В сей град возвращается он при радостных восклицаниях народа, который был уверен, что сие путешествие произведет общее благополучие. Но в чертогах своих не предается он праздности. По его велению во всем государстве искапывают кладези и при вратах Мемфиса пространное здание для сохранения хлеба воздвигают.^[1] Иосиф не созидает, подражая знатным людям, гордую себе гробницу, но труды, посвященные человеческому благополучию, суть знаки его славы. Египет прейдет к другим государям; грек, римлянин, аравитянин подавати ему законы свои будут; но когда сии пирамиды, побеждающие время, не возвестят потомству о гордом прахе, в себе заключенном, тогда воспоминание о Иосифе, благодетеле Египта, жити будет посреди всех сих народов: они почитати станут следы его трудов, и десница благодарности начертает имя его на каждом камне сих преславных остатков. О други художеств! преходите моря зрети сии величества знаки и, если чувствительны сердца ваши, идите также воздохнути среди сих драгоценнейших остатков, воздайте оным дань некиими слезами; довольно есть знаков великолепия и рачения человеческого, и коль мало имеем мы знаков его благодеяния!

Но в самое то время, когда сии труды производимы были, Иосиф помышляет о важнейшем предприятии. Прежде возвращения своего в Мемфис следовал он течению Нилову даже до моря. Сия река, при входе своем во Египет побеждающая толь высокие камни, что кажется она с небес низвергатися, обретает при исходе своем новые препятствия: колико быстра она, сходя из Ефиопии, толико тихо возмущенные воды ее извиваются здесь по илу, собранному ею, по сей тенистой земле, коея пространство око не может обняти; сей растущий ил мог бы со временем составить оплот, реку остановляющий. Иосиф прежде всего помышляет способствовати Нилову течению. Но сия мысль, яко семя плодовитое, растет и к важнейшим делам его приводит; он погружается в глубочайшее размышление, как добродетельный музам друг в прекрасный вечер обращает стопы своя на зеленое поле зрети красоту природы; она единая пленяет прежде все его внимание, но скоро потом предприемлет он воспети в пленяющих стихах творца всея природы и вселити в людей добродетель; уже дух ею воспламеняется и громкий глас производит: тако Иосиф, помышляющий токмо снособствовати течению Нила, пространнейшее восприемлет предприятие. Хощет он, осушив сие неизмеримое блато, новым государством увеличити Египет; в сем намерении зрит он менее на распространение земли, нежели на неожидаемое от глада вспоможение; превосходный в очах его огнь возгорается; уже кажется ему страна сия покрытою драгоценнейшими произращениями, и он напредь наслаждается уже тем блаженством, которое народу доставить желает. Сими мыслями исполненный, входит он в Мемфис.^[1]

Он предстает Фараону и рек ему, что, не довольствуясь единым учреждением порядка в государстве его, хощет он еще расширити оного пределы. Удивленный царь прерывает речь его. «С которою страною, — вопрошает он, — войну начати хощешь?»

«Войну! — отвещает Иосиф. — Сие страшное бедствие, стыд человечества, разрушающее государство в самое то время, когда укрепляти оное кажется! Чтоб убивство обагрило руки мои, чтоб оросил я кровию жатву, цветы, чистые источники и спокойные сени! Я лучше восприму посох и буду жертвою сея казни, нежели возжгу сей пламень пожирающий. Позволь, о государь! вещати мне чистосердечно: воспитанный между пастырями, не знаю я искусства притворяться, и несчастия не ослабили дух мой. Престол твой должен подобен быти древу, покрывающему своею тению все твои народы и дающему безопасное соседям твоим убежище; привлекай их кротостию твоего государствования: се твердейшия победы. Я хощу распространити Египет, не проливая ни единыя капли крови». Тогда восприятое свое намерение он ему повествует.

На сие царь с удовольствием ему отвещает: «Познаю твою премудрость и веселюся, внемля гласу человечества, вещающему усты твоими. Удивленный внезапу твоим предприятием, устрашился я того, чтоб величество не вселило в тебя сего жестокого любочестия, которое часто целый свет претворяло на убивственное зрелище. Я весьма удален от того, чтоб воздвигнути престол мой на окровавленных развалинах. Иди; все воины мои тебе подвластны, они велениям твоим послушны будут и произведут в действо толь великое и полезное предприятие». Тако вещал Фараон.

Иосиф немедля выходит из Мемфиса с многочисленным войском, вооруженным орудиями, приличными его предприятию. Прибыв ко брегу сего пространного блата, воины обращают вдаль сомнящийся взор свой. «Египтяне! — рек им Иосиф. — Вместо сражения с неприятелем, способствуйте вы реке, благотворящей стране вашей и зовущей вас пользоватися тою землею, которую она толико веков для вас составляет. Я не удаляю вас от отечества вашего; отсюда зрите вы башни Мемфиса, ободряющего вас сотворити его столицею величайшего государства. Сии поля, услаждая ужас глада, воздадут вам с лихвою за труды ваши. Спешите вы сию страшную казнь предупредити».

Рек он; подобные героям, кои в час сражения горят начати осаду, сии воины нетерпеливо желают исполнить повеленное Иосифом. Вдруг начинают рыть седьмь рвов, кои послужат пределами реке, разлившейся по сей поверхности; оплоты делу сему способствуют. Прежде рвы касаются друг другу, но, приближаяся к морю, они разлучаются.

Между тем, Итуриил, который от начала света и с самой той минуты, когда исходище Нилово истекло из недр земных в первый еще раз, упражнялся в сотворении нового Египта и до краю государства сего посылал тот ил плодоносный, который должен был оное увеличить, помогает ныне превосходному сему предприятию. Он возвышается на воздух, пребегает весь Египет, прелетает Ниловы пороги, страну черных ефиопов, и в Абиссинию приходит. Тамо остановляет он быстрину исходища; воды с меньшим шумом стремятся с камней ефиопских; река тише Египет протекает, и люди, упражняющиеся в ископании рвов, зрят с удивлением и радостию Нил, помогающий их работе. Сим ободренные, усугубляют они силу свою; присутствие Иосифа их поощряет; все делу сему способствует; наконец касаются они морскому брегу и, узрев сию стихию, толико срадуются ей, колико пловец по долговременном своем плавании, узрев землю, восхищается.

Делание рвов совершается, и оные ожидают той реки, которую в океан нести им долженствует. Отверзают оплоты, и Нил, оставляя поле, в седьми рвах своих течет. Каждая часть делателей, стоя пред тем реки сея пределом, который ископала, наслаждается сим зрелищем; опершись на заступы, следуют они оком водному течению. Скоро рока, прияв новый путь, себе предписанный, открывает земли его сотворенные; се был образ дня того, в который покрывающие земли воды от гласа божия побегли в пучины, для них определенные. Делатели отвращают от Нила взор свой и на рождающиеся поля оный устремляют. О Александрия, основанная победителем как бы за опустошение целой Азии! ныне зрится место, на коем воздвигнутся твои гордые башни, соперницы мемфийским! Великий Каир! неизмеримое то пространство, где ты соберешь свои сокровища, кажется в сию минуту исходити из воды! А ты, о Помпей! уже ныне соделано то место, где гробу твоему быти суждено!

По окончании сих трудов Иосиф с воинами своими в Мемфис возвращается. Сия победа не слезами приобретенна стала; отец, старостию отягченный, вкушает веселие видети паки сына своего; нежная супруга, имея в руках своих плод своей любви, трепеща от радости, объемлет своего возлюбленного в самое то время, когда младенцы сему приятному подражают восхищению.

Иосиф предстает царю, и, возвестя ему об успехах своего предприятия: «Ныне, — рек он, — повели, чтоб Египет, обремененный жителями, послал некую часть оных в новую сию страну».

Исполненный благодарностию монарх его объемлет. «Благодетель Египта! — отвещает он. — Победитель добродетельный! О, если бы цари твоему примеру подражали! О, если бы они, вместо опустошения стран просвещенных, творили плодоносными те земли, коих они себя лишают сами и оные лютым зверям оставляют! Скончай дело свое; подай нужные к тому свои повеления и царствуй един над страною, коей ты становишься зиждитель».