Конечно, мама удивлялась и довольно долго допытывалась у дочки, что же такое произошло – мечтала-мечтала певицей быть, и вдруг – как отрезало.

– Мамочка, ну ты же понимаешь, что, если я буду кидаться в разные стороны, то толком ничего не добьюсь. Буду поступать на фортепиано, значит, им и занимаюсь. А пение сейчас только отвлекать будет.

Объяснение выглядело не слишком убедительно, однако, больше ничего добиться от Кати было невозможно – она молчала как партизан. К тому же, в школе, где работала Марина Николаевна, наконец-то появился хор и даже вокальный ансамбль из голосистых ребят, и она все силы и время тратила на занятия с ними – разбираться с проблемами дочери возможности особой не было.

К одиннадцатому классу страсти немного утихли. Во-первых, почти все самые злостные Катины гонители из числа одноклассниц ушли в колледж после девятого класса, а, во-вторых, у Кати появился защитник.

Димка Николаев, симпатичный невысокий мальчик, который перешел в их класс в этом году, как-то сразу почувствовал симпатию к Кате. Он попросил разрешения сидеть с ней за одной партой и чуть ли не единственный из всего класса общался с ней доброжелательно. Больше того, он всегда вступался, если девушку начинали обижать и жестко пресекал обращение к ней обидным прозвищем «Саловей».

Кате мальчик тоже понравился. Очень понравился. Она сразу отметила чуть резковатые, но гармоничные черты его лица, а, главное, необыкновенные желто-зеленые глаза в обрамлении длинных черных ресниц. Когда он подходил к ней и заговаривал, девушка смущалась, краснела и опускала глаза. Дима… Она чувствовала, как в сердце зарождается первое робкое чувство – и очнулась.

«Забудь! – остановила она себя, пока не стало слишком поздно, – он твоего роста и вдвое худее! Мы даже рядом выглядим смешно! Ты же не думаешь, что у вас хоть что-то может быть общее?..» И вскоре Димка подтвердил ее предположение, объяснив причину своей симпатии – сострадание. Он сам прошел через травлю в старой школе:

– Я был очень маленького роста. И очень худой. Даже не буду говорить тебе, как именно меня дразнили… Я был изгоем, – рассказал он как-то в порыве откровенности, провожая Катю домой, – Это только последний год я начал расти, а раньше… Словом, я тебя понимаю, Кать. И в обиду не дам!..

Вот так. Они просто товарищи по несчастью. Не более того. Тем не менее, Катя была рада, что у нее есть Дима. Правда, с его приходом одноклассники перестали издеваться над девушкой открыто, гадости теперь творили исподтишка и гораздо реже. Сейчас, в мае, они притихли совсем, и Катя очень рассчитывала, что у них наконец-то появились дела поважнее. Последний звонок, экзамены, выпускной – до Кати ли тут? И девушка расслабилась, решив, что ее мучения закончились.

На двадцать пятое мая был назначен последний звонок у девятых и одиннадцатых классов. Уроков у выпускников не было, в школу можно было прийти за полчаса до торжественной линейки, в одиннадцать тридцать. Лишь тех, кто участвовал в самом мероприятии или украшал зал, попросили прийти пораньше. Катя традиционно накануне предложила свою помощь, над ней традиционно посмеялись, предложив лучше пойти на пробежку, и девушка, пожав плечами, позвонила Майе Моисеевне. Учительница приходила в школу утром и никогда не возражала против дополнительных уроков для любимых учеников. Катя хотела «погонять» программу перед выпускным экзаменом и концертом, поэтому, пока ее одноклассницы наводили красоту, она отправилась в музыкальную школу.

Чтобы не тратить время, она сразу надела чудесный брючный костюмчик пудрового цвета, купленный специально к празднику. Он отлично сидел на Кате, скрывая лишнюю полноту и подчеркивая пышные формы. К тому же цвет был очень удачным – он очень гармонировал с темными волосами девушки и освежал цвет ее лица. Даже равнодушная к нарядам Катя признала, что костюм отличный и искренне поблагодарила маму.

Девушка покрутилась перед зеркалом, собрала длинные тяжелые волосы в узел, выпустив несколько прядей у лица, тронула тушью ресницы и слегка подкрасила губы. Образ довершили удобные, несмотря на высокий каблук, туфли.

– А неплохо получилось, – с удовольствием констатировала она и улыбнулась. Сегодня никто не сможет испортить ей настроение!

Майя Моисеевна похвалила Катю за отличную технику и экспрессивность исполнения, заверила, что к экзамену девушка абсолютно и однозначно готова, волноваться не о чем. А на прощание внезапно сделала комплимент:

– Катюша, ты сегодня выглядишь замечательно! Этот костюм… Его словно сшили специально для тебя – молоденькая симпатичная девушка и костюм такого замечательного розового цвета. Очень уместно, очень точно!.. И туфли… и прическа тебе очень идет. Даже не сомневаюсь, что ты сегодня услышишь много лестных слов в свой адрес!

– Ох, – вздохнула девушка, – Боюсь, что в моем случае, самое лучшее – отсутствие всяческого внимания…

– Ты мне это брось! – нахмурилась учительница. – Ты красивая девушка и не смей сомневаться в этом! Только слепой этого не заметит! Благородные черты лица, красивый разрез глаз, чудесные волосы… А руки?.. На таких руках только бриллианты носить!.. И вообще. Знай, милая, что мода на худобу возникла недавно, а еще лет сорок назад самым лучшим комплиментом было «ты прекрасно выглядишь, поправилась». Худоба – признак болезни. Да-да! «Худой» – значит, плохой! Худая одежда, карман прохудился…

– Жаль, что я опоздала родиться, – грустно улыбнулась Катя, собрала ноты в папку, тепло попрощалась с учительницей и поспешила в школу.

Катино появление около актового зала не осталось незамеченным. Несколько ее одноклассниц – в нарядных платьях, с ярким макияжем и красиво уложенными локонами – словно стайка экзотических птиц, тут же зашевелились, захихикали, зашептались и, наконец, демонстративно отвернувшись в сторону, принялись разглагольствовать, стараясь, чтобы Катя слышала каждое слово.

– Мил, а ты слышала, что черное стройнит только до сорок шестого размера? А потом всё. Бесполезно. Жир уже не скроешь, – начала Оля Гордеева, а Мила Малинина привычно приняла подачу:

– Ой, ну, конечно! Кто же этого не знает? Поэтому НЕКОТОРЫЕ поняли – ваще бесполезно черное носить… И напялили розовое… Поросячье розовое…

– Девочки, вы темные, – томно вздохнула Таня Еремина, – это цвет…

–… САЛА! – выкрикнул подбежавший Антон Шумейко. – В чем еще мог прийти наш САЛОвей? – все, кто слышал последние слова, дружно захохотали.

– Привет, что за веселье? – к Кате, у которой уже задрожали губы, подошел опоздавший Дима.

– Угадай с трех раз! – буркнула она.

– Понял. Ты снова стала звездой дня.

– Вообще не смешно!

– А я и не смеюсь. Кстати, отличный костюм, тебе идет. Мама всю квартиру завалила модными журналами, так, вот, поверь мне – костюмчик у тебя еще и моднявый.

– Спасибо, – Катя шмыгнула носом, – Ты всегда умеешь меня поддержать в нужный момент. А еще, представляешь, сегодня Майя Моисеевна тоже сказала про костюм, что красивый. И что идет мне. А еще – что я…красивая, представляешь?

– Правильно. Вот и слушай умных людей, а не всяких там… – Димка улыбнулся, но тут же снова стал серьезным. – Кать, может, фигня, конечно… Я накручиваю… В общем, у меня почему-то какое-то нехорошее предчувствие… Ты это… Сейчас на сцену пойдем, ты ко мне поближе держись, ладно? Просто на всякий случай…

– Николаев! – из дверей зала вовсю семафорила классная, – Сюда иди! Машу ему, машу, а он не реагирует…

Дима и Катя подошли ближе.

– Николаев, пойдешь первым, – сказала учительница, – Бревнов заболел, его не будет… Первым мальчик должен идти… Ты не репетировал, но ты самый сообразительный. Больше некого поставить. Давай, иди! Строимся уже!

Дима потащил за собой Катю, но классная девушку отстранила:

– Николаев! Я сказала – только тебя меняем! Соловьева на своем месте, как и раньше – предпоследняя слева. Всё! Быстрее, быстрее!..

Одиннадцатый «А», кое-как разместившись на сцене, толкаясь и похохатывая, все-таки исполнил песню про голубей, которых «провожаем в последний полет». После этого все синхронно развернулись, чтобы спуститься со сцены и сесть в зале. Катя теперь шла второй. Не успела она поставить ногу на ступеньку, как почувствовала сильный и, главное, неожиданный, толчок в спину. Девушка пошатнулась на каблуках, взмахнула руками и удержалась бы – впереди шел высокий крепкий Шумейко, на которого можно было бы опереться. Как нарочно (или на самом деле нарочно), именно в этот момент он спрыгнул с лестницы и отскочил сторону.