Уже к вечеру Одзава вышел на злополучную переправу, ту самую, на которой его чуть не подстрелили. Постояв немного возле обрыва, он вознамерился было штурмовать преграду. Однако, постояв немного, передумал. И к тому же, зачем рисковать, если еда в рюкзаке еще есть, а командира больше нет и не будет. Вот она, свобода! От американцев теплого приема ждать не стоит. Оно и понятно. Будут допросы разные: из какого подразделения, где и с кем воевал. Но они же не звери. Говорили, что к пленным относятся нормально. Конечно, сначала поместят в лагерь для военнопленных, а там как-нибудь всё уладится и можно уже подумать о возвращении домой. Такие мысли лелеял в своей голове Одзава, шагая вдоль обрыва, вниз по течению, в поиске более безопасной дороги.

Перед самым заходом солнца он доплелся до пологого берега, здесь река сужала своё русло настолько, что представлялась весьма удобной для форсирования. Одзава снял с себя китель и ботинки, затолкал их в рюкзак и подняв свои пожитки над головой, ступил в воду.

Успешно сопротивляясь быстрому течению, боец шел по твердому дну шаг за шагом всё ближе и ближе к противоположному берегу. Но тут везенье дало осечку. Дно оказалось с провалом. Лишившись точки опоры, Одзава оказался в бурлящем потоке и его понесло туда, откуда доносился рокот водопада.

***

Какой-то местный мальчишка с обезумившими глазами мчался во весь опор из леса в родную деревню. Добравшись до своего дома, где хозяйка готовила еду, он, словно ошпаренный заголосил:

– Там… возле реки человек… он меня схватить хотел… я его видел. Он там, он гнался за мной!

– Какой человек? Где? – переспросила мать.

– Не знаю… он сюда идет…

На крик из хижины вышел отец; простоватый на лицо с полусонными глазами.

– Что случилось? Кто идет?

– Там… человек… – выдохнул мальчуган.

И он не врал. Из леса к людям вышло тело в рваных штанах и босиком. Глава семейства смекнул, что это существо не из местных и пошел ему навстречу. Соседи сперва наблюдали за происходящем со стороны. Но постепенно чужак собрал вокруг себя толпу любопытствующих из нескольких мужчин, одной женщины с ребенком на руках и двоих подростков. Он молча смотрел то на одного, то на другого каким-то странным рассеянным взглядом.

– Тебе кого надо? – спросил на тагальском отец перепуганного мальчишки.

– Я америкацу хосю здавайся! Хоросё? – прокорявил на английском пришелец и в подтверждении своих слов демонстративно поднял руки вверх. Это был Одзава.

***

Ирмос заполнял бумаги у себя в кабинете. Заниматься писаниной он не любил. Подобная рутина вызывала у лейтенанта тошноту, и чтоб заглушить её, он достал флягу и плеснул себе в рот порцию горячительного. Но вернуться к бумагам лейтенанту было не суждено – на улице возник какой-то непонятный шум.

– Сержант! – крикнул Ирмос, разглядывая деревенскую толпу под окнами.

Акино тотчас явился на порог.

– Узнай по какому случаю возле полиции народу больше, чем людей!

Сержант исчез. И, обернувшись через минуту, доложил:

– Японца поймали!

– Кого?! – удивился лейтенант. – Что за бред!?

– Самурая поймали! – настаивал Акино, не скрывая волнения. – Живого!… Ребята из деревни его связали и сюда приволокли.

– Что бы там ни было, – с долей скептицизма произнес лейтенант, – тащи это сюда, разберемся…

В кабинет ввалились несколько парней и с нескрываемой гордостью предъявили шерифу пленного японца. Из одежды на Одзаве по-прежнему были только рваные солдатские штаны. Однако сердобольные рыбаки добавили японцу один аксессуар – веревку с палец толщиной, коей связали несчастному руки до локтей. Так, на всякий непредвиденный случай…

Лейтенант созерцал всю эту панораму в полном недоумении. Но тут из толпы выдвинулся щуплый мужичонка низенького роста, неопределенного возраста и, ткнув указательным пальцев в Одзаву заявил:

– Господин лейтенант, это он чуть не убил сына Диего!

– Да… да… Это верно, это он! – подхватили остальные.

– Он гнался за ним, стало быть хотел убить, – продолжил щуплый. – Но мы, то есть я и вот ещё ребята со мною, мы, стало быть, все обезвредили его…

– Who are you? – спросил лейтенант у Одзавы.

– Я рядовой японской армии, – ответил тот на родном языке.

– О! – воскликнул Щуплый. – Слышали? Все слышали? Я вам что и говорю, это самурай! Настоящий! Японский! Что б ему пусто было!

– Парни! – крикнул Ирмос, поскольку желающих посмотреть на живую диковинку было слишком много. – Вы проявили бдительность! Это похвально! А теперь ступайте по домам! Дальше уже наша работа.

Люди стали покидать кабинет. В то же время возле полицейского участка собралась почти вся деревня. Люди активно обсуждали судьбу японского солдата. Кто-то говорил, дескать, таких надо расстреливать. Иные утверждали, что японца надо предать суду.

– Какому суду? – вклинился в дебаты Щуплый. – Причем тут суд? И так всё яснее ясного. Пусть сначала всех остальных сдаст. Покажет в каких норах они прячутся! Сколько их там в лесу ещё осталось! А вот когда их возьмут – можно всех разом и расстрелять!

– Тут надобно по закону… Слышал я, что человек добровольно сдавшийся властям, может рассчитывать на снисхождение… – осторожно высказал свое мнение отец мальчугана.

– Я что-то не пойму, Диего, ты что спятил или издеваешься над всеми нами, а? – взвинтился Щуплый не на шутку. – Эта обезьяна чуть сына твоего до смерти не зарубила.

– У него меча при себе не было, ты сам видел – он же голый пришел…

– Да он бы его зубами загрыз! Знаешь, какие они! А ты вспомни дядю своего сеньора Окампу. Что стало с его семьей, а? Японцы вырезали их всех: и жену и детей у него же на глазах. Хочешь, чтобы и тебе так же было? Нет? А тогда чё ты японцу в адвокаты набиваешься?!

– Да я просто так сказал…– начал оправдываться Диего. Но ему тут же заткнули рот.

– Он видите ли «просто так» сказал! – не унимался Щуплый. – По всей округе озверевшие самураи стаями ходят, а он «просто так» сказал!

Неизвестно, когда и чем бы всё это закончилось, не прояви сержант инициативу:

– Так, расходимся, расходимся. Не толпимся у входа, не мешайте работать!

Народ, неохотно повинуясь, продолжая ругаться меж собой, разбредался по своим делам.

Сано, обхватив одной рукой шею своего командира другой придерживая рану на животе влачился, едва передвигая ногами. Двигались медленно, останавливаясь на отдых каждые четверть часа.

День уже близился к концу. Такэда рассчитывал засветло помочь Сано добраться до отделения полиции пока основная масса сотрудников еще не успела разойтись по домам. В противном случае пришлось бы ждать утра. А до утра Сано может и не дожить.

В суете лейтенант запнулся и вместе с товарищем рухнул наземь. Пришлось сделать внеочередной привал. Командир даром время не терял и разминал затекшую шею и левую руку.

– Тебе страшно, Каташи, – неожиданно спросил он.

– Боится тот, кому есть что терять. – произнес капрал. – Нам-то с тобой чего беспокоиться?

Такэда все понимал. За тридцать лет, проведенные в филлипинских лесах, лейтенант открыл для себя тот факт, что нельзя воевать, постоянно находясь в страхе. В страхе собственной гибели. В конечном счете, любой от этого рехнется, прежде чем состарится. Единственный выход – не зацикливаться на смертельной опасности, а воспринимать войну, как обычную работу, которую кроме тебя никто не выполнит. Ибо стоит чуть усомниться и твои страхи начнут тебя разъедать изнутри, а это уже чревато… Вот и сейчас лейтенант старался не думать о предстоящей гибели Сано.

Одзава сидел на стуле посреди кабинета со связанными руками, смиренно ожидая своей участи. Акино облокотившись на сейф смотрел на японца, как на древнее ископаемое. И только Ирмос выдыхая сигарный дым, ходил вокруг пленного, глядел ему в лицо, не веря собственному счастью.