо жгучим соусом, он медленно ел, стоя за мраморным столиком и прищуриваясь на толпу праздношатающихся. Со стороны было смешно смотреть на людей, которые убивали свое время посредством ног, двигаясь без цели, как в сомнамбулическом сне, по ухоженным дорожкам парка, посыпанным толченым кирпичом. Монк подумал, что ему тоже придется вот так ходить с ними, как заведенному манекену, до захода солнца, пока не закроет Лобито свой павильон.
Покончив с едой, Монк вышел за ворота и скоро был возле Бухты Спокойной Воды. Свежий морской ветер развевал его волосы, шевелил полы пальто. Монк долго стоял аа скалистом берегу, похожий на молодого орла на краю пропасти. Потом он долго шел по берегу бухты, думая обо всем и ни о чем, и не заметил, как миновал оживленные кварталы Ройстона и оказался в какой-то дикой и заброшенной местности, где ни разу отродясь не бывал. Бесформенные серые лачуги, похожие на ссохшиеся комки земли, были обиты картоном и дранкой, чтобы не продувало ветром. За ними теснились другие жилища, такие же унылые и жалкие, с пестрыми заплатами на дощатых ребрах, с костлявыми крышами, кривыми дверями и бельмастыми окнами.
Посреди улицы, заплесканной мыльной водой, посыпанной печной золой, с кучами мусора возле заборов, изысканно одетый юноша выглядел так же нелепо, как глыба золота, упавшая с небес на скотный двор.
Монк никогда не утруждал себя интересом к бытию других людей и сейчас, впервые оказавшись на дне жизни, где осели грязь и нищета, чувствовал себя растерянно и беспомощно, словно покинутый младенец.
В одном дворе ребятишки, чумазые, одетые бог весть как, запускали воздушного змея. Он был какойто кособокий и никак не хотел взлетать. Монк понял, в чем дело, и решил помочь детям в нехитрой забаве - у змея нужно было поправить путаницу и утяжелить хвост. Но, странное дело - едва Монк приблизился, как малышня, подхватив своего неполноценного змея, удрала в проулок, крича:
- Агент идет, опять страховой агент идет!
- Страшный, страшный, страховой, уходи, пока живой!
Монк опешил от неожиданности, а потом догадался - всему виной была его одежда: серое мягкое пальто, малиновое кашне, дорогая шляпа, перчатки... Юноша в растерянности остановился, чувствуя, как из всех окон на него смотрят настороженные глаза. Двор, завешанный выстиранным бельем, заставленный мусорными баками, встретил его молчаливой неприязнью, и Монк ждал, что сейчас мокрые простыни начнут хлестать его по лицу.
В некотором отдалении, возле сарая, из земли торчала труба, из которой бежала вода. Там гремели ведра и тазы - женщины полоскали белье. Возле их ног, . в мутной жиже, детишки пускали кораблики. Монк все еще не решался уйти, придавленный тяжким впечатлением. Он тупо уставился на притихших замученных женщин, похожих на птиц после дальнего перелета, и соображал, что же они сделали такого плохого, что оказались выброшенными на этот деревянный гнилой остров, где из дверной черноты жилищ исходил тяжкий дух слежавшегося тряпья, керосина и жареной рыбы. Вот узкий двухэтажный барак, похожий на крейсер. Куда же плывут его пассажиры, когда он давно потонул в тине безысходности? С болью в сердце он оглядывал печальное зрелище и вдруг в окне второго этажа увидел знакомые белые волосы. "Неужели Льюзи?" - обожгло его. Он решительно шагнул в темный подъезд.
Дверь отворила нечесаная старуха с младенцем на руках.
-Чего тебе? Ты кто? - нелюбезно встретила она гостя.
- Я - страховой агент, - нагло представился Монк. - Дайте пройти.
Старуха стушевалась, молча потеснилась, и Монк прошел в комнату. Посреди небольшой каморки стояла огромная чугунная кровать с ажурными спинками. На ней валялось разное барахло, лежали тарелки с чемто недоеденным и засохшим. В углу стояла кадушка с лимонным деревом и был стул на трех ногах. Из-за дощатой перегородки, где шипели сковородки и чадил примус, вышла... Льюзи. Но что с ней сталось! В каком-то рыжем засаленном халате, грубых чулках и тапках, разношенных до непомерных размеров, она походила скорее на нищенку, чем на ту красавицу, какая была в домике в лесу. Монк даже засомневался, не обознался ли он, и спросил:
- Льюзи, это ты? Ты узнаешь меня?
Старуха, которая все время косила на незваного пришельца злым глазом, почуяла подвох и завопила; - Какого черта! Нету здесь никаких Льюзи.
Ребенок перепугался и зашелся в пронзительном плаче. Женщина взяла его к себе на руки и повернулась к Монку.
- Я не Льюзи, вы меня с кем-то путаете. И вообще, я не знаю вас... Меня зовут Элиза. Уходите.
- Ну как же, Льюзи! В лесу! И еще Сьюзи была... Я случайно увидел в окне... У меня есть деньги, вот, возьми... Нельзя же здесь, вот гак...
- А, так ты из этих! - взвизгнула старуха и заметалась по комнате. Она хватала по очереди все, что попадало ей под руку, но, найдя эти предметы слишком легковесными для столь отвратительного гостя, она наконец вспомнила о стуле.
- Я вот тебе сейчас покажу! Льюзи, Сьюзи... Кобели проклятые!
Монк едва успел увернуться, стул грохнулся о стену и сложил свои деревянные кости на полу. Тут уже надо было ретироваться, потому что на очереди была, наверное, чугунная кровать.
Когда за ним захлопнулась дверь, Монк, стоя на площадке с помятыми деньгами в руке, весь кипел от отчаяния. Теперь-то он не сомневался, что Элиза - это Льюзи. Но почему она так ненавидит его? Даже выслушать не захотела...
Монк обреченно пошел навстречу ступеням и бесконечно долго спускался все ниже и ниже но лестнице, будто она вела в преисподнюю. "Если уж Льюзи не принимает меня с моими благими намерениями, то что тогда говорить про остальных людей", - горестно констатировал Монк.
Едва вышел он во двор, прачки дружно выстрелили в него любопытством. И даже мелюзга перестала возиться в грязи, готовая расплакаться по первому поводу. Монк с жалостью смотрел на их настороженные мордашки. Что станется с ними? Так и состарятся они в этом мрачном дворе, похожем на болото? Интересно, что думают о них в Обществе Совершенствования Человека? Надо будет спросить у Аллиса.
Возвращаться в парк было еще рано, и Монк решил навестить Фалифана. Вместе с другом хотелось разобраться во всем и получить ответ - что же надо делать, чтобы озлобленные и обездоленные люди, которым хочешь помочь, не считали тебя чужим.
Монк долго шел в обратную сторону, затем свернул на горбатую улочку, затерянную на задворках отелей и магазинов. Перемахнув через большую лужу, Монк добрался наконец до нужного крыльца и постучал в неструганую дверь. Долго не открывали, и Монк в отчаянии уже хотел уходить, но в этот момент услышал за дверью знакомую поступь.
Фалифан сначала не узнал друга, а когда разглядел под шляпой знакомое лицо, сделал удивленную гримасу.
- Ого! Если бы мы встретились на улице, ей-богу не признал бы.
Монк, будто чувствуя какую-то вину за собой, молча пожал руку другу и растерянно улыбнулся. Фалифан вернулся в комнату, и пока Монк снимал в передней пальто, он видел, как Фалифан собирает со стола исписанные листки.
