Полковник Батурин внимательно слушал доклад Качалова, изредка что-то записывал, но вопросов не задавал. Капитан хорошо изучил своего начальника и знал, что он сначала «переварит» сообщение, проанализирует все до мелочей, сопоставит данные материалов оперативной группы, вот только тогда и будут вопросы.

Начальник отдела Павел Михайлович Батурин никогда и никому не навязывал готовых решений, даже если у него самого решение уже складывалось. Он старался привить подчиненным инициативу, умение мыслить. Радовался, если решение подчиненного совпадало с его собственным или, наоборот, опровергая его, вело к раскрытию преступления кратчайшим путем. Правда, во втором случае Павлу Михайловичу становилось как-то не по себе. Он думал: «Вот тебе и молодежь. Как представил дело. Я проработал тридцать лет, а так не смог. Старею». Талантливым работникам Павел Михайлович по-хорошему завидовал.

Качалов докладывал ровно сорок минут. А когда закончил, полковник созвал совещание. Оно было предельно коротким. Батурин лишь уточнил планы отработки версий и поставил дополнительные задачи.

Теперь Сергей Владимирович забегал в управление редко, чаще разговаривал с полковником по телефону. С раннего утра и до позднего вечера он не покидал изученного уже до мелочей квартала, следя за интересующим его окном. И только когда свет в этом окне гас, отправлялся домой. За день капитан накуривался до тошноты. Придет домой, подставит голову под кран, вытрется мохнатым полотенцем — и в постель. Заставляет себя заснуть, да где там...

Уж такой был характер у Сергея Владимировича: и большому, и малому делу он отдавал себя всего без остатка.

Когда Качалов начал работать в отделе, то не всем понравилась его подчеркнутая официальность и прямота, с которой он высказывался на совещаниях, партийных собраниях и в разговорах с сослуживцами. Кое-кто даже косился на его «чрезмерное усердие». Некоторые считали, что со временем оно пройдет, Качалов «оботрется». Но и через несколько лет работы, даже став капитаном, он не «обтерся». И те, кто сначала думал, что Сергей Владимирович «играет в показуху», со временем убедились: в отдел пришел работяга, простой и прямой человек. Нашлись и такие, которые копировали «качаловский стиль».

Павел Михайлович Батурин сразу понял новичка, подметил у него необходимую для работника уголовного розыска цепкость, упорство и, главное, неудовлетворенность сделанным. Только горяч иногда бывал Качалов, это да. Полковнику не раз приходилось «остужать» его. С годами Сергей Владимирович сумел выработать в себе хладнокровие, однако нет-нет да и срывался.

Жизнь не баловала Сергея Владимировича. В пятнадцать лет он остался без родителей. Родственники, прежде не покидавшие хлебосольную семью Качаловых, отвернулись. Пришлось Сереже самому заботиться о своей судьбе, он пошел работать. Потом приехала тетка из деревни, поселилась у него и оформилась опекуншей, но подростку от этого не стало легче. Тетка с мужем заботились лишь о своих детях.

Сереже ничего не запрещали, ни в чем его не ограничивали. Он мог ходить куда угодно, возвращаться домой когда угодно. Его не ругали и не ласкали. А вокруг было очень много соблазнов и опасностей. У подростка всегда имелись деньги, так как для своего возраста он зарабатывал неплохо. Поэтому его охотно принимали в своей компании ребята, которые вырывали сумки у женщин, взламывали палатки, а потом на задворках, задыхаясь и отплевываясь, пили водку прямо из бутылки. Попробовал однажды выпить и Сергей. Еле-еле дотащился он тогда до дома. Дверь открыла тетка. Молча сняла с племянника пальто, уложила его на диван и прошипела:

— Подохнешь, как и твой отец-алкоголик!

Трудно сказать, что повлияло на Сережу — теткины слова или еще что-нибудь, но с тех пор он в той компании больше не появлялся и все свое свободное время стал проводить среди взрослых. Труднее всего было в выходные дни. Сергей не знал, куда себя деть. Ходил по двору из угла в угол, как неприкаянный. Глядя на то, как другие ребята отправляются с родителями на прогулку за город, еле сдерживал слезы. Несколько раз ездил с теткой в гости. Но она, стоило ей выпить, сразу начинала бахвалиться тем, что взяла сироту на воспитание, заменила ему мать. «Отблагодарит ли, когда вырастет?» — вопрошала тетка. Сергей не мог всего этого вынести и перестал ходить с ней в гости.

С нетерпением ждал он понедельника. Работал с каким-то яростным наслаждением. Вращая маховики фрезерного станка, Сергей представлял себя то за штурвалом самолета, то в рубке боевого корабля, выполняющего особо важное и рискованное задание. Здесь, на заводе, он почувствовал в себе силу, понял, что способен на большое дело.

Вырос Сергей задумчивым, немного грубоватым и вспыльчивым юношей. Вскоре его призвали в армию. Не было ни застолья, ни чьих-либо слез. Товарищи по работе проводили до райвоенкомата, стукнули по плечу: «Служи!»

Служба давалась Сергею легко. Порой он удивлялся, почему говорят, что армейская жизнь сурова, тогда как солдата встречает свежевыбеленная теплая казарма, сверкающая белизной постель, он обеспечен добротным обмундированием, хорошим питанием. Таких благ после смерти матери Сергей и во сне не видел.

Через год сержант Качалов уже командовал экипажем танка. Стал мастером спорта по боксу. За отличные успехи в боевой и политической подготовке ему предоставили краткосрочный отпуск. Радоваться бы, а Сергей взгрустнул: куда ему ехать, кто его ждет? И он отправился в канцелярию к командиру роты.

— Как это некуда ехать? — всплеснул руками майор. — У каждого человека есть свой дом или хотя бы место, где он родился. А у тебя тем более — Москва. Поезжай, покажись знакомым, каким ты стал. На Москву взгляни, только другими глазами. Сам же говоришь: кроме завода, ничего не видел. Ведь вы все так, москвичи: живете среди храмов культуры, но ничего видеть не успеваете или не желаете. Любой приезжий за неделю везде побывает, а потом вам же, москвичам, и рассказывает. Поезжай.

После армии командование полка рекомендовало старшину Качалова курсантом в танковое училище. Через несколько лет он вернулся в Москву уже лейтенантом. Тетка не на шутку перепугалась: вдруг потребует освободить квартиру, ведь в начальники вышел. Сергей сразу же понял ее беспокойство и с присущей ему прямотой сказал, чтобы зря не тревожилась, так как он всю свою жизнь решил связать с армией.

Уезжал Сергей из Москвы в часть, как в родную семью. Он, конечно, не знал, что вскоре очередное сокращение Вооруженных Сил перевернет его жизнь и разрушит мечту об окончании бронетанковой академии.

И вот демобилизованный офицер с чемоданом в руке стоит на пустыре. На месте дома, в котором прошло его детство, зияет огромный котлован, а в нем уже уложен фундамент нового здания.

На первых порах Сергей Владимирович остановился у товарищей и стал искать работу. Кем ему только не предлагали быть: и начальником гаража, и заведующим базой, и комендантом, и осветителем сцены, и шофером. Но Сергей Владимирович чувствовал, что ему нужна такая работа, которая соответствовала бы ритму армейской жизни, что он не сможет смириться с «гражданским» распорядком. Качалов давно подумывал о милиции, но сомневался: примут ли. Сомневался потому, что ни в райвоенкомате, ни в райкоме партии, куда он не раз наведывался, ему не предлагали идти работать в милицию. Все же он решил сам попытать счастья и отправился в городское отделение. Его приняли постовым.

Время стажировки пролетело незаметно. Наступил первый день самостоятельной службы. В тот день правонарушители будто сговорились. Постовому Качалову трижды пришлось задерживать хулиганов, потом отправлять в отделение пьяницу и уже под конец смены преследовать грабителя. Начальник отделения, много повидавший на своем двадцатилетнем милицейском веку, и тот заметил: «Крещение у вас получилось самое что ни на есть боевое!»

Решив посвятить свою дальнейшую жизнь работе в милиции, Сергей Владимирович представлял себе трудности, с которыми ему предстояло столкнуться, но действительность превзошла все ожидания. Он часто сравнивал свою новую службу с прежней — армейской и каждый раз убеждался в том, что милицейская труднее. Труднее потому, что все время приходится напрягать нервы, держать их в кулаке, следить за собой, чтобы не сорваться. А поводов к срыву сколько угодно. Вот, например, такая ситуация. Человек упорно не хочет переходить улицу по обозначенному переходу. Стоит и ждет, когда милиционер отвернется. Лишь на секунду отвернешься, а пешеход-нарушитель уже на проезжей части. Начнешь с ним неприятный для него разговор — он не обращает на твои слова никакого внимания, смотрит куда-то поверх твоей головы и с ехидцей улыбается. На лице его написано: «Будешь мне еще мораль читать, делать тебе больше нечего». А некоторые такое и вслух высказывают. Это, конечно, мелочи. Если приходится задерживать преступника, поводов сорваться гораздо больше. В таких случаях вокруг сразу же собираются любители скандальных зрелищ, среди которых иногда находятся и защитники, не ведающие о том, что задерживаемый, например, ударил ножом человека. Милиционер же не всегда может объяснить толпе причину задержания: служебная тайна.