— Да вы — мастер абриколей, Юстина Борисовна, — смеялся Ростислав.

— Думал, если я из деревни, так ничего не умею? — отвечала я задиристо, отдавая ему кий и чувствуя, как теплеет от прикосновения его руки моя рука.

В какой-то момент я вдруг обнаружила, что сижу на столе с кружкой пива, болтаю ногами и рассказываю какую-то историю из студенческого прошлого, в котором я подрабатывала официанткой в развлекательном центре в Оренбурге, где были и бильярд, и караоке, и кегельбан. Естественно, я попробовала все.

— С кеглями и караоке у меня так и не срослось. А вот с бильярдом получилось, — сказала я, отпивая из кружки и краем глаза глядя на Ростислава, сидящего чуть наискось от меня, возле столика, где стояло его пиво. — Спасибо. Так давно не выбиралась из дома.

Я взглянула на часы над столом и улыбка сползла с моего лица, когда я подумала о том, что уже почти десять, и о том, что еще чуть-чуть — и мне придется уйти, потому что иначе это станет уже слишком похоже на свидание… свидание двух людей, у одного из которых семья.

— Так что там насчет «я тоже плакала у Горского на плече»? — спросил Ростислав как-то преувеличенно легко, проследив за моим взглядом. — Это правда?

Я легкомысленно и без изящества сползла с бильярдного стола и уселась на стул за столиком напротив Ростислава. Его глаза следили за мной, и он даже чуть приподнял бровь в ожидании ответа, уже заранее иронически улыбаясь.

— Ну, плакала, ну и что, — сказала я, и улыбка стала шире… и ироничнее. — С кем не бывает.

— А я вот не верю. — Он покачал головой. — Чтобы Юстина Борисовна — и в слезы?

— Посмотрела бы я на тебя, если бы ты остался без денег в чужом городе, — мрачно сказала я. — Я вообще-то не в ТК «Горский» устраиваться из Бузулука приехала, если что.

— Кстати, — Ростислав отпил из кружки, — чего тебя принесло-то в наши края? Ну, не считая официальной версии о том, что у тебя здесь какие-то дальние родственники, и ты приехала к ним.

Значит, Горский не распространился. Я мысленно сказала спасибо шефу — за сдержанность, и себе — за предусмотрительность. Если бы кто-то из тех, кто в прошлом году с таким увлечением обсуждал наш с Макаровым якобы роман, узнал правду, был бы лишний повод пополоскать мое имя во время перерывов на чай.

— Прочитала объявление. Подумала, что хорошая возможность — работа по вахте, зарплата хорошая, проезд и питание за счет работодателя… — Я пожала плечами, изображая безразличие, которого не чувствовала. — В общем, бесплатный сыр, как обычно, оказался в мышеловке. Облапошили эти «работодатели» меня в два счета, я даже толком и не поняла, как отдала им деньги. Как какой-то цыганский гипноз, честное слово.

Ростислав все смотрел на меня, словно ожидая еще чего-то, и я снова дернула плечом, почти неосознанно пытаясь сбросить с себя этот вдруг ставший слишком внимательным взгляд.

— Что?

— Как же ты, такая разумная и практичная, и вдруг «повелась»… — сказал он с легким удивлением в голосе. — Неужели никто не мог отговорить?

— Я не особенно слушала, — сказала я, и вдруг у меня вырвалось, совершенно неожиданно и оттого как-то особенно громко: — Мне было все равно куда. Лишь бы уехать оттуда.

Серые глаза наполнились каким-то непонятным мне выражением, которое я даже не попыталась разгадать. Ростислав поставил кружку на стол и откинулся на спинку стула, все так же не отводя от меня взгляда, а я и уже жалела о том, что не прикусила язык и озвучила то, что озвучивать даже для себя самой не хотела…

— Так ты, значит, не уехала, а сбежала, — сказал он. — Разбитое сердце?

Кровь бросилась мне в лицо.

— А вот это не твое дело, — сказала я почти грубо, со стуком ставя кружку на стол и поднимаясь. — Я в туалет. И нам уже пора. Поздно.

Я сделала всего шаг — в мгновение ока поднявшись, Ростислав преградил мне путь, положил руки мне на плечи и заставил остановиться в опасной близости от себя, так, что наши носы, когда я вздернула голову, едва не коснулись друг друга.

— Прости. — И его легкое дыхание овеяло мое лицо с этим словом. — Я не хотел.

На какое-то мгновение мы застыли вот так; Ростислав все с тем же странным выражением глаз, которого я не понимала, разглядывал мое лицо, и я не знала, что он на нем увидел… Сама я почувствовала себя так, словно прыгнула с трамплина в воду, прямо в самую глубину, со связанными руками и ногами и, главное, совершенным нежеланием выплывать. Где-то в другом мире шумела музыка и звенели голоса, а я все тонула и тонула в этой серой глубине и с каким-то упоением и трепетом ждала, когда же кончится воздух и этот омут окончательно поглотит меня.

— Я давно должен был сказать тебе «спасибо» за то, что терпишь меня, — сказал он негромко… и глубина стремительно понеслась мне навстречу, когда я поняла, что уже смотрю не в глаза Ростиславу Макарову, а как завороженная наблюдаю за движением его губ.

Я дернула головой, усилием воли заставляя себя вынырнуть, отплевываясь и хватая ртом воздух, и из последних сил ухватилась за наш обычный словесный пинг-понг, как за спасательный круг:

— Да прям. Все нормально. Я к твоим заскокам уже привыкла.

Ростислав чуть крепче сжал мои плечи — будто не такого ответа ждал, будто не хотел сейчас принимать навязываемые мной правила нашей легкомысленной игры, но через мгновение с усмешкой отступил и развел руками:

— Профессиональная деформация, Юстина Борисовна. Уж простите. — И тут же, совсем серьезно и без улыбки: — И все равно. Спасибо.

— Пожалуйста, — сказала я.

— Ну, ты, кажется, хотела куда-то сходить, — сказал Ростислав, к моему удивлению, словно смутившись, и махнул рукой в сторону выхода. — Иди. Я пока оплачу счет.

— Ну конечно, — начала я, — платим пополам…

— Юстин, не ерепенься, — перебил он. — Это все-таки была моя инициатива.

Вскоре я уже была дома. Пожелав Ростиславу счастливого отдыха, я вышла из машины, чинно добралась до подъезда — и рванула по ступеням вверх так, словно за мной гнались.

Поцеловал бы он меня или нет, поцеловал бы или нет, поцеловал бы или?..

Ты совсем рехнулась? Запомни, идиотка, Ростислав не твой, — сказала я своему отражению, раскрасневшемуся, возбужденному, с блестящими глазами и мыслями, написанными на лице, и оно огорченно нахмурилось, но все же покорно повторило за мной, беззвучно и печально: — Не твой, не твой, не твой…

Мама позвонила мне как-то в пятницу в начале октября с обычным разговором о делах на материке. Дядька Максим продал машину, умер от алкоголя папин одноклассник дядя Коля Садовщиков, Костя Лукьянчиков устроился в какую-то иностранную организацию, «Шлюмбержер» или что-то в этом роде, и его отправляют на разработку нефтегазового месторождения у Карского моря. Называется «Новый Порт». Костя будет работать по вахте, месяц через месяц, улетает уже на днях.

И я даже сначала не поняла, с чего бы мама мне так подробно рассказывает о Лукьянчикове, но потом она заговорила о бабулиных пирогах, и все встало на свои места.

— Он во вторник вечером прилетает в Уренгой — контора у него там, — и от вас уже полетит на месторождение. Я там тебе кое-чего положила: огурчики, грибочков маленькую банку, бабуля пирог завернет. Адрес я ему твой дам, завезет. Позвонишь ему, договоритесь там сами про время…

— Погоди, мам, чего? — Я даже опешила, встала как вкопанная посреди дороги и едва не полетела на асфальт, когда Сашка Савушкин, шедший сзади и явно не ожидавший моего такого экстренного торможения, врезался в меня плечом. — В смысле «завезет»? Ты в своем уме вообще? Не буду я с ним договариваться, а уж тем более видеться, ты…

— Устя!.. — начала она, но я перебила:

— Ничего не передавай, и не вздумай даже просить его, ты меня поняла?

Я вспылила и довела маму до слез, но когда она положила трубку, мне перезвонил папа… и разговор с ним был совсем другой.

Они уже договорились. Бабушка обидится, а мать я и так уже ухитрилась обидеть, и ты посмотри-ка, какая она стала храбрая, в зубы не дается совсем! Мала еще так с отцом разговаривать, сказано тебе, заберешь, и чтоб перед матерью сейчас же извинилась…