А паровоз уносил обуховцев все дальше от родного Питера. В Колпино поезд стоял почти час. Здесь тоже заводские трубы не дымили, тоже замерла жизнь в огромных цехах, как и на Обуховском заводе.

А за Колпиным начали встречаться деревни с покосившимися избами, крытыми прелой соломой.

Петрик и Володя приглядывались к своим спутникам по вагону. Они скоро осмелели и завели дружбу со сверстником Яшей.

— Я щенка везу! — открыл тайну Яша. — Никто не знает.

— Покажи!

Яша показал, раскрыв зимнюю отцовскую шапку. Забавный щенок ребятам понравился.

— Сам выкормил! — гордо сказал Яша. — Только бы до Алтая довезти, а там с голоду не подохнет. Там хлеба, говорят, целые горы.

Целые горы!

Яша даже зажмурился, представив хорошо пропеченные караваи ржаного хлеба, наваленные горой прямо на улице, возле булочной. Он нащупал маленький сухарик в кармане и вздохнул:

— Я думаю, врут!

— Брешут, — согласился Петрик.

О хлебе в вагоне говорили и думали все, но только не так, как Яша.

— Самое главное — достать хорошие семена! — произнес кто-то мечтательно на верхних нарах.

— Одних семян мало! Землю надо обрабатывать, чтоб она была мягче пуха! Только тогда настоящий урожай сымешь!

— Плуги хорошие нужны, бороны. Пальцем землю ковырять не станешь. Особенно целину...

— Сам плуг не потащишь. Без коня в сельском хозяйстве — гроб!

— У нас в Киштовке на волах пашут, — сказал Петрик, но на его слова никто не обратил внимания.

— Все надо, все надо! — раздался голос Гордиенки. — И семена, и плуги, и коней. А капиталу у нас кот наплакал.

— Не в том дело, что кот наплакал, Павел Александрович. А в том, что за деньги сейчас ничего не возьмешь.

— Это верно! Мужику деньги не нужны. Мужик сейчас смотрит, как бы на обмен. Бумажки его не интересуют.

— Без денег все на месте достанем! — раздался чей-то беспечный голос. — От Ленина распоряжение есть, обязаны все дать, что полагается.

— Дадут тебе. Держи карман шире!

Гордиенко слез с нар, подошел к пылавшей печке, достал уголек, прикурил. А потом заговорил тихим голосом:

— Правде глядеть надо прямо в глаза и не бояться. А правда она такая... Распоряжение Ленина есть, но едем мы за тыщи верст. И не к теще на блины. Оттуда в Смольный не побежишь. Хорошо — помогут! А если не помогут? Скажут, мы сюда вас не звали. Землю по распоряжению Ленина получайте, а насчет остального — думайте сами.

В теплушке наступила тишина. Гордиенко помолчал, а потом сказал суровым голосом:

— Я говорил, пай надо было увеличить. Разве пятьсот рублей деньги? Ста тысяч не набрали. А что сейчас сто тысяч? Куриное сало.

— Надо раньше было считать хорошенько!

Гордиенко продолжал спокойным тоном:

— Раз мы коммуна, так давайте и действовать, как коммунары. У меня портсигар есть серебряный, два кольца обручальных, свое и жинки, и брошку я ей дарил к именинам. Знаю, она не пожалеет. Верно я говорю, Феня?

— Ишь какой щедрый! — раздался с верхней полки голос. — За всю жизнь подарил одну золотую вещь, а теперь отымаешь!

— Феня!

— Своим разбрасывайся, а мое не трожь.

Гордиенко недовольно покряхтел, снова достал уголек и закурил.

— Ну, ладно! — сказал он. — С ней мы разберемся.

— И разбираться нечего. Тебе коммуна дороже семьи. Штаны рад последние отдать.

— Замолчи там! — закричал Гордиенко.

И снова в вагоне наступила тишина. На середину теплушки вышел пожилой мужчина и сказал:

— У Павла Александровича натура, конечно, широкая. Да и вещички золотые сохранились. Человек почти не пьющий, прикопил на черный день. А я бы и рад для коммуны в общий котел все отдать, да нечего. Гол, как сокол! Ни золота, ни серебра, ни бриллиантов. А вообще приветствую. Дело правильное.

Но охотников последовать примеру Гордиенки нашлось очень мало.

Кто-то проворчал сердито:

— Пустая затея! Откуда у рабочего человека золото? Что мы, буржуи, что ли?

Гордиенко полез на верхние нары к жене.

— Она у него жадюга! — шепнул Яша, наклоняясь к уху Петрика.

Поздно вечером, когда ребята заснули и почти все пассажиры шестого вагона тоже спали, Петрик услышал сквозь сон обрывки разговора.

— Себя коммунистом, коммунаром считает, а возьми его за пуговицу, сразу завопит: не тронь, это мое!

— А как добиться, чтобы этого не было?

— Очень просто. Правительство должно издать декрет. Все люди, как один, должны быть равные. Никаких кухонь. Общий котел. Пища по карточкам всем одинаковая. Одежду на фабриках шьют всем одинаковую. Живут в домах тоже одинаковых. Каждому отдельная комната, под один размер... и не больше. Чтоб настоящая коммуна была во всем... Без обиды...

— Ну, это ты брось! Такой жизни мне и даром не надо!

Петрик, прислушиваясь к разговору, думал: «Что же такое коммуна и почему люди решили ехать на край земли искать в ней счастье?»

Большие Пальцы

Детский эшелон шел до Самары ровно неделю и в Самаре на запасных путях простоял почти сутки. Часть вагонов здесь отцепили, а остальные пошли дальше. На станции Аксаково-Белебей было оставлено еще пять вагонов.

Гришка Афанасьев, по прозвищу Рифмач, сбегавший на разведку, сообщил ребятам, что дальше эшелон не пойдет. Но он ошибся. Из Аксакова две теплушки отправили на соседнюю станцию — Глуховскую. Здесь приехавших петроградских ребят встретил новый заведующий — Антон Иванович Лобода.

Он пришел к поезду в чесучовой косоворотке, подпоясанной тонким кавказским ремешком, в сандалиях на босу ногу. Должно быть, Антон Иванович забыл дома фуражку, наголо выбритая голова его сияла на солнце. Безусый и безбородый, невысокого роста, но плотный, широкоплечий и широкогрудый, он казался силачом. С первого взгляда ребятам не понравились брови нового заведующего; густые и черные, словно нарисованные углем, они сходились у переносицы, придавая Антону Ивановичу грозный вид.

— Ну, как доехали, хлопцы? Все здоровы? — закричал Лобода, заглядывая в теплушку.

Голос его прозвучал могуче, как труба, и ребята решили, что Антон Иваныч был раньше командиром полка.

— Все, все! — раздались веселые голоса.

— Вылезай тогда скорее!

Детвора дружно высыпала из вагонов на рельсы. За десять суток ребятам надоело утомительное путешествие по железной дороге. Все обрадовались его окончанию.

— Становитесь по четыре человека в ряд и пойдем!

Кругом толпились любопытные жители железнодорожного поселка. Удивлялись вслух — откуда столько ребят привезли? А станционный сторож, длиннобородый хромой старик с глубокими морщинами на лбу, объяснил:

— Голодающие дети из Питера. Сам Ленин прислал. И приказал шаровского попа, отца Макария, из нового дома выселить. Декрет по телеграфу передавали, чтобы из поповского дома приют сделать.

— А батюшку куда же?

— А куда хошь! На хутор перебрался.

Приезжие ребята выстроились в колонну.

В переднем ряду стоял маленький мальчик, одетый в шерстяную рубашку, темно-серое пальто с большими белыми пуговицами, короткие штанишки и матерчатую шляпу непонятного покроя. Точно так были одеты все ребята. У девочек из-под таких же, как у мальчиков, нескладно сшитых пальтишек виднелись серые клетчатые юбочки.

Маленький светловолосый мальчик с синими задумчивыми глазами, стоявший в переднем ряду, был Володин брат Боря, прозванный в детдоме Странником. Выглядел он значительно моложе своих одиннадцати лет, был тонкий, нежный и хрупкий. Если бы надеть на него платье, то легко можно было бы принять его за девочку.

— Ну, пошли, друзья, пошли! — закричал Антон Иванович.

Боря шагал в переднем ряду и смотрел по сторонам. Станция маленькая, а водокачка большая. Хорошо бы на эту кирпичную башню залезть! Блестящие рельсы убегают вдаль и словно сходятся вместе. Но это только так кажется. Боря знает, что рельсы всюду лежат на одинаковом расстоянии один от другого. За башней виднеется небольшой лес, а с правой стороны зеленеет громадное поле.