«Мудра твоя речь», — сказал Давид царь: царь тоже мало чего понял, а вернее, ничего.
А царица Версавия, Мурашу в угоду, только и ждет случай извести царя Соломона.
В ночь уехал Давид царь на охоту. Ночью притащился Мураш к царице в ночевку. Шушукались, а потом и целовались. И велела ему царица обойти тайно Иерусалим — «и отыщи ей отрока, похожего на царя Соломона и приведи немедленно».
Мураш рад-радехонек, смекнул, кирлатый, и ждать себя не заставил: чуть только свет, вернулся, ведет кузнечонка — как раз вровень царю Соломону, однолетки.
Царица тайно Очкилу:
«Сослужи мне, Очкило, верную царскую службу: возьми ты моего сына, царя Соломона, поди с ним на теплое море, заколи его на берегу, вынь сердце, да испечешь, и принеси мне, а тело — в море».
Перепугался старик:
«Матушка-государыня — царица, помилуй царевича и меня, раба своего. Проведает Давид царь, велит меня казнить горькою смертью».
«Не хочешь? Все равно наговорю царю, не избежать — будет тебе горькая смерть».
«Единородного сына...?»
«Не сын он мне, пащенок и супостат. Знать не желаю. Есть у меня сын избранный: будет при старости моей питатель, и по смерти душе моей поминок».
И выводит кузнечонка:
«Вот сын мой — царь Соломон!»
Очкило поглядел на кузнечонка: «куда-а! — царь Соломон?»
«Матушка — государыня, читал я в старых книгах, пишут: не рожен — не сын, не окуплен — не холоп, а вспоя, вскормя, ворога не видать».
«Слушай, Очкило, жизнь или смерть?»
Поклонился Очкило и пошел — едва в дверь попал: обезглазишь.
Встречу царевич:
«Что ты плачешь, сбережатый мой дядька?»
«Как мне не плакать, царевич, я и сказать не смею».
«Говори, не бойся!»
«Ах, царевич, грозила мне матушка твоя, царица Версавия, горькою смертью. «Выбирай, говорит, дядька Очкило, жизнь или смерть?» Велит свести тебя на теплое море, — заколи, вынь сердце, испечешь и принеси ей, а тело — в мо-ре!»
«Воля матушки, — сказал царь Соломон, — что хочет, то и делает. Не тужи, дядька, будем жить!»
Мешкать нечего, взял Очкило старый свой нож, на медведя когда-то с Давидом царем хаживал. И пошли. Вперед царевич, за царевичем Очкило. Старик и шапку надеть забыл. Не смеет он царской воли ослушаться и царевича больно жаль.
И увязалась за ними собачонка Ритка — Ритка слизал сметану, хватились, он вырвался да бежать. На воле весело: игрался Ритка.
Дошли до моря.
Пустынный берег.
И говорит царевич Очкилу:
«Не убивай меня, сбережатый мой дядька, ты возьми вместо меня Ритку, заколи, вынь сердце, испеки, снеси моей матери, а я пойду. Вернусь или не вернусь — судьба».
Старик и рад и боится: что он царице-то скажет?
«Принесешь царице риткино сердце: заколол, скажешь, сына твоего, царя Соломона, а тело — в море».
Попрощался царевич и пошел, куда глаза глядят.
Остался на берегу Очкило да Ритка. Уж и измучился бедняга, гоняясь за собачонкой — не понимает, глупая, играется, не поддается. Насилу-то сграбастал. Прищемил между коленок, за уши держит, как зайца.
А Ритка почуял и не лает, а только смотрит, точно говорит, и так жалобно:
«Сбережатый дядька, не режь! Ну, что ж, слизал я сметану, ну, накажи. Не режь! дядька!»
Очкило за нож —
«Глупая, ничего-то ты не понимаешь».
Ритка амкнул.
И готово — отлетела звериная невиноватая душа — и только на ноже след жизни, вот столечко крови!
Вынул старик риткино сердце, а сердце все бьется, не понимает, — у старика руки дрожали. Развел огонек, на угольях испек сердце. И домой.
В сумерки вернулся Очкило. Царица не может усидеть на месте.
«Где, где его сердце?»
Очкило положил перед ней черный комочек — риткино сердце.
«Заколол твоего сына, царя Соломона, сердце вынул, а тело — в море».
Царица ухватила уголек — руки жгло ей черное сердце:
«О, лютое! о, злое!»
Вернулся Давид царь с охоты! много зайцев привез — удалась охота. Отдохнул и посылает за Очкилой, пусть приведет сына, царя Соломона.
Оторопел Очкило и к царице:
«Матушка — государыня, царь царевича требует».
«Поди и скажи: сын, мол, твой болен — мозг у него взбунтовался».
Пошел Очкило к царю, сказал царицыно слово:
«Мозг у него взбунтовался».
Давид царь, как был, соскочил с престола да бегом. А у царицы на ее постели кузнечонок: еле дышит, бедняга, очень перепугался.
Взял царь кузнечонка на руки, — а не признать царевича.
«Милый сын мой, — заплакал Давид царь, — погиб я. Мудрость слов твоих помутилась, речистый язык заградился, очи погасли. Нет мне радости, нет упования, печаль пришла на меня».
И оставил царь кузнечонка, сам облекся в черные ризы, наложил на себя пост — помилует ли Бог сына, вернет ли разум, — и многую милостыню раздал ради сына, царя Соломона.
II
Пустынным берегом шел царь Соломон. В сумерки показалась дорога. И привела его дорога в Египет.
На гумне старик молотил рожь и с ним три сына.
Присел царь Соломон на ржаной омет: ему все видно и слышно, а сам он в скрыти.
«Любимые дети, стар я и мать у вас в годах, — сказал старик, — хочу разделить мое имение, чтобы по смерти моей меж вами не было злобы. Есть у меня золото и серебро — первая доля. Есть скот и кони — вторая доля. Есть хлеб — доля третья. Кто мне скажет цену золота и серебра, и от чего сотворены, тому моя казна. А кто скажет: который конь честнее всех, и с которой скотиной человек разговаривает и в которую входит и спит, тому мои кони и скот. А кто скажет, сколько в котором хлебе зерен, тому весь хлеб».
Выслушали дети отца, а ответа не умеют дать. Стоят, опустив цепы. А который помоложе, отошел к омету.
«Что ты печальный такой?» спрашивает царь Соломон.
«А как не печалиться? Отец разделил нам свое добро: казну, коней и скот, и хлеб — что кому достанется. Мудреную задал загадку, — надо мудрый ответ дать. Да ничего не придумаем».
«Пустяки. Я все слышал. Могу на все ответить».
И взмолился стариков сын к царю Соломону:
«Помилуй нас, троих братьев, дай нам мудрый ответ, раздели нас».
«Вы назовете меня своим большим братом?» спросил царь Соломон.
И тот пошел к братьям. Братья согласны. И повели они царя Соломона в дом:
«Вот наш большой брат!»
Старик стал расспрашивать царя Соломона, откуда он и кто его отец? и мать?
«Я из Божьего града Иерусалима. Родитель мой певец, моя мать — блудница; он по горло сидит в воде, просит пить, а напиться не может».
Подивился старик ответу.
«Ну, садись, будешь нам за родного сына, а нашим детям — большой брат».
Сели к столу, поужинали.
И сказал царь Соломон старику:
«Мудрено ты, отец, поведал своим детям о имении. Не могут они ответить, я за них. Первая загадка: золото и серебро: золото от царских очей, золото украшение и честь; серебро — от звезд, серебро — непорочный венец, а стало, и золото и серебро, под рукою кривды от неправды мздой — одних богатит, других разоряет, одного ведет на татьбу а другого на обман. Вторая загадка: о коне и скоте: говорит с конем человек, а покоряются кони коню — осляти, ослик всем коням голова; скотина же, в которую входит человек, — овн: шуба, шапка, рукавицы — все из овчины; а на которой скотине спит человек — мякинная птица гусь; из перьев подушка, из пуха — перина. Третья загадка о хлебе: счет хлебу — зубы: сколько человек откусит — столько зерен в куску, постольку и пожует».
Отец и сыновья задумались.
«Киньте жребий, — сказал царь Соломон, — кому что будет».
Братья кинули жребий.
И досталось: старшему хлеб, середнему казна, младшему кони и скот.
«Старший брат, ты будешь хозяин, а ты — купец, и ты — меньшой — солдат. Вы будете счастливы, только помните: живите не воровством и не клеветой».
«У меня есть две дочери, — поклонился старик, — а им, которая кому женой будет?»
