И тогда ангел Господен вынул из него душу.

И свет померк.

И от того, что свет был не сего света, стало внезапно, как в грозу, в великой церкви, и только у Петровых вериг красные теплились серебряные лампады, да на кануне старухина свечка тоненьким язычком угасала.

Бездыханного Сергуньку своего — надежду ненадеянную, радость необрадованную, свет очей и жизнь — Сергунюшку взял отец на руки и, закрыв ему померкшие глаза, благословил на жизнь на то-светную.

— Мир ти!

И обращаясь к народу, рассказал Финоген о ангели Господне, пришедшем по душу детища его.

Чей ум и чья душа, слыша о таковом чуде, не помянула о царстве небесном и жизни бесконечной и не поревновала о смирении перед волей Божьей!

И по таковому смирению и чистоты ради души детской один стоит гроб в великой церкви, и нет другого гроба, кроме того.

А в том гробе — отрок Финогенов.

1915 г.

МАРИЯ ЕГИПЕТСКАЯ{*}

Есть в великой церкви чудный образ Богородицы — как войдешь в великие двери по правую руку, у малого алтаря стоит — и шли слезы от очей Богородицы на очи Христа.

Там и воду дают от алтаря на помазание недугующим и страждущим, на кого наложил Бог руку Свою. И стоит народ — какое отчаяние — одни глаза! — это те, кому нет от людей больше веры, отверженные.

А принесен тот чудный образ в великую церковь из Иерусалима — Иерусалимская Божия Матерь, Марии Египетской небесная поручница.

Дал Бог человеку великую радость — красоту плотскую. И благословил ее на брачном пиру, где была и Матерь Его. Создавый воду, превратил воду в вино на брачном пиру.

Тайна сия велика.

Дар Божий — красота плотская — благословенная! Великая идет от нее в мире радость. И был этот дар Божий на Марии Египетской и благословение

Мария Египетская была блудница.

Тайна сия велика.

Как-то перед Воздвижением снарядился корабль плыть из Александрии в Иерусалим на праздник. Богомольцев собралось немало: всем хотелось побывать в Иерусалиме в этот великий праздник. С богомольцами поехала Мария: не поклониться Кресту она ехала, привлекало ее совсем другое — много было на корабле богомольцев, еще больше будет в Иерусалиме!

Ехала Мария на корабле так, денег у нее не водилось — зачем ей деньги? — а нашлись люди, за нее заплатили. Ну, как не заплатить за такую? И, скажу, путь был веселый. Дорога морем опасна, а тут не заметили, как и доехали. Еще бы, с такою разве заметишь? И в Иерусалиме нашлось ей место — ей ли не найти приют? И весело прошла ночь и день на святой земле.

Когда же настал вечер, ударили ко всенощной, богомольцы поспешили в церковь, и Мария за ними в церковь.

Мария была такая, ну, как дома, в Александрии, как там, на корабле, и как эту ночь и день. А те самые люди, — вчера еще из-за нее не заметили они и трудного пути и весело провели с ней ночь и день на святой земле, — эти люди были теперь совсем не такие: как-то само собой, не сговариваясь, обходили они ее, словно боясь коснуться, как чего-то нечистого. И сколько раз пыталась она переступить порог церкви, и всякий раз ее оттесняли. Уж не люди, какая-то сила не допускала ее на порог церкви.

«Или она хуже других?»

Она отошла от дверей. Стала в притворе.

Горкнуло сердце:

«Чем же ты хуже других, горькое сердце?»

И стояла в притворе одна.

Был ей от Бога великий дар — красота, и вот нет ей пути!

И вдруг она поняла: те люди шли ко Кресту, а она так... и всегда, всю свою жизнь все только так, — в первый раз поняла она и твердо решила к прежнему никогда не вернуться.

Горьмя горело горькое сердце.

Кто ей поверит?

«Кто же поверит тебе, горькое сердце?»

И подняла глаза — на белой стене против стоял образ — Божия Матерь: и шли слезы от очей Богородицы на очи Христа.

И смотрела...

— Мне б не обозрить белого света, правду я говорю! — смотрела она к великому сердцу.

И упала слеза от очей Богородицы в горькое сердце и, как свеча, затеплилась в сердце.

Твердо ступила Мария. Переступила порог. Как свеча, слеза теплилась в сердце. Народ перед ней расступался.

о, преславное чудо,

широта креста и долгота небеси равна есть!

На горнем месте, видимо всем, воздвигнут был Крест. И шел народ поклониться Честному Кресту. И Мария с народом поклонилась Честному Кресту.

о, лествица, ею же восходим на небеса!

живоносный сад —

крест пресвятой.

В притворе перед образом Матери Божией — благодарила Мария Божию Матерь.

Был ей от Бога великий дар — красота, и стал для нее дар Божий погибелью.

«Как же ей быть? Где найти отдых горькому сердцу?»

И смотрела... и смотрела к великому сердцу.

И вот издалека голосом милым милой сестры донесло весть:

— Перейдешь Иордан, там тебе отдых!

Всю ночь до белой зари проходила Мария по городу.

Там за церковным порогом осталась вся ее прежняя жизнь, и уж назад не вернется. Странный голос, как оклик весенний, наполнял ее душу.

По утру у городских ворот подал ей какой-то семитку.

В первый раз она приняла Христа ради, купила на базаре три хлебца — будет ей на дорогу.

Зазвонили у Иоанна Предтечи к ранней обедне. Зашла помолиться. Постояла у Иоанна Предтечи. Странный голос, как оклик весенний, наполнял ее душу.

— А что там, за Иорданом?

— За Иорданом? Там и лютому зверю житье не барышно, летают пустынные птицы.

— А как туда перебраться?

И долго искали человека. Нашелся один старичок: он перевезет.

— Там и бывалому пропад.

Умылась Мария Иорданской водою, перекрестилась, села в лодку: три хлебца в руках.

— Ну, и с Богом!

«Перейдешь Иордан, там тебе отдых!»

Сорок лет и семь лет прожила Мария за Иорданом в пустыне.

Был ей от Бога великий дар — красота, и вот Богу вернула она Его дар — красоту: очи — цветам, уста — зорям, тайные помыслы — облаку, страсть свою — солнцу и ветру, зной свой — пустыне.

И духом Божьим наполнилось чистое сердце.

Видел Марию старец Зосима: молилась Мария, не попирая земли — над землею. И не зная, узнала Мария Зосиму. Видел Марию старец Зозима: переходила Мария Иордан — реку: шла по воде, как посуху.

А когда померла она, лев — зверь пришел к сухому ручью и вырыл когтями могилу.

А померла она в страстные дни — в великий четверг у сухого ручья за Иорданом в пустыне.

И видел старец Зосима в час ее кончины, когда ее душа расставалась, видел в церковном притворе на белой стене образ Матери Божией: и шли слезы от очей Богородицы на очи Христа.

Кто знает жалость и скорбь Матери Света, Скорбящей Заступницы нашей! Восхотела из светлого рая вольно во тьму — в ад идти к нам, к грешным и шатким, вольно с нами остаться нашу трудную бедовать беду — «Не надо мне раю прекрасного, хочу мучиться с грешными!» — и шли слезы от очей Богородицы на очи Христа.

И стоит тот чудный образ Богородицы, поручницы всех несчастных, последнее прибежище — кому нет от людей больше веры — отверженных, в великой церкви во святой Софии, Премудрости Божией.

1915 г.

МИЛЫЙ БРАТЕЦ{*}

Тучи, сестрицы, куда вы плывете?

Отвечали тучи:

— Мы плывем дружиной, милый братец, белые — на Белое море во святой Соловец остров, синие — на запад ко святой Софии Премудрости Божией.

На Сокольей горе на бугрине сидел Прокопий блаженный, благословлял на тихую поплынь воздушных сестер.

Унывали синие сумерки, — там, за лесом уж осень катила золотым кольцом по опутинам, синие вечерние, расстилались они, синие, по приволью — зеленым лугам.

*

Он пришел к нам в дальний Гледень от святой Софии, от старца Варлаама с Хутыни.

Был богат казною и за его казну шла ему слава. Разделил свое богатство и была ему честь за его милость. И стало ему стыдно перед всем миром; вот слывет он хорошим и добрым и все его хвалят. И разве не тяжко совестному сердцу ходить среди грешного мира в белой и чистой славе? И тогда взял он на себя великий подвиг Христа ради и принял всю горечь мира...