Я молча глянула на экран моего мастодонта. Ашотик. Ну, что ж, еще один восхитительный день только так и мог начаться: крушением надежд, лишением мечт, и ударным трудом, к которому наверняка сейчас меня будет склонять милый хозяин «Курочки КоКо»
– Да, – уныло ответила я. Мать просто ушла, оставив меня одну в темной, как моя жизнь прихожей, сделав меня же еще и виноватой в моих несчастьях. Черт, громила был прав. Прав. Я дурочка – снегурочка, а никакая не курочка.
– Ты уволэна с сэгодняшнэго дня, Соня, – последний выстрел в мою и без того тупую голову, показался оглушительным. – Это, как там эго, по статьэ. Клиэнты жаловались вчэра на тэбя. Вот. Я правилно сказал? – спросил кого – то коварный арямянин, службе которому я отдала почти год. Но я внимания уже не обратила на его последний, адресованный непонятно кому, вопрос. Нажала на сброс и побрела в свою комнату. Может удастся сдохнуть потихому.
Свалилась на шаткую кровать, и уставилась на плакат какой-то молодежной мальчуковой группы, висящий на стене. От нее несколько лет назад тащилась моя младшая сестра. Странно, но я только сейчас осознала, что он единственное яркое пятно в моей спальне, которая вдруг показалась мне убогой кельей. Раньше я не замечала этого.
Не знаю, сколько пролежала, на все лады жалея себя. Теперь мне точно не светит учеба. Не светит нормальная теплая работа. По профессии работать воспитателем? Сдохнем с голоду. Или я выброшусь из окна. А может просто сопьюсь, как наша соседка Любка, и однажды засну с сигаретой вот в этой самой убогой кровати. Хотя. У меня хотя бы есть семья. А у малышки, которую я оставила варвару нет никого. Он наверное сдал уже девочку в детдом. Черт. Но я ведь не могу даже помочь. Ну кто отдаст крошку глупой безработной, нищей идиотке.
Дверной звонок прозвучал тревожным набатом. Ничего, мать не открывает дверь никому. И я не стану. Позвонят и уйдут. Наверняка какие-нибудь продавцы всякой-всячины.
Не ушли. Чертов звонок не унимался, впиваясь в мой мозг, словно ледышки снежной королевы в сердце Кая, который так и не смог собрать слово вечность.
Путь до входной двери показался мне восхождением на голгофу.
– Ты раньше не могла встать? – послышался недовольный голос мамы, – у меня наверное зашкаливает уже давление от этой какофонии.
Я повернула в замке ключ и открыла рот, чтобы выплеснуть всю свою ярость на несчастного, стоящего за дверью. Но, не смогла выдавить из себя и звука, увидев пришельца, облаченного в дорогущее пальто, заляпанную не пойми чем майку, пижамные штаны, покрытые все теми же подтеками, брендовое пальто и лакированные ботинки на босу ногу. Борода, встопорщенная и будто присыпанная порошком или снегом, сегодня выглядела как метелка. Взгляд безумный, окатил меня волной ледяной насмешки. У меня ноги ослабли.
– Дед мороза вызывали? – проревел бородатый монстр, чихнул, в воздух поднялось белоснежное облачко, воняющее тальком.
Глава 6
Дмитрий Воронцов
«Дорогой Дима, это Лика, твоя дочь. Знаешь, я думала, что справлюсь. Но… Есть вещи, которые способны перевернуть жизнь в одно мгновение. Отказываться от них грешно и просто глупо. Мне предложили работу мечты. Год в Милане, миллионный контракт, в который не входят крошечные девочки. Мне запрещено беременеть, выходить замуж и иметь детей. Я знаю, ты бы даже не стал раздумывать и сразу дал согласие. И я поступила правильно. Мы с тобой похожи, что бы ты там не говорил. Но… Воронцов, Лика, все же твоя дочь. Ты хоть и подонок, конечно, но человечность тебе не чужда. Я не прошу тебя любить девочку, или ее воспитывать. Понимаю, что это было бы глупо. Найми ей няньку, это в твоих силах, ну или проплати какой-нибудь дорогой приют. Ей то сейчас все равно, где и с кем. И не вспомнит, когда подрастет. А через год я вернусь, и мы решим, что делать дальше. В конверте свидетельство о рождении. Я позаботилась, о твоем комфорте и облегчила задачу. Извиняться не буду, считаю, что ты должен нести ответственность за существо, в котором течет половина твоей крови. Твое решение будет на твоей совести. И еще, Воронцов, ты конченый мерзавец.
Твоя Алиса»
Да какой там душ мне был? Я письмо дочитал с трудом, не мог поймать взглядом строчки. Гребаный лист бумаги скакал в трясущейся руке, как танцор, больной полиомиелитом. Ну не могу я быть отцом этого ревущего монстра. Абсурд. И кто такая эта Алиса, подписавшая чертову маляву, пыталась меня в письменной форме убедить в обратном? Хоть убей не мог вспомнить бабу. Этим глупым охотницам за моими тестикулами имя легион. Да еще свидетельство о рождении приложила, мразь. Интересно, как ей вообще удалось вписать мое имя в документ, без моего на то ведома и согласия?
Твою мать, что делают в таких случаях? Какие-то анализы? Но сейчас праздники. Черт, черт, черт. Нянька. Нужна бонна, за любые деньги. Еще одну ночь мне не пережить, даже если я как Хома Брут очерчу себя меловым кругом и буду молиться истово, это адское созданье меня выманит и сведет с ума. Я ухватился за телефон. Гребаные праздники, мерзкие неработающие агентства по подбору персонала. Через час я осознал, что жить мне осталось от силы четыре часа. До двух часов. Ровно до того момента, когда поганка Галина Павловна свалит к своим ссыкучим спиногрызам-внукам, оставив меня на растерзание сладко спящей в переноске Лике. Это что же? Крошку зовут Анжелика? Ангел? Какая ирония. Тварь, произведшая ее на свет не лишена чувства юмора. А может просто подкинуть девчонку на порог детского дома? А что, я ж не уверен, что она реально плоть от плоти моей, тьфу ты, прости господи. А если не знаешь, так и не было значит.
– Я эгоист. Нет. Эгоистище, – словно мантру пробурчал под нос. Не полегчало.
Да мать твою, не могу. Я вдруг осознал, что не могу поступить с этой чертовой крошкой так, как моя мать поступила со мной. Не смогу. И эта дрянь Алиса, сама того не ведая, вернула меня в мой самый страшный кошмар, который я много лет вытравливал из своей памяти. Мне повезло, моя родительница подкинула маленького мальчика Диму на порог родной бабушки, отцовой матери. Хватило ума в глупой башке. Я мотнул головой, гоня злые мысли. Чертова кукушка. Точно. Птица. Мелкая противная курочка-снегурочка. Как там называется рыгаловка, в которой она стаптывает свои нищенские баретки? Наименование омерзительной харчевни стерло из памяти, словно ластиком. Я взревел от чувства беспомощности, схватил с вешалки разодранное, воняющее мусоркой пальто и ломанулся к двери. Если нужно, перетрясу все куриные карусельные точки в этом городе. У меня есть четыре часа. Успею до канадской границы добежать.
– Дмитрий Олегович, вы бы хоть переобулись, в тапочках то холодно, да и скользко. Шею свернете, а я только до двух сегодня. Вы же не забыли? – хлестанул меня в спину укоризненный голос уборщицы. Черт, и вправду. В тапках на босу ногу я выгляжу чересчур брутально. Но, мне плевать сейчас на все было. Гнал меня самый старый из всех инстинктов на планете – чувство самосохранения. Хотя, я нацепил ботинки, прямо на босу ногу.
Холодно. Мороз. Праздник. По улице бегут улыбающиеся люди, волокут елочки: маленькие, полуголые деревца, задубевшие на морозе. А у меня нет дома елки. Да, я никогда не ставлю символ нового года, потому что ни разу в жизни не ощущал себя счастливым в этот праздник. И эти мерзкие хвойные полутрупы, которые бабушка с маниакальным упорством наряжала каждый год, вызывали во мне всегда только чувство глухого раздражения. Она подкладывала подарок, думая, что я сплю. И врала, что его мне передала мама. Черт, черт, черт.
Это гребаное письмо, что-то во мне сломало. И теперь я подыхал от страха, стоя на обледеневшем тротуаре. Десять дней с подарочком от Алисы, которой я не помню. Всего десять. Потом я найду девчонке хороший интернат, и забуду, как страшный сон еще одну омерзительную смену цифр в календаре.
