Ремизов поднялся на ноги, слегка отряхиваясь от прицепившихся к одежде еловых иголок. Пантелей в этот момент аккуратным движением выдернул нож из тела германского солдата, обтерев его о голенище своего ботинка.

– Куда мы их денем-то? В яму? – будничным тоном поинтересовался он у Ремизова.

– Только сначала амуницию позаимствуем. Их форма как раз мне и Лёшке впору будет.

– Дело говоришь, – одобрительно кивнул Пантелей и, присев перед еще теплым трупом одного из эсэсовцев на корточки, начал быстро стягивать с него одежду.

– Держи! – Пантелей бросил подошедшему Дубинину черный китель с накладными карманами.

– Что будем делать с охотником на рябчиков? – внезапно вспомнил о пленном немце Ремизов.

– В яму, – утвердительно произнес Лёшка.

Юрий вопросительно поднял брови. Он точно помнил, что всего лишь оглушил немца.

– Нам свидетели не нужны, – равнодушно пожал плечами Дубинин, натягивая на себя вражескую униформу.

Спустя несколько минут, закончив подчищать за собой, диверсанты, крадучись, переступили порог подземелья.

Доктор Грубер с некоторым облегчением проводил взглядом отъехавший автомобиль, увозящий прочь из замка так ужасно разочаровавшую его дочь Марию. Профессор даже не посчитал нужным выйти во двор, чтобы попрощаться с девушкой.

Отвернувшись от окна, как только машина выехала через арку крепостных ворот, он снова вернулся к насущным делам: ему не терпелось приступить к новому этапу эксперимента. Закончив с расшифровкой данных, полученных в результате предыдущей попытки, и сделав новые уточняющие расчеты в нагрузках, Клаус Грубер решительным шагом направился в сторону лестницы, ведущий в лабораторный блок.

В качестве подопытного доктор Грубер выбрал любопытный экземпляр – пленного русского, которого удалось схватить в результате удачно организованной засады в соседней деревне.

«Интересно, насколько интенсивно произойдет регенерация тканей при такой степени тяжести его ранений?», – рассуждал про себя профессор.

Оберштурмбанфюрер Гаус дал разрешение использовать этого солдата с некоторой неохотой, и только при условии, что во время эксперимента будет присутствовать его человек – оберштурмфюрер Леманн.

– Вверяю этого упрямого русского Вашим заботам, доктор Губер, – с легким сарказмом произнес герр Гаус. – Возможно, Вам удастся то, чего не смогли добиться мои люди – заставить пленного говорить.

– Мой дорогой оберштурмбанфюрер! Ваши костоломы только и способны, что избивать арестантов и наносить им увечья. Совершенно не цивилизованный подход к допросу! – доктор Грубер разочарованно покачал головой.

– Помилуйте! – возмутился герр Гаус. – Мои офицеры – сущие дети по сравнению с Вашими медиками! По крайней мере, мы не вскрываем им черепную коробку, чтобы покопаться в их мозгах или подключить к ним электроды.

Брр! – оберштурмбанфюрера Гауса всего передернуло только при одном воспоминании о том, как выглядят заключенные после того, как доктор Грубер заканчивает с ними заниматься своими исследованиями.

– Отбросим полемику в сторону, – примирительно произнес профессор. – Не забывайте: мы с Вами – в одной лодке. А теперь я должен Вас покинуть: дела не ждут. Очередная фаза эксперимента назначена на сегодня, ближе к полуночи.

С этими словами, доктор Грубер, исполненный чувством собственного достоинства, покинул кабинет начальника гарнизона – ему еще предстояло многое сделать за оставшиеся несколько часов.

Доктор Грубер считал себя человеком педантичным буквально во всем, поэтому, проходя мимо помещения морга и заметив, по его мнению, непорядок, он скривил лицо в недовольной гримасе.

– Эрих, сколько раз я должен напоминать вам, что неиспользуемые трупы не должны храниться более двух суток! – повелительно прокричал он одному из своих помощников в распахнутую дверь лаборатории. – Найдите пару ленивых олухов, чтобы они прибрались здесь.

Его помощник – невысокий сухопарый мужчина в белом халате нараспашку, с узким лицом, чем-то напоминающим крысиную мордочку, незамедлительно бросился выполнять поручение профессора, которого он буквально боготворил, считая современным гением.

Сделав замечание, доктор Грубер прошел в лабораторию, где уже вовсю суетились остальные его сотрудники. По-хозяйски осмотревшись, профессор приступил к загрузке системы.

В коридоре раздался шум, и через минуту в помещение вошли два дюжих молодца, волочившее повисшего у них на руках мужчину в одном исподнем белье. Его голова безвольно упала на грудь и моталась из стороны в сторону при каждом шаге конвоиров. Бинты, которыми были обмотаны его раны на ноге и бедре, обильно пропитались кровью.

– Куда его? – грубо спросил один из солдат.

– Несите его в соседнее помещение и сажайте в медицинское кресло, – разволновался доктор Грубер, указывая на соседнюю дверь.

Солдаты снова поволокли раненого в указанном направлении, а профессор с помощниками засеменил следом за ними.

– Итак, давайте посмотрим, – профессор, слегка наклонившись вперед, поднял одними пальцами голову подопытного за подбородок.

Мужчина, уже пришедший в сознание, с трудом разлепил веки и исподлобья посмотрел на доктора Грубера мутными, налитыми кровью глазами. Все его лицо представляло собой один огромный багровый синяк – следствие проводимых допросов.

– Как Вы себя чувствуете? Вы понимаете, где Вы сейчас находитесь? – начал заинтересовано задавать вопросы профессор, оценивая состояние своего пациента.

– Иди к чёрту, фашистская сволочь! – прохрипел мужчина и смачно плюнул доктору в лицо.

Профессор инстинктивно откинулся назад и, достав из кармана белоснежный накрахмаленный носовой платок, брезгливо вытер с лица кровавую слюну. Не глядя, он протянул использованный платок своему помощнику:

– Выбросьте это немедленно.

– Ну что же! Полагаю, что испытуемый вполне готов к эксперименту, – подытожил доктор Грубер. – Эрих, готовьте инъекцию. Приступаем к вживлению электродов.

Состояние осенней меланхолии оберштурмфюрера Фридриха Леманна, в котором он пребывал с самого утра, сменилось отчаянным раздражением, виной которому явился приказ оберштурмбанфюрера.

Следует признаться – Фридрих с детства боялся вида крови, поэтому он старался всячески отлынивать от участия в допросах с пристрастием, и уж тем более, не был готов наблюдать за извращенными опытами доктора Грубера.

Фридрих догадывался, что внезапно проснувшийся у старшего по званию офицера интерес к науке, вызван исключительно меркантильными соображениями. Совсем недавно он случайно подслушал в приоткрытую дверь кабинета герра Гауса обрывки разговора, состоявшегося между оберштурмбанфюрером и доктором Грубером: речь шла о некоем фантастическом научном прорыве в области управления человеческим сознанием. И вот теперь, оберштурмбанфюрер Гаус желал лично контролировать ход исследований, а всю грязную работу, естественно, поручил младшему офицерскому чину.

Одернув форменный китель и смахнув с плеча мелкую пылинку, Фридрих быстрым шагом направился по коридору в дальний конец замка, а оттуда спустился к входу в подземелье по узкой щербатой лестнице, зажатой между двух вековых каменных стен. Оберштурмфюрер опаздывал: эксперимент уже начался.

Караульный, услышав шаги, гулко отдающиеся от каменных сводов, подскочил на месте и, распрямившись, отдал офицеру честь, вскинув руку и пролаяв «Heil!», после чего торопливо отпер решетку и пропустил Фридриха внутрь.

Сразу повеяло холодом, отчего оберштурмфюрер непроизвольно поёжился. Подземные помещения замка, конечно же, не отапливались; воздух здесь был влажный и спертый, пахло мышиным пометом и химикалиями, отчего сразу стало трудно дышать. Секунду помедлив, Фридрих решительным шагом направился дальше, вглубь слабо освещенного тоннеля по направлению к лаборатории, которая располагалась в дальнем его отсеке.