Он, как свой, среди отверженных, как брат среди пропащих.

И соблазнились о нем люди.

Он пришел в суровый дальний Гледень от святой Софии.

«Бродяга, похаб безумный!» — так его привечали.

Оборванный, злою стужей постучался он в сторожку к нищим, — нищие его прогнали. Думал согреться теплом собачьим, полез в собачью конурку, — с воем выскочила шавка, только зря потревожил! — убежала собака. Окоченелый поплелся он на холодную паперть.

Кто его, бесприютного, примет, последнего человека?

Честнейшая, не пожелавшая в раю быть... не Она ли, пречистая, пожелавшая вольно мучиться с грешными, великая совесть мира, Матерь Света?

И вот на простуженной паперти ровно теплом повеяло —

И с той поры дом его — папертный угол в доме Пресвятой Богородицы.

Шла гроза на русскую землю.

Никто ее не ждал и жили беспечно.

Он один ее чуял, принявший всю горечь мира: с плачем ходил он по городу, перестать умолял от худых дел, раскрыть сердце друга для.

Суета и забота, — кому его слушать? Ой, били его и ругали.

И вот показалось: раскаленные красные камни плыли по черному небу, и было, как ночью, в пожар, и был стук в небесах, даже слов не расслышать.

Ошалели от страха.

«Господи, помилуй! Спаси нас!»

А он перед образом Благовещением бился о камни, кричал через гром: не погубить просил, пощадить жизнь народу, родной земле.

И гроза повернула, каменная мимо прошла туча.

Там разразилась, там раскололась, за лесом устюжским и далеко засыпала камнем до Студеного моря.

Он пришел в суровый Гледень от святой Софии.

И кровом был ему дом Пресвятой Богородицы.

А когда настал его последний час, шел он вечером в церковь к Михаиле архангелу.

Поджидала его смерть на Михайловом мосту.

«Милый братец, ты прощайся с белым светом!» — и ударила его косой.

И он упал на мосту.

И вот тучи — сестры принесли ему белый покров. В летней ночи закуделила крещенская метель — высокий намело сугроб.

И лежал он под сугробом серебряную ночь.

*

В синем сумраке тихо плыли синие и белые тучи и, как тучи, плыли реки — синяя Сухона и белая Двина.

Зацветала река цветами — последние корабли уплывали: одни в Белое море на святой Соловец остров, другие ко святой Софии в Новгород Великий.

На Сокольей горе на бугрине сидел Прокопий блаженный.

— Милый братец, помоли о нас, даруй тихое плавание!

— Милый братец, благослови русский народ мудростью святой Софии, совестью Пречистой, духом Михайлы архангела!

1914 г.

АВРААМ{*}

I

Когда настал срок жизни Авраама, сказал Господь архистратигу сил небесных, вятшему от ангел, Михаилу:

«Иди к Аврааму, другу моему, скажи Аврааму: отойти он должен от мира сего, да распорядится о доме своем прежде конца».

И стал архистратиг на пути к дому Авраама.

И нашел архистратиг Авраама, сидящего на поле. А был Авраам в больших годах. И поклонился архистратиг Аврааму.

И не знал Авраам, кто это.

— Откуда ты?

— Путник я.

— Путник, присядь со мной, — сказал Авраам, — я велю привести коня и мы поедем домой. Уж вечер, отдохнешь, а назавтра в путь.

— А как имя твое? — спросил Михаил.

— Звали меня Аврам, но Господь переменил имя мое, и зовусь я не Аврам, а Авраам.

Авраам позвал отрока, чтобы отрок привел коня ехать домой.

— Не надо, — сказал Михаил, — мы и так дойдем.

И они пошли, архистратиг и Авраам.

И когда проходили они мимо дуба — многоветвистый дуб стоял при дороге — от ветвей слышен был глас:

«Возвести, к кому послан!»

Слышал архистратиг, слышал и Авраам.

И затаил Авраам в сердце таемное слово.

И когда пришли они в дом, призвал Авраам рабов своих.

— Идите в стадо, выберите лучшего барашка и приготовьте нам вкусных кушаний на ужин.

И пошли рабы исполнять волю господина своего.

Сказал Авраам сыну Исааку:

— Налей воды, Исаак, и принеси умывальницу, омоем ноги гостю. Чую, в последний раз я омою ноги гостю.

Загрустил Исаак, слыша слова отца, пошел, принес воды и умывальницу.

— Что это, — заплакал Исаак, — сказал ты: «в последний раз омою ноги гостю!»

И Авраам заплакал.

И архистратиг, видя плачущих Авраама и Исаака, начал плакать с ними, и слезы архистратига падали, как камень.

Вошла Сарра, жена Авраама.

— Что такое? О чем плачете?

— Ничего, Сарра, — сказал Авраам, — будем пить и есть с нашим гостем.

II

Когда солнце погрузилось в море и на востоке взошла луна и загорелись звезды, оставил архистратиг Авраама, поднялся на небеса — с заходом солнца приходят все чины ангельские на поклонение к Богу, Михаил же среди них первый.

«Послал Ты меня, Господи, к Аврааму возвестить исход его телесный, не мог я исполнить, друг он Твой и праведен, странных приемлет. Господи, пошли к нему память смертную, да сам уразумеет о своем часе, а не от меня слышит горестное слово».

И сказал Господь Михаилу:

«Иди, будь в доме Авраама, увидишь ядущего его, ешь и пей с ним. Я вложу память смертную в сне Исааку на сердце ему».

Архистратиг вернулся к Аврааму и нашел великое пиршество.

И ел архистратиг и пил с Авраамом.

И когда окончилась вечеря, велел Авраам Исааку приготовить постель гостю. И возжег светильник и повел на покой гостя.

И вот когда после полночи, потрясшей вселенную великим священным ужасом, наступил час покоя всего живущего, встрепенулся Исаак от сна и с криком бросился к Аврааму.

— Отопри мне, отец! Ты жив еще? Еще не отняли тебя!

Авраам отпер дверь.

Исаак припал с плачем к отцу.

Заплакал и Авраам.

И архистратиг, видя плачущих Авраама и Исаака, начал плакать с ними, и падали слезы его, как огонь.

Вошла Сарра.

— Что такое? Дурные вести или Лот помер?

— Нет, Сарра, — сказал архистратиг, — я не принес дурных вестей о Лоте: Лот жив.

И поняла Сарра, не похожа речь архистратига.

И сказала Сарра Аврааму:

— Перестань плакать, или не разумеешь о госте? Зачем слезы, или не видишь, какой светит свет в нашем доме?

— Откуда ты знаешь, что этот человек от Бога?

Отвечала Сарра:

— Он один от тех трех, что отдыхали у нас под дубом, ты им заклал тельца.

— Правда, и я, омывая ноги, подумал: «Эти ноги я омывал тогда под дубом!»

И Авраам и Сарра смотрели на своего гостя.

И сказал Авраам архистратигу:

— Кто ты?

Архистратиг стал перед Авраамом.

— Я сын света, архистратиг сил небесных, Михаил.

И было видение тела его, как сапфир, а взор лица его, как хризолит, а волоса на голове его, как снег, и кидарь на голове его, как облак, и одеяние риз его, как багор, и жезл золот в руке его.

Авраам смотрел на гостя, дивился свету.

— Открой же, зачем ты пришел к нам?

— Пусть тебе скажет сын твой.

И сказал Исаак:

— О, что приснилось мне! Я видел столп посреди двора — солнце и месяц, как венец, на голове сияли моей. И вот велик муж сошел с небес, светящийся, как сам свет, взял солнце с головы моей, а лучи оставил у меня. Заплакал я: «Господи, не отнимай от меня света моего!» И сказал мне Господь: «Не плачь, я взял свет дому твоему, он пойдет от труда на покой, от низа вверх, от тесноты на простор, к свету от горькой тьмы». «Господи, бери и лучи с ним!» И сказал мне Господь: «Я возьму лучи, когда скончает семь тысяч лет, а тогда воскреснет всякая плоть!»

— Воистину, — стал архистратиг, — солнце, Исаак, отец твой, возьмется на небеса дух его, а тело останется на земле. Авраам, распорядись о доме своем, час грядет.

И сказал Авраам Михаилу:

— Если исход мой близок, хотелось бы еще в жизни сей прежде смерти взойти на небеса и видеть дела все, какие сотворил Господь на небеси и на земле.