— Самый я и есть Никола. Что тебе, Ванюша, нужно?
— Аника послал к тебе: просит письмо от себя, хочет спросить у тебя. Мне не верит.
— Ну, что ж, напишу, да чтобы скорее сам приходил.
И написал Угодник письмо Анике.
Взял Иван письмо, стал прощаться.
— Да вот еще что: перевозила меня девица, почернела под ветром, заказала спросить у тебя, долго ли ей перевозить еще, устала она, ни стать ей и рук не разожмет.
— А скажи ей Ванюша: как придет Аника, и станет она со скамейки и руки отстанут от весел. Да скажи ей, будет перевозить Анику, чтобы сказала: Аника, мол, богатый, погреби сам, я отдохну малость.
Попрощался Иван с Николой, тропочкой вышел к берегу, а там уж девица ждет. Сел Иван в лодку.
— Ну, что, Ванюша, когда мне срок?
Он ей все, — все слова Николины.
— Скоро будешь свободна.
Поблагодарила девица — черна от ветра.
— Спасибо тебе, Ванюша, дай тебе Бог счастья.
VI
Вернулся Иван домой, подает письмо Анике.
Обрадел Аника: сам Никола Угодник письмо ему написал, велит к себе ехать.
— Я — Аника! — кричал Аника, — старуха, пеки пироги, суши сухарьки! Меня сам Никола Угодник приказывает.
Рассказал Иван Анике путь—дорогу до Николы, и пошел Аника, понес мешок с пирогами да с сухарьками. Дошел до речки. На речке перевоз. Он в лодку.
— Аника богатый, погреби сам, я отдохну малость! — сказала девица и тотчас поднялась со скамейки и руки отошли от весел.
Аника сел на ее место. И как сел, точно влип, и руки приросли к веслам.
Доехали до берега. Встала девица, да на берег.
А Аника хочет подняться, и не может.
— Ты куда, девка?
— Я тридцать лет перевозила, устала, теперь ты перевози свой век, мне будет.
И пошла, не оглянулась.
Аника порвался, порвался, нет, не может стать, и рук не оторвешь от весел. И остался свой век тут жить.
А Иван с Софьей зажили богато: все добро, вся казна Аникина перешла Ивану — нареченная доля.
НИКОЛА-НОЧЛЕЖНИК{*}
I
Нищего накормит, напоит, а ночевать не просись, нипочем не пустит, — богатый мужик Егорычев. Всех ко вдове отправлял беднеющей, к Адриановне.
А приходит в вечеру гость незванный — Никола Угодник. Стучит к богачу. Пустили нищего. Поужинал старичок, да на лежанку.
— Нет, брат, погоди, — говорит хозяин, — у нас этак не водится! Иди к Адриановне, там тебе ночлег.
А старичок забрался на лежанку.
— Мне, — говорит, — и тут хорошо.
И заснул.
И, как ни будили, ничего не поделают. Ну, хоть силком стаскивай. Так и отступились.
Поутру поднялся старичок и пошел. И весь день проходил, а к вечеру опять стучится.
Пустили. Поужинал и опять к лежанке.
— Нет, уж! — забранилась старуха, — моду нашел! Сказано: иди к Адриановне, там ночлег.
А старичок и ухом не ведет, забрался на лежанку.
— Мне, — говорит, — и тут хорошо.
Да только и слышали, — спит.
Обозлилась старуха: расквилил ее нищий.
— Уж погоди, явишься ужотка, полетишь за дверь!
Проспал старичок ночь, вышел, день по дворам околачивался, а ввечеру к Егорычеву — гость незванный.
Отказать совестно. Уломал хозяин старуху. Пустили. Только старуха не дура, стала у лежанки: подступись—ка!
Поужинал старичок, да к лежанке, на старуху и наперся.
— Иди к Адриановне, — заорала старуха, — говорю тебе: у нее ночлег.
А старичок изловчился, да через старуху и махнул на лежанку.
— Мне и тут хорошо!
Заснул старичок.
И уж глодала ж старуха хозяина всю-то ночь.
— Нипочем не пущу. И не проси. Или сама сбегу. Попомнишь тогда. Нашел приятеля.
Поутру поднялся старичок.
— Ну, — говорит, — Зиновей Григорьич, я у тебя загостился. Приходи же ты ко мне в гости.
А старуха усмехается.
— Мало, — говорит, — к нищему ходят в гости.
— Ну, что ты, Никифоровна, чем богат, тем и рад. Может, я попотчую и хорошохонько.
Попрощался старичок и пошел.
II
День за днем успокоил старуху. И позабыли б о нищем старичке: мало ли их всяких у Егорычева кормится. И вдруг прибегает конь под окно, на седле письмо. Распечатал хозяин, диву дался.
— От кого это тебе?
— А помнишь, старуха, ночлежник-то нищий старичок, в гости зовет!
— Что ж, поезжай, погости! — усмехнулась старуха, — долго-то больно не загостись! — усмехается.
Конь ждет под окном. Хозяин сел на коня и поехал.
И привез его конь к дому, — большой дом, богатый.
Встречает тот нищий старичок.
— А, — говорит, — Григорьич, пожаловал!
И стал его угощать: от роду такого кушанья не едал Егорычев. А после угощения на отдых: завел старичок в комнату, да на ключ, одного и оставил.
А в комнате ни стула, ни постели, пусто. И такой холодина, всю ночь продрожал несчастный.
— Околею я тут без покаяния!
Показалась ему ночь за год.
Наутро выпустил его старичок и опять в тепло, и опять за угощенье — пей, ешь, чего душенька взнимет, всего довольно. И ничего-то не убывает.
Настала ночь, пора спать.
И завел его старичок в комнату, еще хуже той: темь и холодно, душит — места не найти.
— Пропаду я совсем.
Показалась ему ночь за десять лет.
Едва утра дождался.
Стало светать, явился старичок. Слава Богу, освободил. И опять попал несчастный в тепло. И прямо за стол.
И опять потчевал старичок, лучше еще.
А к ночи спать.
Встал из—за стола, идет за старичком.
«Господи, — думает несчастный, — неужто и опять на муку ведут?»
А старичок в другое место ведет, и оставил его одного в комнате. И до чего хорошо в этой комнате: тепло, манный дух, и постелька-то мягкая, все бы и лежал.
И утро настало, пришел старичок, а уходить неохота.
— Каково спать-то было?
— Больно хорошо, дедушка.
— А по те-то ночи как?
— А больно худо.
— Первая ночка — тебе место, а другая-то ночка — твоей старухе, а эту ночку спал — Адриановне. Отправляйся теперь с Богом домой!
Попрощался Егорычев со старичком, вышел из дому. Конь у окна. Сел на коня и домой. И до самых ворот донес его конь. А как слез, и конь убежал.
III
Вошел Егорычев в дом. А его и живым не окладывали.
Обрадовалась старуха: не три дня, три года пропадал без вести.
— Поди—ка, старуха, наливай самоварчик, да зови Адриановну в гости.
Поставила старуха самовар, побежала к соседке.
Удивилась Адриановна: никогда еще не бывало такого. Принарядилась, пошла к соседям.
Сели чай пить.
— Что это случилось, потчуете меня?
— А вот что, Адриановна, давай домами меняться.
— Куда мне: мой-то домишко худой.
— Да уж говорю, давай меняться: я — в твой дом, а ты здесь живи.
И уговорил Адриановну, — осталась она у Егорычевых в доме богато жить.
А Зиновей Григорьич со старухой в ее келейке поселился.
Ворчит старуха:
— Чего ты наделал, ума ты рехнулся!
— Не понимаешь ты ничего, старуха. Место у нее хорошее, а у нас худое. Нам не измотать нашего добра своими руками, а она расточит, она опять заслужит себе место.
И все про старичка, про те три ночи, — про какие ночи! — рассказал старухе.
И остались покорно жить в нищете и бедности.
НИКОЛА ВЕРНЫЙ{*}
I
Жили—были два брата. Был один брат богатый, другой — голый. У бедного нечего есть, а ребят много. Приходит бедный к богатому.
— Дай мне на пудик, дети голодом сидят.
Тот ему не дал.
Дома хозяйка ждет, ребятишки.
— Ну, что?
— Нет, брат не дал. Ложитесь, детушки, голодом.
Плохо бедному, и не с голода, с тоски нездоров сделался, полежал немного времени и помер.