— Вот так поле! — удивился Боря. — Какое большое!

— Это не поле, а степь, — поправила воспитательница Нина Михайловна Шишкина, прозванная ребятами Шишечкой.

Шишечка и Боря нежно любили друг друга, но об этом никто не знал. Когда воспитательница приходила к ребятам, она прежде всего искала глазами Борю и, найдя лицо мальчика с приподнятыми бровями, невольно улыбалась. В синих глазах Бори вспыхивала радость. Он тоже улыбался.

Один раз Шишечка спросила:

— Ты что смеешься?

— Вы — розовая, — сказал Боря. — И красивая, очень.

— Что же тут смешного?

— Ничего... — смутился Боря, а Нина Михайловна нежно погладила его по шелковистым волосам.

Шишечка действительно была розовая. На щеках девушки всегда пылал яркий румянец. Высокая и стройная, она укладывала косу вокруг головы, что делало ее похожей на украинку. Когда Шишечка смеялась, на щеках появлялись ямочки, отчего лицо ее становилось еще милее.

Нина Михайловна шла рядом с Борей и держала его за руку. Ей, видимо, нравилось, что мальчик от всего приходил в восторг.

— Смотрите, смотрите! — закричал Боря. — Стадо лошадей!

И опять Шишечка поправила:

— Про лошадей говорят табун, а не стадо. Это лошади башкир. Лошади пасутся, чтобы был хороший кумыс.

— Какие башкиры? Какой кумыс?

Но Шишечку позвал в это время Антон Иваныч, и она покинула Борю. Так мальчик и не получил ответа на свои вопросы. Да и беседовать было не время.

Колонна подошла к воротам белого дома с высокой зеленой крышей, и Антон Иваныч гостеприимно распахнул широкую калитку.

Ребята кинулись осматривать дом. Стены выбелены голубоватой известкой, чистые стекла сверкают на солнце, пол еще пахнет олифой — должно быть, красили недавно. А при доме сад большой — летом будут ягоды: малина, земляника, вишни, смородина, крыжовник. Все надо посмотреть ребятам, всюду свой нос сунуть.

Но Антон Иваныч громко захлопал в ладоши.

— В баню, друзья! В баню! Мыться с дороги! Мыться!

Баня оказалась маленькой. Мылись в четыре очереди, да и то тесно было, повернуться негде. Зато обедом в этот день ребят накормили замечательным. Такого обеда они давно не видели в Петрограде.

— Ешь, друзья, отъедайся! — гремел голос Антона Иваныча, расхаживавшего по столовой. — Кто хорошо ест, тот хорошо и работает.

На другой день утром на балконе было устроено первое собрание. Председателем единогласно выбрали Гришку Афанасьева, а секретарем Борю. Слово для доклада взял Антон Иванович.

— Это, друзья, что? — Антон Иваныч показал свой мизинец с желудеобразным ногтем.

— Палец!

— Какой палец?

— Мизинец!

— А что этим мизинцем можно сделать?

— Ничего!

— Правильно. Ничего. А вот это что такое?

— Рука!

— Пять пальцев!

— Правильно! — похвалил Антон Иваныч. — Рука и на руке... Раз, два, три, четыре... Совершенно верно, ровно пять пальцев. А здесь сколько? На двух?

— Десять!

— Фу-ты, ну-ты! Опять правильно! Считать, ребята, вы умеете!

— Да что мы, дураки, что ли! — не выдержал Гришка Афанасьев. — Мы арифметику знаем!

— Не может быть! — изумился Антон Иваныч. — А ну-ка, скажите тогда, что можно десятью пальцами делать? Вот этими двумя руками? Кто знает?

— Корзиночки плесть! — пропищала Наташа.

— Верно! А еще что?

— Ягоды, когда вырастут, собирать, — подумав, сказал Боря. — Здесь ягод много.

— Глаз у тебя зоркий, — одобрил Антон Иваныч. — Это хорошо. Ну, а еще что?

— Работать!

— Верно! Работать! Трудиться! Одним пальцем работать нельзя. Пустое ведро поднимешь, а с водой нет, тяжело! А рукой — пожалуйста. А двумя еще легче! А если просунуть под дужку палку, то два человека, в четыре руки, и совсем легко поднимут. Верно?

— Верно!

— Ну так вот, вы, каждый в отдельности, — пальцы. В отдельности вы ничего не сможете делать, разве только игрушечные корзинки плесть. Но если вас взять пять человек — это будет рука. А рукой, друзья, уже можно работать. Хорошо можно работать! Вот наш секретарь (тут все поглядели на Борю) приметил ягодник. А вы знаете, сколько труда затрачено, чтобы летом вы смогли есть малину и крыжовник? Сколько рабочих рук на это потребовалось?

Окончание речи Антона Ивановича несколько удивило ребят.

— Про пальцы и руки я рассказал для того, чтобы вам яснее была разница между трудом одиночки и артели. Один в поле не воин, говорит пословица, а мы прибавим: один в поле и не работник. Один человек богатую жизнь на земле устроить не сможет. Для этого необходим упорный, настойчивый труд миллионов. Чтобы в будущем оказаться хорошими строителями счастливой жизни, нам нужно теперь же привыкать трудиться по-новому. Этому вас и научит детская коммуна, куда вы приехали. У нас, друзья, не детский дом. Разницу вы скоро поймете. В коммуне основа всей жизни — труд. Готовить пищу, стирать белье, следить за чистотой, возить воду, ухаживать за огородом и садом, вообще все для себя делать своими собственными руками — главное правило нашей коммуны. Работы будет много, но силой заставлять мы никого не будем. Самый плохой труд — это подневольный, из-под палки. Я враг такого труда. Поэтому давайте договоримся сейчас же: кому работа не по душе, пусть честно заявит сразу, и мы его переведем в соседний детский дом, где порядки другие. Ну, подумайте хорошенько!

Антон Иваныч замолчал и сдвинул черные, сросшиеся у переносья брови. Ребята переглянулись. Желающих уходить в другое место не нашлось.

— Что уж тут долго думать, — громко сказал Гришка Афанасьев. — Раз сюда приехали, здесь и останемся.

— Прекрасно! — воскликнул Антон Иваныч. — Я очень рад. А жить будем хорошо. Ой как хорошо, друзья!

На этом собрании, по предложению Антона Иваныча, были организованы Рабочие Руки. Каждый член деткоммуны считался пальцем. Пятеро ребят составляли Рабочую Руку. Таких Рук в коммуне оказалось шестнадцать. Каждая Рука выбрала Большой Палец. Он являлся для пятерки вроде старосты и был депутатом в Совете Коммуны.

Когда закончились выборы, Гришка Афанасьев (его единогласно избрали председателем Совета Больших Пальцев) закрыл собрание, и ребята разбрелись по саду.

— Антон Иваныч, видать, не плохой! — заметил Боря.

— А кто ему пол-уха отрубил?

— Немцы на войне.

— Глотка у него здоровая. Смеется как: о-го-го-го-го-!

— Грохочет здорово!

— Как грохотун!

— Грохотун!

— Ребята, давайте его звать Грохотуном?

— Грохотун! Грохотун!

Так Антону Иванычу ребята в первый же день приклеили прозвище.

Вечером Большие Пальцы ходили с ним смотреть участок земли, намеченный для расширения ягодника. Боря тоже ходил. Он попал в пятую Руку и был выбран Большим Пальцем. А после ужина состоялось заседание Совета для распределения работ на первую неделю.

Так началась для ребят трудовая жизнь в коммуне. Вставали они рано и бежали на лужайку заниматься гимнастикой. Антон Иваныч в трусиках и сандалиях, с непокрытой головой становился у всех на виду и показывал упражнения.

— Ну, теперь, друзья, начинаем все... Ра-аз... Два-а... Та-ак! Еще раз повторить...

И ребята повторяли упражнения. После гимнастики в столовой пили молоко с душистым свежим хлебом и ели творог. А потом часть ребят отправлялась на хозяйственные работы, а часть, забрав лопаты, шла на участок копать гряды под ягодник.

— Ну-ка, давай здесь в четыре руки! — грохотал Антон Иваныч.

И все отлично понимали, что на работу надо поставить двадцать человек. Большие Пальцы делили веревкой клочок земли на четыре части, и каждая Рука знала, что работу надо выполнить, не рассчитывая на чужую помощь.

Работа на участке продолжалась до обеда, а после обеда шли уроки. Ребята занимались три часа, а потом под руководством Шишечки готовили пьесу «Герой коммуны».

Ну, конечно, Нина Михайловна выбрала самую интересную роль для Бори. Перед расстрелом коммунаров он первый запевал «Интернационал».

Некоторые находили, что у Гришки Рифмача роль была еще интереснее. В ней было больше слов и слова были такие, от которых одновременно становилось и страшно и радостно.