— А что, это идея! — произнес Абдукаримов. — Надо обдумать хорошенько. А средства найдете?
— На что?
— Хотя бы на скот. Его по перечислению не дадут, нужны наличные.
— Возьмем ссуду в госбанке. Если обком поможет, это не проблема. Пока подсобное хозяйство не станет давать прибыль, расходы будем брать на свои издержки, а потом вернем все. За перерасход фонда зарплаты, конечно, по головке не погладят. Зато мы будем со своими сельхозпродуктами. Никуда никто не пойдет жаловаться, писать не будет во все инстанции, главное — мы будем независимы.
— А вы, я вижу, любите независимость? — сказал Абдукаримов.
— Ее все уважают, только многие не откровенничают, Халик-ака. Моя независимость направлена на пользу дела, никакой выгоды себе не ищу.
— Поступками людей прежде всего движет личная выгода. Это я недавно вычитал в одной книге, — сказал Ильхом.
— Пусть даже и так. Моя выгода заключается в том, что рабочие на каждом собрании не будут поднимать вопросов, связанных со снабжением. У меня уже голова от них болит.
— А сейчас что?
— Сердце, Халик-ака.
— Считайте, что вы получили двести гектаров земли, — сказал Абдукаримов. — Пишите письмо на имя облисполкома, он вынесет решение!..
Когда Абдукаримов и Ильхом, поблагодарив хозяев, покинули дом Трошкина, ветер значительно ослаб, небо прояснилось. Сев в машину, секретарь обкома сказал Ильхому:
— В первую очередь мы заедем на откормочный комплекс, посмотрим, как там идут дела, а потом… Вы мне покажете земли, которые предлагаете освоить, особенно под новый совхоз.
До вечера пробыл первый секретарь обкома в районе, побывал и на полях, и в тех местах, где земля намечалась к освоению, посмотрел площадки, выбранные для строительства насосных станций…
Когда Ильхом впервые приехал в Чулиабад не как инструктор обкома партии, а уже новым первым секретарем райкома, побывав на местном рынке, он, помнится, сильно огорчился. По ту сторону прилавка в основном сидели перекупщики да спекулянты, и ничего с ними нельзя было поделать, потому что, разгони их, народ останется без продуктов. Его возмущало, что такое положение сложилось именно в районе, где имелись все возможности завалить рынок овощами, дынями и арбузами, травами-специями.
Обстановка на рынке все время волновала его, и сразу после уборки хлопка он собрал руководителей хозяйств и заинтересованных районных организаций, чтобы обговорить все это и прийти к определенному решению, в прежнем состоянии рынок нельзя было оставлять, это он знал точно. На совещании выявились, как принято говорить, вопиющие факты безответственного отношения к производству овощей и фруктов на общественных огородах. Оказывается, планы сева овощей из года в год не выполнялись. То, что закупала потребительская кооперация, в конце года засчитывалось в план, вот и вся хитрость.
И вот Ильхом сегодня, спустя почти год, решил побывать на рынке. Обычно он, проезжая мимо, обращал внимание, что народу тут стало больше, в дальнем углу стояли ларьки хозяйств, и покупатели все чаще выстраивались в очереди возле них. Несмотря на то, что «афганец» все еще продолжал поднимать тучи пыли, ларьки были открыты, и шла бойкая торговля. Как и было решено, тут за прилавками стояли старики. Народу было много, особенно женщин. Это и понятно, основные заботы семьи лежат на их плечах. Мужчине что? Сунет в руки жены получку и, думает, его дело сделано. Радуясь оттого, что муж принес зарплату в дом, она быстренько отведет ребенка в садик и спешит на рынок, чтобы до начала рабочего дня успеть купить необходимое.
Проходя мимо рядов, которые год назад были буквально оккупированы частниками, Ильхом заметил, что их и сейчас еще было навалом. Но теперь это были приезжие, возле них высились кучки хурмы, граната, унаби и миндаля, того, что пока в Чулиабаде не росло. Но в совхозах уже проводились опыты, и они обнадеживали своими результатами. «Через два-три года мы и этих высадим отсюда», — подумал он.
Ильхом задержался у ларька колхоза «Аланга», — здесь покупателей было больше, и это заинтересовало. Продавец, старый коммунист, один из организаторов своего колхоза, Саид-ота, невысокий худощавый старик с редкой белой бородкой, увидев его, приветливо кивнул, приложив руку к груди.
— В добром ли вы здравии, Саид-ота, — поздоровался Ильхом, — здоровы ли внуки и дети?
— Спасибо, райком-бобо. Заходите, пожалуйста. — Он открыл боковую дверь.
Ильхом вошел и еще раз за руку поздоровался со стариком. Тот сразу налил в пиалу чая и протянул ему.
— Чем вы народ приворожили, ота? — спросил Ильхом.
— Соленья колхоз выбросил, помидоры, огурцы. Вот и повалили люди. У нас есть, у других нет. — Чувствовалось, что старик горд этим. — А чего добру пропадать? Каждый год не успевшие созреть помидоры, перезревшие огурцы пропадали на корню. Уракджан и говорит, что на целине живет много европейцев, они уважают соленья, и предложил все это законсервировать. Сказано — сделано. Пригласили из Термеза трех старушек, которые умели по-домашнему закрывать банки, приставили к ним несколько своих старушек бодреньких, парней, чтобы тяжести таскали. С банками, правда, помучались, чуть ли не по домам ходили, выпрашивали. Всю зиму вот торговали, теперь остатки распродаем. Будем новые засаливать. А соседи, — старик подмигнул, улыбаясь, — умирают от зависти. Еще зимой продали все, а солененького ведь и летом хочется, особенно как нашего, пахнущего укропом и перцем. — Он спохватился: — Чего это я вас разговором потчую, попробуйте сами. — Он зацепил совком из бочки чуть подрумяненный помидор и протянул его Ильхому.
Ильхом взял его в руки. Сочный, пахнущий чем-то будоражаще острым, он сам просился в рот. Ильхом с удовольствием съел его.
— Алангинцы опять обошли нас, — не то с завистью, не то с сожалением произнес продавец в ларьке совхоза «Ором». — Ну, ничего, мы такой сюрприз готовим в этом году, ахнут все!..
«Одно дело довели до конца, — подумал Ильхом, уходя с рынка в приподнятом настроении. — Даже два дела, пожалуй. Народ более или менее обеспечили да руководителей научили по-хозяйски относиться к добру. То, что пропадало на полях, теперь дает кассе звонкую монету». Но он подумал еще о том, что до полного порядка ох как далеко. Много еще пропадает добра. В поле, на ферме, в гаражах и черт знает еще где, в совсем неожиданных местах.
Внимательно ознакомившись с документами, что вчера вечером занесла ему заведующая общим отделом, он наложил резолюции и собирался выехать в совхоз «Чегарачи», как позвонили из обкома партии.
— Тебе повезло, Ильхом Пулатович, — сказал заведующий финхозсектором, — прислали путевки в санаторий на Черноморском побережье. Туда нужно прибыть первого августа. Готовь курортную карту на себя и жену.
На календаре было тридцатое июля…
И вот позади тревоги поспешных сборов, после которых обязательно выясняется, что что-то забылось дома, хотя было приготовлено и положено на видном месте, что-то брошено в чемодан совершенно не нужное, что-то не сказано соседке, на которую оставлен дом, и так далее. Позади и почти четырехчасовой перелет из Ташкента до Сочи, встретившего Ильхома, Лолу и Маратика с бабушкой теплым дождиком. Ему дали две путевки, а им хотелось, чтобы сын побывал на море, закалился. Решено было взять и мать Лолы, устроить ее с Маратом на частной квартире. Получив свой багаж, они вышли на площадь перед зданием аэропорта, поймали такси и уже через полчаса были в санатории. Устройство там заняло еще около получаса, а потом Ильхом попросил дежурного администратора помочь устроить бабку с внуком, если это возможно, где-нибудь поблизости.
— Ты мне все-таки скажи, женушка, — обнял Ильхом Лолу, когда они остались одни, — что в тебе произошло такое особенное, что заставило переменить свои взгляды на нашу семейную жизнь, а?
— Я многое передумала после того случая. А потом решила все-таки, что из меня нового Станиславского все равно не получится, я ведь знаю свои способности, в мои годы пора это знать, а когда-нибудь ответить Марату, где его отец, если так пойдет дальше, мне придется. Мне папа сказал, что мой сын не вечно будет ползать на четвереньках под столом, что завтра он встанет на ноги, а послезавтра обязательно спросит о своем отце. И я решила, что, раз вас мне дала судьба, то и нечего капризничать, мое предназначение — рожать и воспитывать детей, а режиссерство… поживем — увидим, Ильхом-ака!
