— Ты бы согласился на второго супруга? — знаю, среди оборотней распространено двоемужество, женщин у двуликих рождается меньше, чем мужчин, и потому для них естественно и отношение бережное, заботливое к подругам и матерям, и двое супругов у одной женщины.

— Конечно. На того, кого ты выберешь сама, по своему желанию и разумению, а не на того, кого тебе навязали против твоей воли. И уж тем более не на Александра.

— Это не против воли, но так надо и… — начала я, однако Мартен накрыл мои губы своими, останавливая возражения.

Я прильнула теснее, растворяясь в теплой нежности поцелуя, мечтая забыться в объятиях Мартена. Сердце рвалось на части от мысли, что у нас есть только эти шесть дней, а затем я стану женой Александра и не смогу позволить себе даже таких вольностей. Замужняя принцесса не может завести любовника, не может опорочить себя и супруга, не может поставить под сомнение линию престолонаследия и бросить тень на будущее своих детей. Принцы и короли вольны возлечь со всякой женщиной, что им глянется, но удел принцесс и королев — вовремя отводить глаза, сохранять достоинство и ни в коем случае не низводить себя до уровня неверных своих мужей.

— Хорошо, если тебе так хочется, мы не будем обсуждать ни наше будущее, ни твой долг, — произнес Мартен, чуть отстранившись от меня, и добавил с лукавой улыбкой: — Пока не будем.

— Ты что-то задумал?

— Возможно.

— Что бы ты ни решил, это наверняка слишком опасно, слишком рискованно…

— Не беспокойся, — Мартен осторожно перевернул меня на спину, опустил на смятое одеяло, поцеловал в уголок губ. — Соединенное богами людям не разорвать.

Удивительно слышать из его уст эхо моих мыслей. И тем больнее осознавать, что нам придется отказаться друг от друга, от нашего предназначения.

— Увидимся днем. Или вечером.

— Ты уходишь?

— К сожалению. Ты для меня слишком привлекательно пахнешь, — мужчина шумно втянул воздух возле моей шеи, коснулся кожи кончиком носа. — И слишком соблазнительно выглядишь в этом наряде. Тяжело держать себя в руках, — он встал с кровати, одернул рубаху и, бросив на меня прощальный, полный тихой нежности взгляд, направился к потайной дверце.

А я поскорее забралась под одеяло, укрылась с головой, не желая видеть, как Мартен уходит, не желая оставаться в одиночестве зябком, неуютном, наедине с собственными тревожными мыслями.

Вопреки обещанию Мартен не появляется при дворе ни на следующий день, ни на последующий, ни на третий. Я украдкой ищу его глазами за трапезами и во время вечерних увеселений, но не нахожу, подарки от Александра — роскошное рубиновое ожерелье, еще жемчуга и золотые цепочки — с приветствиями и пожеланиями доброго дня мне передает другой молодой человек. Я не могу, не решаюсь расспросить о Мартене Эллину или послать служанку разузнать о причинах его отсутствия, я боюсь, что его застали возле моих покоев, схватили и теперь он в темнице ожидает смертной казни. Королевскую семью я по-прежнему вижу лишь за трапезами, впрочем, то король, то принц не являются к завтраку, предпочитая поесть у себя, в тишине и покое. Я пытаюсь по настроению двора, по поведению королевы понять, не случилось ли страшного, не презирают ли все они меня, чудаковатую иноземку в сотнях покровах, такую строгую, чопорную на публике, но осмелившуюся завести себе любовника в первую же неделю пребывания в Салине. Я почувствовала бы, должна была почувствовать, если бы Мартена убили, если бы произошло нечто непоправимое. Серебряная не оставила бы меня, она обязательно дала бы мне знак, что тот, кто предназначен мне, ушел за грань. Однако Элеонора спокойна и холодна, как и в первую нашу встречу, а придворные ожидают в нетерпении скорых празднеств. Слуги готовят дворец к встрече Нового года и свадьбе, украшаются залы, составляется программа увеселений на неделю вперед, как для двора, так и для простых горожан. Что ни день, то примерка и подгонка свадебного платья из королевского гардероба — по обычаям Афаллии к брачному алтарю я пойду в алом, в тяжелом неудобном наряде, в котором, кажется, я и повернуться самостоятельно не смогу, и мне недвусмысленно намекают, что кроваво-красные рубины, так вовремя подаренные принцем, станут прекрасным завершением образа изысканной королевской невесты. В Шиане невеста принимает клятвы и брачные браслеты одетой в белое, символизирующим ее чистоту и невинность, со свободно распущенными волосами под легким покровом в знак непорочности юной девы, в простом платье данью девичьей ее скромности. Из украшений дозволены только памятные подарки от родных, но ничего громоздкого, броского, вычурного. В красном выходят замуж повторно, если на то будет воля богов, да и массивное рубиновое ожерелье не пристало молодой незамужней девушке. Останься я в Шиане и могла бы смело отослать отправителю столь неуместные подарки, могла бы спокойно отвергнуть возмутительное предложение вырядиться на собственную свадьбу, словно я кукла или уличная девка, стремящаяся надеть все самое лучшее, что есть в ее распоряжении, даже если это противоречит чувству меры и выходит за рамки приличий. Но Шиан далеко, а в Афаллии мое мнение значит не больше, чем мнение той же уличной девки. Поэтому я соглашаюсь покорно на все, что мне предлагают, и делаю вид, будто не замечаю, как переглядываются мои компаньонки, как хмурится Кадиим.

В один из дней мне наконец-то наносит визит шианский посол, господин Маври, разодетый и завитый по последней местной моде, больше похожий на изнеженного афаллиского вельможу, чем на коренного шианца. Я принимаю посла в присутствии Кадиима и Айянны, выслушиваю его велеречивые любезности, нескончаемые поздравления и пустую болтовню и отсылаю, недовольная таким представителем Шиана при афаллийском дворе. Знаю, до Афаллии господин Маври представлял нашу родину в Альсиане и Феоссии, потому отец и выбрал его, но мне начинает казаться, что за столько лет службы при иностранных дворах главными интересами посла стали его собственные. Не похоже, чтобы господина Маври беспокоила возможность расторжения брачного договора или нежелание короля Георга выполнять свои обязательства перед союзным королевством. Я делаю мысленную заметку написать про посла отцу, пусть найдет кого-то более достойного, для кого честь родной страны и долг перед ней — не просто красивые слова.

Эллина много рассказывает мне об Афаллии, о ее обычаях и жителях, о придворных и семье, частью которой мне предстоит стать. Принцесса Элеонора, названная, как и ее мать, в честь прабабки по материнской линии, младшее дитя и единственная дочь, в прошлом году вышла замуж за короля одного из небольших соседних государств — Атрии — и навсегда покинула родную страну. Я думаю, что, наверное, оттого королева Элеонора так холодна и молчалива, словно ледяная статуя, — потеря старшего сына, а несколькими годами ранее и младшей дочери Елизаветы разбили материнское сердце. Возможно, королева больше никогда не увидит и старшую дочь, а любимца Александра приходится отдавать в руки принцессы-дикарки, чью чужеродность не скрывает даже свадебный наряд, в котором, как поведала Эллина, выходила замуж и сама Элеонора, и ее дочь. И я невольно возвращаюсь мыслями к ночному свиданию с Мартеном, вспоминаю его замечание, что обреку и себя, и своих детей. Если Серебряная даст нам с Александром дочерей, то они унаследуют мой дар, мою магию, сияние, что передается в нашем роду от матери к дочери. Смогут стать хранительницами древних тайных знаний, земными сестрами лунной богини — или потеряют дар в первую брачную ночь, как потеряла его моя мать, как потеряю я, когда придет мой час лечь в супружескую постель. Подобно мне, они выйдут замуж на благо родины, по велению своего отца, и для них будет лучше расстаться с даром на брачном ложе, чем скрывать силу от боязливых, суеверных людей, чем прятаться и страшиться быть пойманными, чем закончить жизнь в пламени костра или в озере с камнем на шее. Конечно же, стремление Афаллии прежде всего заполучить древнюю магию востока ясно говорило о нежелании возвращаться к варварскому периоду охоты на колдунов, уничтожения знаний и жестокого преследования тех, кто ими обладал, но что позволено придворному магу, не положено юной принцессе на выданье.