Дома я не таилась и не боялась, однако помнила о своем долге и знала, что не смогу стать земной сестрой Серебряной, но здесь я не распространялась и никому не показывала сияния, о нем известно лишь Кадииму да Айянне, самой одаренной богиней. Да и ни к чему посторонним знать о том, что все равно вскоре исчезнет.

На четвертый день вместе с очередным бездушным украшением от принца мне передали приглашение на недолгую прогулку по парку, окружающему дворец. Обычная пешая прогулка по заснеженным аллеям, в сопровождении свиты моей и наследника. Не в первый уже раз я задумалась, исходит ли инициатива от Александра или то настоятельная просьба Георга?

В назначенный час я и девушки, закутанные в подбитые мехом плащи, вышли в один из внутренних двориков, где нас уже ожидали Его высочество со свитой, шумной, гомонящей весело, радостно. И — хвала Серебряной! — рядом с принцем стоял, улыбаясь как ни в чем не бывало, Мартен. Завидев меня, молодые люди склонились почтительно, Александр поприветствовал меня небрежным кивком, подал руку. Я заметила тень неодобрения в глазах Мартена, недовольства поведением наследника, заметила, как в который уже раз поджала губы Айянна. Среди сопровождения принца есть и несколько девушек и хотя я не разглядела невысокую Изабеллу в кругу других дам, но звонкий смех ее услышала сразу. Уголок губ Александра дрогнул, словно в попытке сдержать улыбку, и молодой человек повернулся ко мне. Мартен вместе со всеми отступил назад, вставая в положенном порядке следования, и мы процессией чинной, неспешной покинули двор.

Парковые аллеи, широкие, тщательно расчищенные, тянулись прочь от дворца, расходились в разные стороны, постепенно становясь уже и запутаннее. Снег искрился на солнце, голые ветви деревьев будто застыли в неподвижном морозном воздухе и только ели красовались в пышных темно-зеленых платьях под белоснежными шубами.

Александр молчал, аллею за аллеей, словно ему и простым словом перемолвится со мной трудно. Любовался зимним пейзажем, точно не я, а он гость в этой стране и в этом дворце, точно видит все в первый раз. Следующие за нами молодые люди переговаривались между собой, поначалу тихо, затем все громче, прерывая речь взрывами смеха. По изменившемуся звуку шагов и скрипу снега я догадалась, что требуемый этикетом порядок построения давно нарушен, молодежь перемешалась, позабыв о титулах и положении. Никто из старших нас не сопровождал, окна дворца и возможные соглядатаи остались позади. На еловой аллее несколько человек выбежали вперед и, увязая в высоких сугробах, бросились к величественным елям. Я обернулась, нахмурилась, увидев, как трое придворных щеголей вьются вокруг моих сбившихся в кучку компаньонок, как улыбаются широко и пытаются вовлечь в беседу не привыкших к общению с незнакомыми мужчинами шианок.

— Не беспокойтесь, Ваше высочество, ничего с ними не случится, — произнес вдруг Александр, крепче зажав мою руку между своим локтем и боком. — Немного свободы им не повредит.

— Какой свободы, Ваше высочество?

Один из кавалеров особенно настойчиво навязывал свое внимание Винсии, миниатюрной, худенькой, с прелестным личиком лесной феи. Девушка жалась к более рослой Зайре, отворачивалась от нахального молодого человека, стараясь не смотреть на него.

— Афаллийской свободы. Раз уж они приехали в нашу страну, то пусть учатся жить по нашим правилам.

— Ваши правила дозволяют мужчине проявлять неуважение к женщине и, тем паче, юной невинной девушке? — я дернула рукой, намекая недвусмысленно, что желаю на том окончить прогулку.

— А, вы об этом? — принц бросил быстрый взгляд через плечо, не торопясь меня отпускать. — Но ничего же страшного не происходит. Уильям всего-навсего хочет поближе узнать вашу даму. Она ему нравится с того дня, как первый раз появилась за обедом без этих ваших покрывал. Как, кстати, ее зовут?

К девушкам подошла Эллина, сказала что-то негромко кавалерам, улыбнулась, демонстрируя удлиненные клыки в верхнем ряду зубов, и все трое неохотно оставили моих компаньонок в покое.

Во имя Серебряной, чего еще я не знаю об этом дворе?

— Ваше высочество, благодарю за чудесную прогулку, но морозы вашей страны еще несколько непривычны для меня, — если Александр не понимает — или не желает понимать — намеков, то придется пояснить. — Я хотела бы вернуться во дворец.

— Вам просто надо подвигаться, и вы тотчас согреетесь, — с непонятной усмешкой предложил принц.

— Я предпочла бы погреться у огня в своих покоях.

— И пропустить такой погожий денек?

Я вновь дернула рукой, пытаясь высвободиться, но Александр лишь все сильнее зажимал ее, а я не решалась начать вырываться открыто. Мы продолжали медленно идти по расчищенной дороге, вокруг с криками и визгом, словно ватага детей, бегала свита наследника, играя в догонялки или бросая друг в друга снежки.

— Знаете, принцесса, я любил брата. Даже боготворил. Он был… идеален практически, — неожиданная смена темы заставила меня прекратить попытки вырваться. Александр говорил негромко, задумчиво, будто сам с собой. — Старший сын, наследник, принц. Лучший, первый во всем, надежда семьи, трона и страны. Наверное, Георг и впрямь стал бы хорошим королем. И я не завидовал. Потому что знаю, какое это бремя — корона. Меня любили просто за то, что я есть, отрада глаз матушки, любимец всех женщин, состоявших при детской. Со временем я бы занял место рядом с братом, стал бы советником или каким-нибудь лордом-канцлером. Сам избрал бы себе супругу. Но наш добрый, идеальный, пресветлый Георг внезапно совершил самую великую подлость в мире — взял и умер. Вам известно, как погиб мой брат?

Я качнула отрицательно головой. Даже если я и знала, то сейчас не смогла бы вспомнить и под угрозой собственной жизни. Отчего-то охватил страх, зябкий, липкий, хотя я не понимала его причин.

— В Афаллии стараются лишний раз не говорить и не вспоминать о том страшном дне. Во время частного визита в приморскую цитадель братец пошел купаться и утонул. Вот так глупо, нелепо и совершенно не по-королевски. Его долго искали и в конце концов нашли выброшенное на берег изувеченное тело, с некоторым трудом опознанное как наш идеальный наследник, вернее, то, что осталось от золотого идеала. Останки эти и были торжественно похоронены в королевской усыпальнице нашего дома. Вместе с надеждами и мечтами всей Афаллии.

— Мне… мне очень жаль, — пробормотала я жалко, неубедительно.

— Жаль вам, — с едким оттенком горького, обвиняющего презрения повторил Александр. — Вам жаль, союзным государствам жаль, половине континента жаль. Он нас предал. Королевство, свою семью. Подвел родителей и предал меня.

— Но… — я теряюсь, не знаю, что сказать, — но ваш брат, он… он же не сделал это нарочно… он ведь не мог умереть специально, вам назло, — произношу и сразу понимаю — зря. Не следовало такого говорить.

— Назло? Пожалуй, вы правы. Вряд ли Георг решился бы умереть исключительно ради того, чтобы навсегда исковеркать мою жизнь. Но, тем не менее, поступил он безрассудно. Зачем он поехал в цитадель, взяв с собой лишь нескольких приближенных, почему пошел плавать, если на море, как рассказывали очевидцы, было неспокойно? Что это было — глупость, храбрость или желание уйти от того, что ожидало Георга как наследника? Он странно вел себя в те последние дни, — принц нахмурился. — Зашел ко мне попрощаться перед отъездом в цитадель, говорил странные вещи… о долге, предназначении, пути, над выбором которого мы не всегда властны… говорил, чтобы я был сильным, смелым и благоразумным, чтобы позаботился о семье и о королевстве, если вдруг с ним что-то случится… Тогда я рассмеялся брату в лицу и спросил, что такого может с ним случиться, а он ответил, что всякое может быть. Примеры приводил, когда другие страны в одночасье лишались первых наследников и вторым сыновьям, если они были, приходилось занимать их место. Поэтому меня раздражают высокопарные рассуждения о долге, поэтому я склонен считать, что Георг нас предал, и предал вполне сознательно.