Родственники были совсем не схожи. Невысокий, хрупкий, изящный Арризар и впрямь мог бы сыграть роль прелестной девушки: тонкий прямой нос, красиво изогнутые губы, голубые глаза в обрамлении длинных ресниц, высокий лоб под волнистыми светлыми волосами... Вот разве что скулы были резковато очерчены, это Раушарни верно подметил, да еще твердая, энергичная, твердая линия подбородка придавала лицу мужественность.

Шеркат был крепок, плечист, высок. Загорелое лицо тонуло в густой бороде – впрочем, аккуратно подстриженной. Волосы были темнее, чем у двоюродного брата, а серые глаза под кустистыми бровями могли стать опасными и суровыми, как вода подо льдом... но не сейчас. В этот миг Шеркат явно радовался хорошему вечеру и приятной компании.

Третьим с кузенами-Лебедями вошел скромно одетый человек средних лет, невысокий, с тонким умным лицом. В руках он держал бархатный мешочек. Он приветливо, с интонациями старого знакомого, поздоровался с присутствующими... но тут его внимание привлек лежащий на столе сборник пьес, переплетенный в кожу. В глазах вошедшего вспыхнул огонек. Он положил свой мешочек на одну из скамей, устремился на сцену и принялся изучать сборник. Ни Лебеди, ни люди театра не обратили на эту выходку внимания. Здесь этого чудаковатого человека знали все.

Шеркат хотел было продолжить шутливо-грозные расспросы, но тут общим вниманием завладел его двоюродный брат. С легким восклицанием он тоже устремился к столу, за которым сидел Раушарни, но даже не глянул на сборник пьес, а тронул тонкими пальцами небольшой глиняный кувшинчик:

– Что это? Твоя вода с вином, как всегда?

– Была вода с вином, – хохотнул Раушарни. – А что будет теперь – не знаю.

Арризар обеими руками обхватил горлышко кувшина.

– Прошу господина подождать, – быстро сказал Заренги. – Ставлю три медяка против одного, что на этот раз будет вино. Неразбавленное.

– Три против одного? – заинтересовалась Барилла. – Согласна. Ставлю на воду.

– Медяк на кисель, – тут же влезла Джалена. – Клюквенный.

– У господина ни разу не получался кисель, – вскинул красивую бровь Раушарни.

– А сейчас получится, – топнула ножкой Джалена. – Просто я люблю кисель.

– Постараюсь, – улыбнулся актрисе Арризар.

А человек, рассматривавший сборник пьес, не оторвался от своего занятия, даже не повел глазом на Лебедя и спорящих актеров.

Арризар посерьезнел. Обеими ладонями погладил круглые бока кувшинчика, скользнул пальцами по горлышку. Закрыл глаза. На лбу показались капельки пота.

Актеры пристально глядели, как Лебедь, открыв глаза, поднял кувшинчик к лицу, снял крышку, глянул внутрь.

– Молоко! – объявил он. Принюхался и добавил увереннее: – Кислое.

– И как только у господина это получается?! – восторженно отозвался Раушарни.

– Вот уж чудо! – подхватила Джалена.

А Мирвик в тот миг, когда все смотрели на Арризара и кувшинчик, случайно вскинул взгляд на лицо Шерката – и удивился тому, как бледен был кузен-старший, как впился он пальцами правой руки в кисть левой.

– Тоже мне чудо, – хмыкнул Арризар. – Никогда сам не знаю, во что превратится жидкость. Хочу грушевый взвар – получаю воду, хочу воду – получаю вонючую мочу... да-да, и такое один раз было. Так что грош цена моему колдовству...

– Это истинная магия, – строго перебил его Шеркат. – Наследие предков. Гордись, что волшебный дар не просто струится в твоих жилах, а пробивается наружу!

– Была бы еще от него польза, – с неожиданной серьезностью ответил Арризар.

– И все же это священная магия, – вздохнул Шеркат.– У меня этого нет, а я с детства мечтал...

Он оборвал фразу, только сейчас осознав, что на него устремлены все глаза. Улыбнулся. Мирвику эта улыбка показалась фальшивой, натянутой.

Видимо, чтобы отогнать неприятные мысли, Шеркат бесцеремонно взял со скамьи бархатный мешочек, положенный туда его спутником, вытащил оттуда толстую книгу (как заметил любопытный Мирвик, наррабанскую) и принялся ее небрежно листать.

Актеры негромко переговаривались о своих делах. Арризар, улыбаясь, шушукался с Милестой.

– Раушарни, – тихо сказал метельщик, – если никому не надо роль с конца в начало переписать, то я пойду? Мне еще за ламповым маслом бежать...

– Что?.. А, да, беги...

Мирвик шагнул было к выходу, но его остановил пронзительный вопль за спиной. Метельщик обернулся.

Господин, который только что на сцене вертел в руках сборник пьес, разглядывая кожаный переплет, теперь гневно указывал в зал, на сидящего с книгой Шерката. И неразборчиво что-то орал.

Актеры не встревожились, Мирвик – тоже. Господин, часто приходивший в театр вместе с Арризаром, считался большим чудаком, способным еще и не на такие выходки. Даже имя его порой путали, говорили чаще: «Ну тот, сосед Арризара, который по ошибке хлебнул чернил...» Или еще что-нибудь в этом роде.

– Обрати внимание на жест, – посоветовал Раушарни Барилле. – Выразительный такой. Если на сцене этак укажешь на злого советника – публика сдохнет от восторга.

– Не учи меня играть, – огрызнулась Барилла. Но глаз со сцены не сводила. Наверное, все-таки запоминала.

Положив сборник пьес на стол, «сосед Арризара» спрыгнул со сцены, подбежал к Шеркату и выхватил у него из рук книгу.

– Это преступление! – страшным голосом произнес он. – Так листать редкий экземпляр!..

– Это?! – сделал большие глаза Шеркат. – Почтенный Ги́кфи, скажи это кому-нибудь другому, а я знаю наррабанский язык. Это «Тропа благочестия и добродетели». Такая книга в Наррабане есть в любой приличной семье. По ней обучают девочек. А потом женщина всю жизнь ее перечитывает. Тоже мне редкость!

– При всем моем уважении к Клану Лебедя, Шеркат, я вынужден сказать, что ты невежда, – гневно сообщил Гикфи, дрожащими руками укладывая свое сокровище в мешочек. – Переписчик этого экземпляра – А́йсу из Го́рга-до. Книги его работы известны тем, что в букве «тхай» он не ставил поперечную черточку, а в букве «лау» вертикальная черта такой же длины, как и в букве «ми».

– Мой учитель наррабанского письма за такое бил меня по пальцам! – воскликнул Шеркат. – Это же затрудняет чтение...

– Эту книгу и не надо читать! Ей надо поклоняться! Это редкость!

– Ты хочешь сказать, что косорукий переписчик, изуродовавший текст, повысил ценность книги?

– Да!

– Сколько ты отдал за нее книготорговцу?

– Много! – голос Гикфи дрогнул. – Полтора золотых!

Кто-то из актеров присвистнул.

Шеркат обернулся к актерам так, чтобы Гикфи не видел его лица, и подмигнул, предлагая полюбоваться забавным зрелищем. Но в голосе его не было насмешки, только доброжелательность:

– Друг мой Гикфи, я ценю твою страсть собирателя редких книг. Я знаю, ты не очень богат и бережешь каждый медяк. Хочешь, я куплю у тебя «Тропу» за три золотых? Ты сможешь пополнить свое собрание двумя редкостями.

– Нет, – сразу, не раздумывая отозвался Гикфи.

– А за пять золотых? Это большие деньги!

– Я не продаю свои книги, – замотал головой Гикфи. – Любой купленной книге я говорю: «Ты попала домой!» В моей жизни бывали трудные времена, я голодал, но не продал ни одной!

– Шесть золотых! – Шеркат снова подмигнул актерам.

– Даже если ты скажешь «десять», это ничего не изменит.

– Правда? А пятнадцать?

Гикфи прижал к груди бархатный мешочек со своим сокровищем и шагнул назад, словно его собирались грабить:

– Не отдам!

– Нет так нет, – развел руками Шеркат.

Актеры сдержали облегченные вздохи: эта сцена не показалась им забавной.

Но тут распахнулась дверь, в театр в сопровождении старика-сторожа вошел никому не знакомый молодой мужчина.

Сторож указал незнакомцу на Гикфи, получил монетку, поклонился и ушел.

Незнакомец обвел всех глазами. Он был светлокож, но резкие, ястребиные черты лица и темные глаза наводили на мысль о Наррабане. А когда он заговорил, гортанные, чуть с придыханием звуки развеяли все сомнения в его происхождении.