– Как говорил товарищ Сухов: «Это точно!» – неожиданно высказался Сорокин.
– Но это ещё не всё… – продолжал Бордовских. – Коллективный разум Человечества – это, конечно, здорово, но… Понимаете, люди ведь вообще… Зачем хранить информацию на мясных носителях, которые спят, болеют, бухают, стареют и умирают? Можно ведь записать эту всю информацию, этот коллективный разум на более надёжный, даже вечный носитель…
– На такую большую чёрную дискету, как в «Космической Одиссее»? – Тюлипин вспомнил фильм Стэнли Кубрика, который Сидоров и Бронницкий в силу возраста не смотрели.
– Ну, например, – согласился Бордовских, ровесник Тюлипина. – Или на радиоволну, или даже на свет записать всё это коллективное сознание Человечества, чтобы оно вечно летело через Вселенную. И так мы станем Богом, ну или вольёмся в того Бога, который уже существует…
Валентина заметно развезло, глаза блестели… Планктон Антонович вспомнил, что у коллеги как раз был в разгаре бурный роман с французской сноубордисткой. В этот момент полуголая гимнастка упала с качелей на слона, и тот от неожиданности навалил кучу.
***
Под конец корпоративного праздника Планктон Антонович танцевал с Семёновой медленный танец: оркестр играл Scorpions. В гардеробе галантно подал пальто. Из здания гостиницы вышли вместе, но на дистанции, стараясь не привлекать внимания коллег. Матильда завела свой Lexus в бензиновом режиме, чтобы прогреть двигатель, и принялась счищать снег с машины, отвергнув услуги Бронницкого – девушка не подпускала чужаков к своему любимцу. Молодой человек не растерялся и очень удачно заскочил в продуктовый через дорогу, прихватил с собой пару бутылок шампанского.
Утро было поздним, хмурым и зябким. Планктон Антонович проснулся по привычке рано и уже час лежал тихо, стараясь не разбудить спавшую рядом женщину. Как ни странно, он неплохо себя чувствовал после вчерашней пьянки. В тусклом утреннем свете Бронницкий разглядывал интерьер маленькой съёмной квартиры: советские обои в цветочек, ламинированную мебель, утеплённые поролоном рассохшиеся оконные рамы, пузатый старый телевизор. Через щель под дверью балкона за ночь намело кучку снега.
Бронницкий вспомнил, как ночью Матильда страстно, на всю квартиру звала его по имени. При общей стройности фигуры у неё обнаружились неожиданно большая натуральная грудь, кубики пресса и три татуировки, причём одна большая, на спине, в виде крыльев. Узор из перьев анатомично вписывался в рельеф мускулатуры, переплетающей спину: когда мышцы напрягались, Бронницкому иногда казалось, что перья шевелятся. «А так ведь и не скажешь! В офис ходит вся такая скромная, в тёмных водолазках, как серая мышка, – подумал Планктон Антонович. – Интересно, она всех мужиков так громко по имени зовёт? Вот, наверное, соседи удивились!» Молодой человек беззвучно хихикнул.
Он медленно, стараясь не разбудить девушку, сполз с кровати: Семёнова громко всхрапнула. Бронницкий аккуратно запер дверь миниатюрного санузла, постарался как можно тише слить воду в унитазе и направился на тесную хрущёвскую кухню. Огляделся, открыл крохотную «Бирюсу»: решил приготовить завтрак, чтобы произвести на подругу хорошее впечатление, да и просто проголодался. В пустом холостяцком холодильнике обнаружилась пачка творога и несколько яиц. «Если найду муку и сахар, то можно сделать сырники! – подумал молодой человек. – Сырники нравятся женщинам. Мужчина, который готовит сырники, просто не может быть плохим».
***
После затяжных праздников офисный народ медленно приходил в себя. Работы не было, клиенты и внутренние заказчики ещё не вышли из спячки. Сорокин в своём отдельном кабинете-аквариуме читал Moscow Times, положив ноги на стол и периодически яростно ковыряясь в носу.
Тюлипин под конец новогодних каникул успел съездить в родное Кемерово, где встретился с одноклассниками, напился до потери сознания и чуть не опоздал на поезд. Его несли втроём, спешили, бежали и уронили лицом на перрон, но успели в последний момент забросить тело в вагон. Где-то по пути из кармана Дмитрия Владимировича выпал дорогой новый сотовый телефон, и Тюлипин сидел теперь за рабочим столом очень грустный и тихий, стараясь поворачиваться подбитым глазом к стене и лишний раз не привлекать к себе внимания.
Сидоров и Бордовских громко и сочно обсуждали подробности праздничных похождений, пьянки и каких-то женщин. Планктон Антонович их не слышал, уперев взгляд в экранную заставку на мониторе: треугольная заснеженная вершина возвышалась над азиатским городом. Мыслями молодой человек был где-то далеко: он вспоминал проведённые с Семёновой праздничные дни, новогоднюю Москву, бурный секс, бары, заснеженный Нескучный сад. Каждое утро, когда Бронницкий просыпался без Матильды, она засыпала его эсэмэсками: хорошо ли он спал, как себя чувствует, чем занят? Вот и сегодня молодой человек уже успел ответить на пару десятков сообщений, пока у Матильды не начался напряжённый рабочий день.
Планктон Антонович, как всякий хороший мальчик, конечно же всегда мечтал, что у него будет семья: жена, дочка и обязательно – собака. Бронницкий осознавал всю ответственность перед предками и понимал, что должен быть ещё сын Антон. Свои фантазии он старательно дополнял маленьким мальчиком, но образ получался каким-то размытым, ускользающим, а девочку он представлял вполне живо, с косичками и бантиками. Впрочем, для начала нужно было найти спутницу жизни: с этим у Планктона Антоновича как раз не ладилось.
Бронницкий, бесспорно, был интересным молодым человеком с хорошим гуманитарным образованием и неплохо подвешенным языком, симпатичным, вежливым и внимательным, к тому же с прекрасными карьерными перспективами: женским вниманием он никогда не был обделён. Тем не менее, ряд его романов и недолгих попыток сожительства закончились ничем. Планктон Антонович несколько лет назад съехал от родителей и снимал квартиру недалеко от метро Дмитровская, уже долгое время откладывая все премии и планируя накопить на первый взнос, чтобы в наступившем новом году взять наконец ипотеку: по мнению молодого человека, это должно было окончательно решить его проблемы в личной жизни.
Самая первая детская любовь пришла к Бронницкому в шесть лет, зимой последнего дошкольного года. Мальчик не выговаривал букву «р» и родители отвели его к логопеду, оказавшемуся крупной еврейской женщиной, проживавшей на соседней улице вместе с русским мужем и черноглазой дочкой Риточкой, пышной и кучерявой ровесницей Бронницкого. Дети стали много гулять вместе и у Планктоши возникло чувство: они катались с горы на санках, держались за руки и даже поцеловались. Юный Бронницкий мечтал, как они с Риточкой поженятся и она будет печь пироги, а он изобретёт и построит дом в виде облака, который будет летать по небу. Люди на земле будут смотреть вверх и не догадываться, что это не просто облако, а дом, в котором живут Планктон и Маргарита. Планктоша так размечтался, что даже рассказал о своих планах родителям и они долго смеялись, а отец стал доказывать, что летающий дом в форме облака построить невозможно. Планктоша спорил, спорил и горько плакал ночью от отчаяния.
Весной, когда Планктону Антоновичу почти исполнилось семь лет, у него случился острый аппендицит и неделю он провалялся в больнице: стало не до свиданий и домов в облаках. Все соседи по палате оказались мальчиками на несколько лет старше. В первые дни они изо всех сил старались рассмешить беспомощного Планктошу: рассказывали анекдоты, шутили и щекотались. Бронницкий смеялся, от смеха натягивались швы и он корчился от боли, а мальчишки, в свою очередь, смеялись над ним. Когда на третий день Планктон Антонович стал уверенно ходить сам, нянечки перестали кормить его на койке и отправили в столовую, где заклятые соседи отбирали у него самую вкусную еду. Планктоша ходил полуголодный, но никому не жаловался: ни врачам, ни нянечкам, ни даже родителям и Евдокуше, которые поочерёдно навещали его каждый день. К своему удивлению, он даже не плакал.
