Бьорн вдруг замолчал, и по тому, как он мял и растирал свои пальцы, будто снимая с них случайно налипшую краску, я поняла, насколько непросто даются ему признания.

— Скажите, Анжелика Дмитриевна, что бы вы сделали, если бы оказались в такой ситуации?

— Сначала бы выпустила меня отсюда, — сказала я.

— Простите, но у нас беседы, кажется, не получится, — неожиданно ответил похититель, разочарованно вздохнув и поднимаясь.

— Подождите! Я бы… посоветовала подойти и сказать всё честно! — выпалила я.

Бьорн остановился. Вернулся на место. Положил руки на колени, приготовившись слушать.

— Я бы подошла к той девушке и во всём призналась. Вы ведь её любите, верно?

— Да, очень. Впервые в жизни и… мне кажется, это навсегда. Другой такой в моей жизни не будет, — ответил похититель проникновенным голосом. Таким он показался мне даже сквозь модулятор.

— Ну вот! — обрадовалась я. — Идите к ней. Говорите, что любите…

— Но она по-прежнему считает меня человеком, не способным на серьезные чувства. Ей уже успели рассказать о моем бурном прошлом. Составила очень нелестное впечатление и не хочет с ним расставаться, — сказал Бьорн.

— Если она не полная дура, то когда посмотрит вам в глаза во время признания, то прочитает в них правду. Если вы, конечно, будете искренни с ней. Мы, женщины, это чувствуем. Когда нам говорят ложь. То есть бывает, понятно, и нас обмануть можно. Но… как же вам объяснить? Короче, если она тоже к вам неравнодушна, то всё поймет, почувствует и поверит.

— Вы уверены?

— На сто процентов! — горячо воскликнула я.

— А это не обусловлено вашим желанием выйти отсюда? — сощурил глаза Бьорн. Это даже под маской было заметно.

Я вспыхнула от раздражения.

— Вы хотели искренности? Я вам её дала. А если не верите, то можете… идти к чёрту! — скрестила руки на груди, хмыкнула и отвернулась.

Похититель некоторое время молчал, пока я упорно рассматривала крашеную бетонную стенку. Пока делала так, за спиной послышалось шуршание. Словно кто-то возился с одеждой. Меня подмывало обернуться, но я птица гордая! Пусть сначала извинится за своё недоверие, а потом посмотрим. Может, и захочу с ним разговаривать. Тоже мне, какой недоверчивый нашелся! Да, я хочу отсюда поскорее выбраться. Но человек я прямой и искренний, и если меня попросили, то врать не стану.

Шуршание прекратилось. Воцарилась тишина. У меня уже и шея стала болеть, будучи повернута в одну сторону. «Зараза! Надо бы размяться немного, иначе мышцы сведёт, буду скособоченная», — подумала я, вспомнив, как однажды спала с открытым окном, а потом неделю ходила, не в силах голову повернуть — продуло, нерв защемило. Кажется, теперь будет то же самое, если не обернусь.

«А, фиг с ним!» — махнула мысленно рукой, развернулась и… раскрыла в изумлении рот. Передо мной на стуле сидел Артур Уваров. На полу рядом лежали маска и модулятор. Капюшон был снят с головы, а лицо мужчины оказалось очень бледным, с щетиной, какая вырастает дня через три примерно. Глаза его смотрели на меня с таким выражением… так, наверное, взирает человек, ожидающий вынесения ему смертного приговора. Но ещё в душе теплится надежда, что может случиться какое-то чудо, и казнь заменят на пожизненное заключение. Или вдруг даже совсем отпустят, признав невиновным?

— Т… т… ты?! — выговорила я с трудом, заикаясь. Я так сильно была поражена, что не успела даже рассвирепеть.

— Да, — ответил Артур.

— Ты… меня… похитил? — начала я закипать.

— Да, — прозвучало опять.

— Как ты… посмел?! — зашипела я словами, словно кипящая вода, что вырывается из-под крышки чайника.

— Ты не хотела меня слушать, видеться со мной.

— Поэтому ты решил, что можешь меня украсть?! — я даже вскочила, дёрнулась было навстречу Артуру, — так сильно захотелось ему влепить пощёчину! — но наручники меня остановили. Они сильно дёрнули запястье, я охнула от боли. Вернулась на кровать, села, взяла себя в руки, сказала сквозь зубы:

— Немедленно освободи меня.

— Лика, послушай, пожалуйста.

Я вскочила и заорала:

— Немедленно! Освободи! Меня!!!

— Нет, пока ты меня не выслушаешь, — тоном уверенным вдруг ответил Артур.

— Да пошёл ты!.. — начала я было, но Уваров поднялся, как в тот раз, и направился к двери. Мне вдруг стало понятно: сейчас выключит свет, и буду торчать ещё неизвестно сколько в темноте и голодная, с этим гадким воняющим ведром.

— Ладно! — крикнула я.

Артур развернулся.

— Уверена?

— Да! — и сцепила зубы. О, как же мне хотелось надавать ему по морде! Да ещё обматерить самыми витиеватыми словами! Но надо было сдерживаться, прикидываться пай-девочкой. «Потом я всю душу из него вытрясу», — решила, усаживаясь на скрипучую кровать.

— Лика, послушай и не перебивай, — сказал Артур спокойным голосом, хотя было видно, как он волнуется. Снова стал тереть пальцы, периодически сгибая их и щелкая суставами. «Ещё бы! Человека похитил!» — подумала я.

— Всё, что я сказал тебе до этого о себе, — чистая правда.

— Да ну? — я сузила глаза. — А кто говорил, что был толстый, очкастый ботан и верил, что его первая женщина станет единственной? Что вы нарожаете детей и проживете долгую и счастливую жизнь? Что умрёте в один день в окружении внуков и правнуков?

— Прости. Насчет толстого ботана я обманул. А насчет веры в единственную любимую — нет, это правда.

— Зачем врал?

— Если бы я тебе сказал, каким был на самом деле, ты бы что почувствовала и подумала обо мне?

— Ладно, это прощаю, — сказала я и подумала: «Он прав. Мне тогда было бы очень неприятно. Толстый ботан — это так себе, но похотливый самец, готовый трахаться с кем попало — намного хуже». — Девушку Инну тоже придумал?

— Нет, она была, — робко улыбнулся Артур, словно боясь, что за такое проявление чувства я взбешусь. — Только не так романтично мы с ней общались. И девственником я не был тогда, конечно. Хотя ей сказал, что это так. Чтобы соблазнить.

— Вот же ты хитрая сволочь, Уваров, — сказала я.

Артур пожал плечами. Мол, что было, то быльём поросло.

— Про родителей-то зачем наврал?

— По той же причине. Ты бы не поверила, решила, что я стараюсь таким хитрым способом втереться к тебе в доверие. Представь: ты детдомовская, я же вырос фактически сам по себе. Отца нет, а мама вроде формально есть, но фактически… — сказал Артур.

«Снова прав», — подумалось мне.

— Знаешь, Уваров, я всё равно не считаю…

— Лика, я люблю тебя! — вдруг выпалил он.

Слова застряли у меня в глотке. Я даже кашлянула от неожиданности. Посмотрела на Артура, прищурившись. Очередной его фокус-покус?

— Что ты сказал?

— Анжелика Разумовская! Я люблю тебя, — довольно громко и отчетливо, глядя мне прямо в глаза, произнес Уваров. — И хочу тебе сказать, что после того, как мы стали близки, я не прикоснулся ни к одной женщине! То, что ты увидела у меня в кабинете, это была выходка Елизаветы. Она решила, что так сможет быстрее получить работу в нашей компании.

— И у неё получилось, — заметила я иронично.

— Не по этой причине, — сказал Артур. — Она умна и профессиональна, ты же сама знаешь. Да что мы о ней?! — вдруг возмутился он. Подошел ко мне, взял за руки, прижал их себе к груди. Вернее, попытался, поскольку звякнули наручники. Чертыхнувшись, Уваров расстегнул их и повторил жест. Взял мои ладони в свои, прижал их к груди, и, глядя мне в глаза с очень близкого расстояния, повторил:

— Лика, я очень, очень, очень тебя люблю.

Вот что мне было делать? Внутри разрывались чувства на клочки. Мне хотелось исполнить своё пожелание и дать ему с размаху в морду за то, что сделал своей заложницей. В то же время сердце бешено заколотилось: я видела, что Артур абсолютно искренен и глубоко чувствует то, что произносит. Передо мной стоял не хитрый бабник, а человек действительно любящий. Вместо ответа я закрыла глаза, и Уваров тут же всё понял.