Он входит в судно и плывет близ брега, исполненного мумиями, где, кажется, мертвые были различного вида. Колико расстояния занимают они в сих пространных пирамидах, толико их ряды, стесненные на сем неизмеримом бреге: на каждом шагу надлежит ступить по некоей жертве лютыя смерти, в самое то время, когда в сих гробницах теряется человек, ищущий праху, в них заключающегося. Здесь погребенны целые роды; одни места, часто занимаемые, и гробы, другими гробами поглощаемы: два ряда мертвых тел составляют узкие и многочисленные пути подземных мест, сего владычества смерти. На сих пустых полях, от места до места, видны были низкие пирамиды, доказывающие то, что гордость знатных вельможей имеет всегда своих подражателей. Иосиф, плывя близ сего брега, следует душевной своей склонности и в приятную грусть себя повергает.

Судно продолжает плавание, и сим мрачным видам последует зрелище поражающее, удивлением и чудом Египта назватися могущее. Сие было Меридово озеро, ископанное в диком камне неутомимою рукою человека и помогающее Нилу, приемля его в свои недра, когда изливается он с излишеством, или соединяяся с ним рвами, когда бывают малые его воды. О цари! вы кажетеся иногда богами естества! Сей камень в океан превратился. Среди озера воздвигнуты великолепные чертоги, окруженные обелисками, зрящимися в водах, подобных чистому стеклу; тамо во время летнего жару царь с своим двором наслаждается свежим воздухом: тако на дне вод представляется жилище морского бога, окруженное тритонами^[1] и бурею почитаемое. Между тем, сии чертоги и обелиски, смешанные вдали с гробницами, суть живый образ пышной суетности человеческой и того порога, о который разбивается мнимое величество.

Иосиф продолжает путь свой, и величайшее зрелище предстало его взору: Египет в неизмеримом пространстве предлагает ему все свои сокровища. Нил, победив многочисленные препятствия своему течению, низвергается с ревом и как бы во гневе с высоких камней ефиопских; потом течет он тихо между двумя рядами гор, кои Египет ограничивают и, препровождая реку до моря, кажутся принуждати ее к орошению сея великия страны. Брега сея реки до подошвы гор покрыты цветущею жатвою, густым дерном и плодовитыми древами, кои составляют сад неизмеримый, предлагают во всей величине страны сея дары свои путешествующим и спасают их от солнечного зною. Как в большом лесу дуб, вяз, сосна и тополь, соплетая различные свои ветви, растут в сладком согласии, без всякия помощи рук человеческих, — равно здесь, приятно между собою смешанные, рождаются померанцы златовидные, свежие оливы, желтые лимоны, мшистые персики и яблоки прозрачные; единое древо кажется вдруг носити все сии плоды, — толь тесно ветви их сплетенны; ослепляется око живостию цветов толиких, и ароматы их суть то же самое для обоняния, что для вкусу приятный ананас, соединяющий в себе всех прочих плодов приятность. По некиим местам пальмовые древа и кедры, кои кажутся быти леса сего прародителями, возносят над ними гордые верхи свои и от лучей дневного светила их защищают. Тут видны были древа и травы, для сей страны природою сужденные: смоковница, равныя высоты с величайшим дубом, лотос, подавший мысль о божественной амврозии, папир, из власатого верха своего широкие испускающий листвия, на коих Орфей писал первые стихи свои в сих местах волшебных. Птицы, сиянием перьев своих прельщающие, летают в сем лесу приятном, когда, светящиеся от солнечных лучей, многочисленные водные жители плавают по Ниловой поверхности. Среди сих садов великолепных, кои кажутся для единого созданы человека, гуляют стада красоты пречудныя и до половины травою сокрываемые: природа имела, кажется, в деснице своей кисть, толь прекрасно они были испещренны. Пастырские хижины, грады, храмы и пирамиды, коих образ в Ниле начертавается, пременяют зрелище: сии здания, под ясными сотворенные небесами, сохраняют первую юность свою, и Египет, вместилище художеств, почитает еще оных произведения и в отдаленнейшее предает потомство. Но с обеих стран различное положение мест украшает явление. Здесь черные и неплодные камни, составляя тысящи чудесных видов, возвышаются к облакам, отревают оные и силу ветров разбивают, дабы тихое и безоблачное небо в длину сея страны царствовало вечно; тамо сквозь прерванных рядов гор высоких видны пространные пустыни песчаныя Ливии. Египет, пораженный сим зрелищем, уверил себя, что боги избрали его в жилище свое. Тако изображал он еще поля Елисейские: в них видна была Лета, виющаяся, подобно Нилу, зримая в прелестном своем течении; тамо обитала тишина, забвенны были бедствия, и, равным образом, вечными камнями от тартара сие жилище разделялось.

Иосиф, подобен жителям сих стран благополучных, забывает на единую минуту свои несчастия; он становится недвижим от удивления, когда око его озирает с жадностию и хощет объяти все сие великолепное изображение; между тем, душа его возносится ко творцу всея природы. Но среди сих чувствований усматривает он во всех странах языческие храмы: здесь обожают крокодила; по одну сторону ихневмон, враг его, людские моления приемлет; тамо упадают ниц пред лающим животным; в конце ливийския долины древнейшее стоит капище, столица суеверия, из недр коего, как бы из пропастей, касающихся аду, распространяются все злочестивые богослужения, поверхность земли покрывающие. Иосиф оскорбляется тем, что, толикими окруженные сокровищами, люди истинного бога познати не могут и что языческие капища оскверняют сей прекрасный храм природы, где все привлекает ему единому жертву приносити.

Но вид разительный влечет к себе Иосифа. Оставляя Мемфис, зрел он зеленеющую жатву; чем более к Ефиопии приближается, тем паче видит оную желтящуюся до совершенного своего позлащения. Леса плодовитых древес равное представляют ему изображение; мало-помалу цветы уступают место плодам, кои, прияв прежде цвет зеленый, оттениваются постепенно и наконец в живейшем своем блистают виде. Спокоен во своем плавании, наслаждается он зрелищем неизмеримого луга, где пред восхищенным оком росли те дары, кои природа непроницаемо для нас сотворяет; тамо, когда зеленая жатва класится, выходит из плодоносных земных недр и тяжестию желтых класов к земле клонится; древеса, распуская приятную зелень свою, покрываются вдруг цветом и скоро потом обременяются плодами, коих быстрому рощению едва око последовати может; сей есть прямый образ создания света, когда вселенная, исходя из хаоса, явилась в краткое время украшенна своими произведениями, бесконечно различными.

Иосиф удален еще был от Ефиопии, и уже слышим стал рев водных порогов; чем ближе он приходит, тем паче шум усугубляется; целый ряд гор каменных, возносящихся до облак, наподобие амфитеатра, представляется весьма ясно его взору. Как многие соединенные громы, с яростию по верху Алпийских гор громящие, проливают реки воспламененной селитры на дымящиеся камни, когда эхо страшный рев еще продолжает; или как источник океана, с шумом в земных недрах текущий и, устремяся из глубоких своих пропастей, умножающий морские воды и возвышающий оные к небесам, откуда упадают они в отверстую средину сего шара и основание его колеблют, — тако Нил низвергается с высоты гор каменных; пенистые воды, в тончайший прах раздробленные, далеко оный мещут. От сего страшного реву трепещущими крыльями птицы отлетают и лютейшие звери бегут в свои пещеры. Когда Иосиф предается важным мыслям, произведенным сими видами, тогда сокрытый до половины в облаках человек упадает с сими быстрыми водами; в единый миг прелетает он неизмеримое пространство: тако изображаются стопы бессмертных; суевер, видя в первый раз сие зрелище, помыслил бы, что бог сея реки снисходит во Египет. Иосиф, пораженный сожалением и ужасом, чает быти мертва сего несчастного, но вдруг зрит его на плоту привязанна и последующа тихо течению вод Ниловых.

Снимают парусы, и судно, оставляя по себе следы, речному наклонению последует. На некиих местах пристает ко брегу: везде Иосиф вопрошает о земных произращениях и повелевает привозити к себе в Мемфис пятую часть жатвы.