К караван-сараю мы отправились спустя час. Ксенофонт предложил оставить один лох для охраны лагеря, остальные выстроились в колонну по шесть в полном облачении и со штандартами. Сократ напросился со мной, и теперь плелся, приклеившись сбоку, и зевал.

— Ты стал сильнее, — покосился в мою сторону Ксенофонт. — И выносливее. Видимо, в Спарте хорошие школы.

— Съезди как-нибудь, посмотри.

В Спарте в самом деле были хорошие школы. К тому времени, когда отец забрал меня из агелы, я считался лучшим бойцом в панкратионе, это что-то вроде современных боёв без правил. Память отозвалась тяжёлыми ударами и болезненными захватами. Ограничений не было, жестокость приветствовалась. Возможно, это объясняет тот факт, что я так легко расправился с Меноном, хотя я не помню ни одного приёма и ни одной увёртки. Всё произошло на чистой интуиции. А тех двух придурков, из-за которых мне отказали в гражданстве, я не просто покалечил, а сбросил в выгребную яму. Отец меня тогда понял, а эфоры нет, и нам пришлось уехать.

Возле караван-сарая уже всё было готово к похоронам. Тело отца, умащенное и завёрнутое в красный плащ, лежало на погребальном ложе, составленном в виде сруба высотой в рост человека. Боюсь, для этого пришлось спилить все пальмы в округе. Рядом лежали его щит и копьё. Несколько обозных рабынь стенали, ползая на коленях, и посыпали головы пылью, изображая неутешное горе. Вдоль дороги выстроились сотни гоплитов. Стратеги стояли в ногах ложа и тоже делали горестный вид.

Я не понимал, как правильно вести себя на похоронах отца. Знаний на этот счёт у меня не было, а память Андроника ничего не говорила. Я просто опустился на одно колено и склонил голову. Помолчал минут пять. Поднялся. Слева встал Ксенофонт, позади Сократ. Вперёд вышел Менон и произнёс напыщенную речь, дескать, каким прекрасным человеком и великим полководцем был покойный. Если бы Клеарх мог услышать его, то посмеялся бы вволю.

Закончив говорить, Менон встал справа от меня. Подошёл человек, закутанный с головой в чёрную хламиду, поднёс к дереву факел. Огонь зашёлся легко, крутанулся меж брёвен узкой лентой, разбежался по сторонам и пыхнул резко вверх без дыма и искр. По строю гоплитов прокатился глухой выдох. От сруба потянуло жаром, щёки обожгло румянцем.

Никто из стратегов не сделал ни шагу назад, стояли как каменные до тех пор, пока огонь не прогорел. Рабы подали каждому кувшин вина, и этим вином мы залили рдеющие угли, потом всё, что осталось, собрали в глиняную урну и закопали тут же у дороги.

Менон направился к караван-сараю и знаком пригласил идти следом. Ксенофонт ткнул меня локтем.

— Ты помнишь, о чём мы говорили ночью?

— Помню.

— Ну? Ты должен потребовать провести совет на виду у всего войска.

Я замялся. При всём войске Менон не решится напасть на нас, а мне втемяшилось в голову, что только в случае его нападения я смогу в кого-то переместиться.

— Слушай, дружище Ксенофонт… Мне кажется, ты преувеличиваешь опасность. Она не там, где ты её ищешь. Давай послушаем, что они предложат. А если Тюхе[23] покажет нам своё седалище, то мечи у нас есть, и перед Хароном[24] мы предстанем в большой компании.

Ксенофонт открыл рот, чтобы возразить, и махнул рукой.

— А, плевать, пошли, — и подмигнул. — Давно мечтал шлёпнуть Тюхе по жирной заднице.

Внутри кроме стратегов был один чужак — Шамаш-эрибу-укин. Ну куда ж мы без халдея. Два дня его не видел — и не соскучился. Он единственный сидел в плетёном кресле, сложив руки на животе. Менон встал возле кресла, остальные сгруппировались за его спиной, и получилось, что мы с Ксенофонтом как бы противостояли им. Вдвоём против десятка. Ксенофонт чуть отодвинулся от меня, давая себе больше простора, если вдруг придётся доставать оружие. Я скрестил руки на груди.

— Мы собрались здесь для того, чтобы выбрать старшего стратега, — заговорил Менон. — Мы все уважали Клеарха, но что случилось, то случилось. Мы воздали ему должные почести и теперь обязаны подумать о будущем. Я прошу высказаться каждого из присутствующих и назвать имя своего кандидата на освободившееся место.

Менон покосился на меня.

— Что здесь делает вавилонянин? — кивнул я на халдея.

— Он… — начал фессалиец, но Шамаш-эрибу-укин жестом остановил его.

— Позвольте, уважаемый Менон из Фессалии, я сам объясню молодому человеку своё присутствие на этом собрании.

Халдей поднялся с кресла и сделал шаг вперёд.

— Мой дорогой Андроник, перед вами Вавилон, — он повёл рукой влево от себя, и все посмотрели в ту сторону, как будто там действительно можно было увидеть город. — Если вы поторопитесь, то уже к вечеру встанете у его стен. Но десять тысяч воинов — ничтожная струйка в водах могучего Евфрата, сил которой не хватит окружить даже предместья. Поэтому пришло ваше время сказать: на что вы готовы, дабы стать повелителями древнего царства? Два дня назад ваш отец говорил, что намерен объединиться с домом Мушезиб и принять город во владение, не пролив ни капли крови благочестивых горожан. Мы договорились встретиться вновь, и вот я пришёл услышать подтверждение этих слов.

— Отец мёртв! — воскликнул я.

— Это печально, — поник головой халдей. — Но это не делает стены Вавилона ниже. Они стоят по-прежнему крепко, и городская стража внимательно следит за окрестностями, дабы успеть затворить ворота, если вдруг в пределах видимости появится враг.

— А много у вас стражи? — как бы невзначай поинтересовался Ксенофонт.

Халдей понимающе улыбнулся.

— О, её вполне достаточно, чтобы сдвинуть створы и накинуть на них засов.

— Я готов заключить с тобой договор, вавилонянин, — вмешался в разговор Менон. Стратеги за его спиной одобрительно зашумели.

— Ты здесь причём? — надвинулся на него я. — На этом собрании у тебя прав не больше, чем у Никарха или Ксенофонта.

— Ну так сейчас это измениться, — Менон кивнул за спину. — Все они готовы проголосовать за меня. А с тобой кто? Этот ничтожный афинянин, изгнанный из родного города за дружбу со спартанцами?

— Не любишь спартанцев?

— Не люблю! Особенно тех, чьи матери отдавались каждому встречному в преддверье храма Афродиты!

Это прозвучало оскорбительно, и пусть я не знал матери человека, чьё тело заняло моё «я», защитить её имя моя обязанность. Очень хотелось врезать ему, кулак так и чесался, но на этот раз Менон был готов встретить меня, поэтому лезть на рожны я не стал, а спросил громко и с презрением:

— А чем занималась твоя мать, фессалиец? Отсасывала у пьяных на симпосиях[25]?

— Что-о-о?! — взревел Менон.

Он рванул меч из ножен и кинулся было ко мне, но Проксен и Ликий схватили его за плечи. Захват был не крепкий, но Менон сразу обмяк. Я обратил внимание: взгляд халдея целиком сосредоточился на фессалийце. Золотые искорки в глазах Шамаш-эрибу-укина закружились водоворотом, в котором мог утонуть не только Менон, но и я, и Ксенофонт, и все остальные. Колдовство? Персия — страна зороастризма, а зороастрийцы поголовно маги. Я не очень-то верю во все эти фэнтези, но уж если существует попаданство, то могут существовать и волшебники. Шамаш-эрибу-укин однозначно маг, возможно, владеющий даром гипноза, и именно это он сейчас демонстрировал, удерживая Менона от драки.

Вот как. Мне стало интересно: а если вселиться в тело халдея, что я обнаружу в его голове?

Я постарался отбросить всё лишнее, и сосредоточил внимание на Шамаш-эрибу-укине. Что делать точно, я не знал, но попробовать стоило.

Я мысленно приказал себе: переместись…

Нулевой эффект.

Прыжок!

Тот же результат.

Нет, слова здесь не имеют значения. Нужно другое. Сила воли.

Я представил, как выхожу из тела Андроника — представил чётко, до мельчайших подробностей — сущность мою потянуло к халдею, окутало, будто дымкой. Я перемещаюсь, я перемещаюсь, я перемещаюсь…