Таким Марина не видела своего любовника еще ни разу. Лицо его сделалось малиновым, щеки как-то сразу впали, а кончик носа заострился, как у покойника. Волнение Овеченского передалось и ей. Она побледнела.

— Что случилось, милый?

Аким Акимович с силой хлопнул дверцей.

— Поручил сложное дело своему заму, а он напортачил. В общем, мне надо срочно ехать.

— А как же спектакль? — Марина состроила обиженную гримаску.

— Какой, к черту, спектакль! — вспылил Овеченский. — Иди одна.

— Ну зачем же сердиться, милый? — Марина погладила Овеченского по щеке. — Нужно так нужно. Иди. А я позвоню приятельнице, приглашу ее.

Овеченский высадил Марину и помчался к Настасье.

— Слава богу, заявилась, пропащая душа, — обрадовалась Настасья. — Все как будто сговорились.

— Брось тянуть заупокойную, давай ближе к делу, — прикрикнул на нее Овеченский.

— Можно и к делу, — проворчала Настасья. — Только от этого дела хоть в прорубь головой. Серега звонил. Этого ихнего битюга взяли, ну, Ваньку.

— Ах, Ваньку, — повеселел Овеченский. — А я-то причем? Мало ли что там у них...

— Да ведь Генка с ними был, Аким Акимович.

Овеченский подскочил на диване с такой силой, будто сел на раскаленный утюг.

— Как? Ах, паразит! Мало ему было? Заложат, Натка, всех заложат. Ай-я-яй. Как же это я опростоволосился? Чувствовал я, Натка, ох, как чувствовал. Думал, почему этот паскудник целый месяц глаз не кажет. А оно вон куда повернуло! — Овеченский устало опустился на диван.

Настасья поставила перед ним стакан с коньяком:

— Может, полегчает, Аким Акимович?

Овеченский резко отодвинул стакан, так что коньяк выплеснулся и светло-желтым пятном расплылся на скатерти.

— Тут другое лекарство нужно. Ты мне смотри, чтоб в доме ничего лишнего не было!

— А чему быть-то? — развела руками Настасья.

Овеченский грозно взглянул на нее.

— Если что, ты меня не знаешь. Продашь — везде достану, у меня рука длинная. Понятно?

— Само собой, — тяжело вздохнула Настасья и подошла к Овеченскому. — Вот вы, Аким Акимович, грозите, а ведь я, если что, ни адреса вашего, ни телефона — ничего не знаю...

— Может, тебе ключ от квартиры дать? — сверкнул глазами Овеченский. — Сам звонить буду! Прощай!

В начале двенадцатого в дверь кабинета Батурина робко постучали. Капитан Качалов привстал из-за стола и снова сел.

— Волнуешься, Сергей Владимирович? — хитро прищурился полковник.

— Есть немного, — признался Качалов и громко произнес: — Войдите!

На пороге появилась Зинаида Яковлевна в кожаном элегантном пальто. Качалов встал ей навстречу и пододвинул стул.

— Благодарю вас, — чуть слышно произнесла женщина и села.

Сергей Владимирович медлил с вопросами, давая свидетельнице возможность освоиться и этим стараясь расположить ее к беседе.

— Как себя чувствует супруг? — будто из приличия, спросил Качалов.

Женщина вздрогнула, слегка покраснела и, подняв к глазам кружевной платок, ответила:

— Кажется, лучше...

Сергей Владимирович облокотился на стол и подался вперед.

— Понимаете, Зинаида Яковлевна, после таких потрясений не каждый способен сразу осмыслить и рассказать все, что с ним произошло. Но со временем человек восстанавливает в памяти многие детали случившегося. Это могло произойти и с вами. Потому мы и решили вызвать вас еще раз для беседы.

— Да, конечно, я понимаю, но, право, не знаю, с чего начать, — проговорила Зинаида Яковлевна, теребя медные кончики пояса от пальто.

— Ну, хотя бы с того, — подсказал капитан Качалов, — как вы встретились с Иваном Денисовичем Ковалевым.

— Н-е-е-т! — застонала женщина, как-то неестественно запрокинула голову и медленно сползла на ковер.

Батурин с Качаловым отнесли ее на диван и вызвали врача. Уже через час Зинаида Яковлевна Светловидова, сразу осунувшаяся и постаревшая на вид, давала развернутые показания. Перед сотрудниками МУРа прошла вся ее жизнь.

...Как только Зиночка стала взрослой девушкой, родители внушили ей, что она должна выйти замуж непременно за состоятельного человека зрелого возраста. Всех молодых людей они называли голодранцами и ветрогонами. Вскоре подвернулся жених — старый холостяк Аркадий Самуилович. Как раз то, что нужно для счастья: порядочный, заботливый человек, дом у него — полная чаша.

Сначала Зиночка думала (и так ей предсказывали родители), что со временем она привыкнет к мужу, а потом появится и любовь. Но ни любви, ни семейной жизни не получилось. Аркадий Самуилович любил жену, предупреждал каждое ее желание, но все это только бесило молодую женщину. Она, конечно, старалась не показывать свое отвращение, но под различными предлогами избегала мужа: то уходила на несколько дней к родителям, то выдумывала различные болезни, вынуждавшие ее ехать лечиться в санаторий. Но разводиться Зинаида Яковлевна не хотела: боялась угроз родителей, которые заявили ей, что если она это сделает, то они не пустят ее на порог, но самое главное — не могла расстаться с роскошной жизнью, которую ей обеспечивал Аркадий Самуилович. Когда муж болел, она радовалась, хотя с озабоченным видом хлопотала у его постели. Давала ему лекарство, а сама молила судьбу о его смерти. Но Аркадий Самуилович не умирал. И вдруг однажды Зинаида Яковлевна вспомнила о Иване Ковалеве. Подростками они жили в одном доме, еще тогда родители запрещали Зиночке подходить к «этому бандиту». Зинаида Яковлевна разыскала его. Состоялся разговор. Ковалев долго ломался. Зинаида Яковлевна прибавила еще пятьдесят рублей. Тот все не соглашался. Наконец она поняла, что еще требовалось исполнителю ее замысла. Отступать было некуда, и она предложила себя.

В назначенный вечер она уговорила мужа пойти в кино на последний сеанс. По дороге к дому на них должны были напасть «грабители», но замысел сорвался. Зинаида Яковлевна встретилась с Ковалевым еще несколько раз. Договорились: она оставит балкон незапертым.

Причастность Светловидовой к преступлению была очевидной и подкреплялась вескими доказательствами. Капитан Качалов сфотографировал ее с Ковалевым в момент их встречи у панорамы «Бородинская битва». Дактилоскопическая экспертиза позволила установить, что она заранее перерезала телефонный провод. Да и первоначальные показания Зинаиды Яковлевны наводили на размышления. Так, она заявила, что преступники могли войти в квартиру только через дверь, и отрицала возможность их появления через балкон. Настаивала, что они были одеты во что-то светлое, а муж ее между тем говорил о темных плащах. На предъявленных ей фотографиях она «не узнала» Ковалева.

У сотрудников МУРа уже давно появились основания задержать Зинаиду Яковлевну, но они медлили. Медлили потому, чтобы дать женщине время обдумать всю тяжесть совершенного ею. Они ждали, что Светловидова сама придет к следователю. Но после ее встречи с Ковалевым стало ясно: чистосердечного признания от нее ждать не приходится. И ее пригласили.

За время пребывания в следственном изоляторе Гундосый перебрал в памяти все свои «дела», гадая, за какое же его задержали. По каждому сочинял легенду в свое оправдание. Но на допросе решил сначала молчать: хотел «прощупать почву».

Его вызвали после обеда. С видом оскорбленного Ковалев вошел в кабинет и сухо поздоровался.

— Садитесь, Иван Денисович, в ногах правды нет, — вместо ответа предложил полковник Батурин. — Давненько мы с вами не встречались. Я уж обрадовался: думал — больше не придется встречаться в такой обстановке, а оно вон как вышло.

— Не знаю, зачем я вам понадобился, зачем вы меня держите, — усмехнулся Ковалев и уже зло добавил: — Отвечать вместе с прокурором будете!

В разговор вмешался Качалов:

— Кстати, санкция на ваш арест получена.

— Не маленький, без вас знаю, иначе бы не держали столько, — огрызнулся Ковалев.

— Ну, раз вы так хорошо знаете законы, — продолжал Качалов, — я думаю, вас не стоит предупреждать о статье 38 УК.