Шеркат, склонившись над железным столом, долго и пристально вглядывался в мертвое лицо двоюродного брата. Все почтительно молчали. Алки и Мирвик вжались в стену и постарались стать незаметными.

Наконец Шеркат обернулся к Ларшу:

– Вот я и остался в своей Ветви один. В Ветви Белого Пера. Ты же меня понимаешь...

На стоящего рядом с Ларшем Фагрима он даже не глянул. Фагрим для него сейчас не существовал. Равный говорил с равным, Лебедь – со Спрутом.

Ларш кивнул. Он вполне понимал Шерката.

– В Погребальной балке все готово, – продолжал Лебедь. – У брата будет богатый погребальный костер. Вот только надо переодеть Арризара в хорошую, дорогую одежду. Раньше он запрещал мне покупать для него вещи, но теперь-то не возразит...

Лицо Шерката разорвала горькая, жесткая улыбка:

– Он гордый был. Понимаешь, Ларш, гордый. Что на пирушках я за двоих платил – то ерунда, кто из родни с этим считается? А кроме этого – ни-ни! Смеялся: хватит, мол, того, что я твой единственный наследник. А вот как дело обернулось: мне от него наследство принимать! Вон оно лежит, наследство-то: грошовая серебрушка да окровавленный плащ!

Шеркат бережно поднял и сложил плащ, на котором болталась застежка. Выговорил глухо, истово:

– Я, Шеркат Крылатое Копье из Клана Лебедя, Ветвь Белого Пера, принимаю наследство от двоюродного брата своего, Арризара. Никогда не прикажу стирать этот плащ, пусть эта кровь будет памятью мне о родном человеке.

И кивнул слугам:

– Берите. Да осторожно.

Слуги поспешно спустились с лестницы, с почтением подняли тело Арризара и понесли вверх по ступеням. За ними двинулся Шеркат со свертком окровавленной ткани в руках.

* * *

Оставив мертвецкую, Ларш поднялся на второй этаж. Хотел у себя в кабинете, в тишине, обдумать окружавшие его тайны.

Но это ему не удалось.

Дверь его кабинета была распахнута настежь. Двое «крабов» под командой старого слуги заносили туда огромную вазу.

– Вишур!!! – рявкнул Ларш так страшно, что стражники едва не выронили свою драгоценную ношу.

Под взглядом высокородного господина старик съежился и забормотал:

– Ну не успел я с утречка, не успел... проспал, виноват, потом замотался... Ох, что ты на меня так страшно смотришь?.. Не тут же было с мелом и суконкой грязь разводить? И кто же почистит серебро, как не я!

* * *

Этой ночью лавочнику Вилирату снился ужасный сон.

Вилират стоял на утесе. Внизу море било в острые скалы, похожие на зубы дракона. В спину, под лопатку, упирался острый клинок – как тогда, наяву. И тот же мерзкий шепот: «Шагни вперед, иначе убью тебя!»

Проснулся Вилират сам не свой. Вышел умыться у бочки с дождевой водой. Через невысокий забор его окликнул сосед. Вилират попытался поддержать разговор, но, видимо, отвечал невпопад, потому что собеседник пристально в него вгляделся и спросил:

– Да ты здоров ли, приятель?

Вилират его заверил, что у него все расчудесно.

Спровадив назойливого болтуна, он заставил себя успокоиться и поразмыслить.

Сон был вещий. Это каким надо быть доверчивым идиотом, чтобы дать завести себя на край пропасти! Проклятая ваза, судя по описанию, сто́ит больших денег. Если бы такая вещь действительно принадлежала Вилирату, уж он бы не постеснялся, уж он заломил бы цену! И ему позволят забрать такие деньжищи? Да еще дадут пару дней, чтоб смыться? Ага, как же!

Надо бежать. Скорее. Бросив дом и все добро. Жаль неимоверно... но если лиса попадает в капкан, она отгрызает лапу и ковыляет прочь на трех. Живая.

Немного деньжат припасено на черный день. Вот он и настал – черный. Теперь найти человека в порту, чтоб вывез тайком из Аршмира.

Запер лавку, вышел со двора... а тут, как рыбаки говорят, прямо в сеть идет косяк! Из лавки соседа-сапожника вышел одноглазый Дамикур. Должно быть, приходил заказать высокие рыбачьи бахилы.

Нет, Дамикур не рыбак, он плотник – чинит на пару с сыном чужие прохудившиеся лодки. И своя лодочка у него имеется. Кто же в припортовой округе не рыбачит, хотя бы для себя, не на продажу?

Вот только про одноглазого Дамикура как-то шепнули Вилирату, что улов у него без чешуи. И что этот улов он не показывает таможенникам...

– Дамикур! – приветливо завопил Вилират на всю улицу (если кто-то за ним следит – пусть слышит). – Приятель! А за мной же должок, пора вернуть! Денежки – они счет уважают. Ты меня выручил серебришком, я тебе его честь по чести верну, и с приплатой!

Дамикур остановился у калитки сапожника. Одноглазая рожа его хранила невозмутимое выражение. Конечно, плотник не понял, о каком серебришке врет малознакомый чудак. Но ведь он не с Дамикура денег требует, а сам кошельком размахивает. Напутал чего-то? Или впрямь Дамикур ему спьяну денег дал да забыл? Так или не так, глупо сразу отказываться...

На это Вилират и рассчитывал.

– Не на улице же деньги считать? – продолжил он. – Пойдем в кабачок, сведем счеты, заодно выпьем по глоточку... Пойдем-пойдем, я угощаю!

* * *

Айбиш Белоглазый не совался в дела Вьямры. Сроду не был любопытным. Его дело – охранять, а чем хозяйка занята – что ему до того?

Но даже Айбиш выпучил глаза, когда охранница, караулившая снаружи, условным стуком постучала в дверь, отворила ее – и посторонилась, пропуская двоих ремесленников с какими-то решетками.

– Здесь, что ли, собираем? – деловито спросил старший из ремесленников, оглядывая комнатку.

Вьямра отворила свою дверь, встала на пороге:

– Нет, сюда заходите.

Ремесленники, с опаской оглядываясь на Айбиша, пронесли решетки в комнату Вьямры. Тут же оттуда послышался железный лязг.

Некоторое время Айбиш сидел на скамье, глядя перед собой. Потом не выдержал, встал.

Он же охранник! Он обязан убедиться, что хозяйку не приложили чем-нибудь железным по седой башке!..

Жива. Цела. Сидит в уголочке и строго смотрит, как работяги склепывают одну решетку с другой. Клетка у них получается. Да большая, чуть у́же дверного проема! Не для комнатных птичек.

Вьямра подняла глаза на Айбиша, махнула рукой:

– Ступай, тут без тебя всё ладно.

Ладно так ладно, Айбишу-то что? С Вьямрой нельзя быть навязчивым, даже в заботе. Вдруг решит ведьма старая, что ты замыслил худое, да и ткнет тебя вязальной спицей. А чем она смазывает кончики тех спиц – то Айбиш знает. Видел случайно.

Потому и не совался к Вьямре. Дождался, пока ремесленники ушли. Посидел еще. перекусил принесенной с собой лепешкой.

А потом охранница впустила к Айбишу еще двоих. Сказала из-за их спин, через порог:

– Этих хозяйка ждет.

И затворила дверь.

Один из гостей – в просторном плаще с капюшоном, накинутом на голову так, что лица не видать. Не поймешь даже, мужчина или женщина. За руку держит мальчишку – тощего, в лохмотьях. Мальчишка бледен от ужаса. Попытался было вырваться, но старший гость так вывернул его кисть, что мальчишка вскрикнул.

Айбиш не удивился. На службе у Вьямры всякого повидал. Конечно, не стал жалеть ребенка, которого вряд ли ждало что-то хорошее. Всех жалеть – жалелки не хватит.

Старший гость уверенно прошел в комнату Вьямры, таща за собой мальчугана.

Некоторое время из-за двери слышались тихие, неразборчивые голоса. А потом послышался лязг железа и гневный возглас Вьямры:

– Лезь в клетку, гаденыш, не то глаза выдавлю!

Айбиш ухмыльнулся. Вьямра слов на ветер не бросает, лучше бы мелкому послушаться!

И тут из комнаты послышался вопль. Не только Айбиш его услышал, но и охранницы во дворе.

Пронзительный.

Жуткий.

Нечеловеческий.

* * *

Полынная улица – захолустье, окраина, застроенная бедными домишками. И Храм Того, Кто Покрывает Землю Травой, тоже самый скромный из храмов. Вернее было бы сказать «самый бедный», но разве можно так говорить о храме?